Mercedes-Benz O405

Mercedes-Benz O405
Завод-изготовитель	Mercedes-Benz Германия Германия
Выпускался, гг	1983—2001
Класс автобуса	большой и особо большой
Габариты
Длина, мм	11 100 11 700 12 200
Ширина, мм	2 500
Двигатель
Модель двигателя	OM447h (210 л.с.) OM447h (240 л.с.) OM447hII (250 л.с.) OM447hLA (250 л.с.)
Трансмиссия
Модель коробки передач	Mercedes-Benz W3E110/2.2R Mercedes-Benz W3E112/2.2R Voith DIWA 851.2 ZF 4HP500 ZF 5HP500
Mercedes-Benz O405 на Викискладе</td></tr> </table> Mercedes-Benz O405 — серия одноэтажных пассажирских автобусов, производившаяся Mercedes-Benz с середины 80-х по начало 2000-х годов, и имевшая большой успех. Она сменила серию Mercedes-Benz O305 и широко использовалась в Европе, Австралии и Сингапуре. Высокопольная версия Стандартная высокопольная модель именовалась O 405 [fotobus.msk.ru/list.php?mid=57]. Также, производилась и сочленённая версия особо большой вместимости, известная как O 405 G (буква G в названии модели соответствует немецкому слову Gelenkbus «сочленённый автобус»). [fotobus.msk.ru/list.php?mid=58]. Существовало два поколения серии O405, под именами O405 MkI и O405 MkII. O 405 MkI O 405 MkI производились в период с середины 80-х по начало 90-х годов. В них устанавливался двигатель без наддува Mercedes Benz OM447h мощностью либо в 157 кВт (210 л.с.), либо 184 кВт (250 л.с.). также, была возможна опциональная установка двигателя без наддува на природном газе, модели M447hG мощностью 150 кВт (205 л.с.). С данными двигателями обычно использовалась трансмиссия Mercedes-Benz W3E110/2.2R или Mercedes-Benz W3E112/2.2R (первая лучше справлялась с более мощным 250-сильным двигателем); впрочем, иногда устанавливались и другие КПП, например ZF 5HP 500 или Allison B300R. O 405 MkII O 405 MkII производился с начала по конец 90-х, а в некоторых странах даже в начале 2000-х, будучи весьма успешным среди многих операторов по всему миру. На него устанавливался двигатель Mercedes-Benz OM447hA с турбонаддувом, мощностью 184 кВт (250 л.с.). Впрочем, некоторые модели комплектовались и (OM447h-II) без наддува, а также (OM447hLA) с турбонаддувом и промежуточным охлаждением. КПП обычно устанавливалась либо ZF 4HP 500 или 5HP 500, либо Voith D864.3. С 1994 года производились O 405, укомплектованные двигателем M447hG, соответствующим экологическим нормам Euro II мощностью 175 кВт (238 л.с.) и работавшем на природном газе. Низкопольная версия Низкопольная версия O 405 была известна как O 405 N (или O 405 GN для сочленённых версий). Буква N в названии модели соответствует немецкому Niederflurbus «низкопольный автобус». Позже была разработана и более продвинутая модель - O 405 N² / O 405 N2 (или O 405 GN² / O 405 GN2 для сочленённых версий). В O 405 (G)N отсутствуют ступеньки на входе в переднюю секцию (на входе в заднюю секцию есть одна ступенька), но сиденья установлены на возвышениях. В модели (G)N2 эта проблема была решена. Эти автобусы обычно комплектовались трансмиссиями ZF, но встречались варианты и с Voith. Версия с переменным уровнем пола O 405 NH Версия с переменным уровнем пола O 405 NH производилась фирмой EvoBus для рынка Австралии. Её популярность среди государственных и частных перевозчиков можно считать частью популярности серии Mercedes-Benz O 405 MkII, которую она заменила. Эта версия являлась комбинацией задней части от модели O 405 MkII и передних частей от O 405 N² / O 405 N2. Из-за разницы в уровне пола в передней и задней части автобуса, между ними за центральной дверью присутствовала ступенька. Ввиду горизонтального расположения двигателя места для задней двери не было. Эта концепция стала очень популярной в Европе: например, она использовалась в автобусах Mercedes-Benz Citaro LE. Модель O 405 NH дважды завоёвывала награду Автобус года в Австралии. Производство в России В России автобусы O 405 и O 405 G второго поколения производились по лицензии Голицынским автобусным заводом под маркой «Россиянин» и именовались АКА-5225 и АКА-6226 соответственно. От оригинальной модели они отличались в основном упрощенным салоном и применением не относящихся к технической части автобуса некоторых российских комплектующих. Преемник Поколение Mercedes-Benz O 405 / O 405 N было замещено серией Citaro, а O 405 NH сменил OC500LE.

Отрывок, характеризующий Mercedes-Benz O405

– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.