Mitsubishi A7M Reppuu
Поделись знанием:
Mitsubishi A7M ReppuuMitsubishi A7M Reppuu
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
| Палубный истребитель «Тип 17»</br>«Мицубиши» A7M</br>«Рэппу» («Смерч») | |
|---|---|
 | |
| Палубный истребитель «Тип 17», захваченный ВВС США, в ангаре </br>военного аэродрома ВМС "Мисава". </br>Воздушный винт демонтирован для снятия вооружения. | |
| Тип | палубный истребитель |
| Производитель | Мицубиси |
| Первый полёт | 6 мая 1944 |
| Статус | не принимался на вооружение |
| Основные эксплуатанты |  Императорский флот Японии
|
| Годы производства | 1944—1945 |
| Единиц произведено | 10 |
| Варианты | A7M1, A7M2, A7M3, A7M3-J |
 Изображения на Викискладе
| |
Палубный истребитель «Тип 17» (яп. 十七式艦上戦闘機 Дзю-нана-сики кандзё: сэнто:ки),«Мицубиси» A7M/ (яп. 三菱A7M Мицубиси Эй-Нана-Эм), (яп. 烈風 «Рэппу») («Смерч») — опытный истребитель ВМС Японии заключительного периода Второй мировой войны. Условное обозначение союзников — «Сэм» (англ. Sam). Разрабатывался фирмой «Мицубиси» с 1942 года для замены истребителя A6M «Зеро», однако до конца войны были закончены лишь девять прототипов нескольких вариантов и один предсерийный самолёт, которые так и не успели принять участия в боевых действиях.
История создания
Модификации
- «Тип 17 мод. 1-1» (A7M1) — палубный истребитель с двигателем Хомарэ-22 пр-ва «Накадзима», построено 2 прототипа
- «Тип 17 мод. 2-2» (A7M2) — палубный истребитель с более мощным двигателем Ха-43 пр-ва «Мицубиси» и усиленным вооружением, построено 7 прототипов и 1 предсерийный самолёт
- «Тип 17 мод. 2-3» (A7M3) — истребитель наземного базирования, с двигателем Ха-43 мод.1, не закончен до конца войны
- «Тип 17 мод. 3-4» (A7M3-J)— истребитель-перехватчик наземного базирования, с усиленным вооружением и высотным двигателем Ха-43 мод.1-1, не закончен до конца войны
Тактико-технические характеристики
| ТТХ A7M различных модификаций | ||||
| A7M1, Прототип | A7M2, Модель 11 | A7M3, Модель с улучшенными характеристиками | A7M3-J, Рэппуу-кай | |
|---|---|---|---|---|
| Технические характеристики | ||||
| Экипаж | 1 пилот | |||
| Длина, м | 11,00 | 11,96 | ||
| Размах крыла, м | 14,00 | |||
| Высота, м | 4,28 | |||
| Площадь крыла, м² | 30,86 | 31,30 | ||
| Масса пустого, кг | 3 110 | 3 226 | 3 392 | 3 955 |
| Масса снаряженного, кг | 4 410 | 4 720 | 5 040 | 5 732 |
| Двигатель | «Накадзима» NK9K Хомаре 22 |
«Мицубиси» MK9A |
«Мицубиси» MK9C |
«Мицубиси» Ха-43 11 Ру |
| Мощность, л.с. | 1× 2 000 | 1× 2 200 | 1× 2 250 | 1× 2 200 |
| Лётные характеристики | ||||
| Максимальная скорость на высоте, км/ч / м |
574,1 / 6 190 | 624,1 / 5 760 628 / 6 600 |
642 / 8 700 | 649 / 10 000 |
| Крейсерская скорость на высоте, км/ч / м |
н/д | 417 / 4 000 | н/д | н/д |
| Практическая дальность, км | 2 315 | 1 960 | н/д | н/д |
| Практический потолок, м | н/д | 10 900 | 11 300 | 11 500 |
| Время набора высоты, м за мин | 6 000 за 9 мин 54 с | 6 000 за 6 мин 5 с | 10 000 за 13 | 10 000 за 15 |
| Нагрузка на крыло, кг/м² | 142,9 | 152,9 | 163,3 | 183,1 |
| Вооружение | ||||
| Пушечно-пулемётное | 2 × 20-мм Тип 99-2 по 200 сн. 2 × 13-мм Тип 3 по 300 сн. (крыльевых) |
4 × 20-мм Тип 99-2 по 200 сн. (крыльевых) |
6 × 20-мм Тип 99-2 (крыльевых) |
2 × 30-мм Тип 5 (крыльевых) 2 × 30-мм Тип 5 (в установке «неправильная музыка») |
| Бомбовое | 2 × 250-кг бомбы в подкрыльевых держателях | |||
Напишите отзыв о статье "Mitsubishi A7M Reppuu"
Литература
- R. J. Francillon. Japanese aircraft of the Pacific War. — Лондон: Putnam & Company Ltd, 1970. — 570 с. — ISBN 0-37000-033-1.
| ||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
Это заготовка статьи о военном летательном аппарате. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Mitsubishi A7M Reppuu
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»
Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
