Merrymount Press

Мерримаунт-пресс (англ. Merrymount Press) — частная книгопечатня, основанная Дэниелом Апдайком в Бостоне в 1893 году. Существовала до 1941 года. Книгопечатня «Мерримаунт-пресс», созданная под впечатлением от «Келмскотт-пресс» Уильяма Морриса, была одним из лучших представителей движения Искусств и ремёсел среди издательств Америки. Книгопечатня была основана для того, чтобы «делать обычную работу необычайно хорошо» («to do common work uncommonly well») .

Апдайк открыл студию в 1893 году, сначала собираясь только проектировать шрифты, но вскоре решил также выпускать книги. Он назвал издательство в честь горы Уолластон (Mount Wollaston; Merrymount — «Красная горка», т. е. красивая гора), что находится к югу от Бостона. В 1896 году Апдайк нанял дизайнера шрифтов Бертрама Гудхью, чтобы тот изготовил «Мерримаунтский шрифт» для издательства. Этим шрифтом должна была быть набрана алтарная книга для англиканской церкви. В 1904 Герберт Хорн спроектировал для издательства шрифт «Монталлегро». Также для издательства работал известный художник, гравер и типограф Рудольф Ружичка (1884—1978).

В 1896 году Апдайк приобрел гарнитуру Кэзлона (William Caslon); также он заказал шрифты «Скотч Роман» (Scotch Roman), антикву Жансона, «Маунтджой» (Mountjoye) и «Оксфордский» (Oxford). Книгопечатня Мерримаунт-пресс стала первым американским издательством, применившим Таймс Нью Роман Стэнли Морисона.

В 1899 году в Мерримаунт-пресс вышли романы Эдит Уортон, напечатанные по заказу издательства «Сыновья Чарльза Скрибнера» (Charles Scribner's Sons). Эти книги упрочили репутацию предприятия. Лучшим произведением Мерримаунт-пресс считается «Молитвенник прихожанина» («Book of Common Prayer», 1930). Издание спонсировал Джон Пирпонт Морган. Флероны, инициалы и рубрикация составляют единственное украшение этого простого и красивого кварто.

По оценкам Апдайка в издательство вышло около 14 000 экземпляров книг. Большинство из них предназначалось для рынка частных коллекционеров и клубов любителей изящных изданий. Также Апдайк печатал рождественские открытки, экслибрисы, рекламные листовки, а кроме того — книги по заказам других издательств, библиотек, церквей и других организаций.

Большая часть архивов издательства хранится ныне в Бостонском атенеуме (Boston Athenaeum).

Литература

• G. P. Winship, Daniel Berkeley Updike and the Merrymount Press, 1947.
• J. P. Smith et al., Notes on the Merrymount Press & Its Work, San Francisco: Alan Wofsy Fine Arts, 1975.
• Martin Hutner, The Merrymount Press: An Exhibition on the Occasion of the 100th Anniversary of the Founding of the Press, Harvard University Press, September 2005.

Ссылки

• [www.archive.org/search.php?query=creator%3A%28Merrymount%20Press%29 Некоторые книги издательства]

Отрывок, характеризующий Merrymount Press

Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.