Moulin Rouge (журнал)

Moulin Rouge
Обложка первого номера формата А3
Специализация:	мужской журнал (2003—2006), политический глянец (с июня 2006 года)
Периодичность:	ежемесячно (2003—2005, 2007), шесть раз в год (2006)
Сокращённое название:	«Мулен Руж»
Язык:	русский
Издатель:	Издательский дом Родионова (ИДР)
Страна:	Россия Россия
История издания:	с 2003 по 2008
Веб-сайт:	[moulin-rouge.telion.ru/ rouge.telion.ru]

«Moulin Rouge» («Муле́н Руж») — первый политический глянец России. Единственный в мире ежемесячный журнал формата A3. Закрыт в январе 2008 года.

Параметры

• Тираж: от 12 000 до 78 000 экз.
• Объём: от 160 до 320 полос.
• Формат: A4 (2003—2006), A3 (2007—2008).
• Бумага: матовая (2003, 2004, 2007, 2008), глянцевая (2005, 2006)

История

История самого необычного из изданий ИДР началась в 2002 году когда для работы над «новым мужским журналом» пригласили художника Никаса Сафронова и команду русскоязычной версии журнала «Penthouse».

Премьера была отложена по трём причинам:

• команду решено было сменить;
• ИДР концентрировал усилия на своём новом политическом еженедельнике «Политбюро»;
• решался вопрос с торговым знаком Moulin Rouge: французские правообладатели пытались рассмотреть вопрос о денежной компенсации.

Начало

Российский эротический журнал Moulin Rouge стал выходить с января 2003 года. Представлял собой добротный образец подобного рода медиапродукции. Макет был выполнен в традиции 90-х и не отвечал наметившимся в индустрии трендам, но поскольку Moulin Rouge изначально был сориентирован на «взрослого читателя», то значения это не имело. Возглавил проект Александр Зотиков, совмещавший данную работу с руководством другим ежемесячником ИДР — журналом «Paradox». Контент был вполне профессиональным, съёмки покупались у известных западных фотографов и в целом издание по качеству (в том числе и полиграфическому) превосходило своих конкурентов. Однако ниша мужского эротического глянца к началу нулевых была в России полностью освоена в коммерческом отношении и никаких валентностей для Moulin Rouge не оставалось.

Репозиционирование

Для репозиционирования проекта пригласили бывшего журналиста делового еженедельника «Профиль» а к тому времени заместителя главного редактора Moulin Rouge Александра Анина. Макет остался прежним, но тексты стали жестче, интересней и в журнале появилась провокационная тематика. Перверсии, смелые обобщения, вызывающие фото-сессии. Новый главный редактор во многих элементах эмпирически прорабатывал концепцию антигламура.

Обозначилось и форматное отличие от конкурентов: модели зачастую были полностью обнажены (вплоть до гениталий).

В 2004 году тираж журнала значительно вырос (до 78 000 экз.) и рейтинг достиг максимальной (за всю историю Moulin Rouge) отметки.

Ребрендинг 2004 года

Однако коммерческого успеха не было (отчасти именно из-за откровенных иллюстраций, которые настораживали потенциального рекламодателя) и журнал было решено ребрендировать. Эта задача была возложена на коллектив журнала о мужской моде L’Optimum, в начале 2004 года приобретённом Издательским домом.

Для Moulin Rouge был сделан стильный, современный макет, сетка которого напоминала L’Optimum. Начиная с сентябрьского номера в журнале публиковались материалы из итальянской версии молодёжного издания «Max» (в рамках кобрендингового соглашения с лицензиаром). Текстовая составляющая контента существенно изменилась: Moulin Rouge переориентирован был на более молодую аудиторию, которая, тем не менее, журнал не приняла. При этом прежние подписчики Moulin Rouge перемены не восприняли и тираж стал падать. Лексика изложения упростилась, упор делался на красочный иллюстративный ряд, в основном — лицензионного характера. О языке, уровне грамотности и манере изложения дает представления официальный пресс-релиз того периода:

Вы будете отдыхать и расслабляться в начале журнала, наслаждаться и восхищаться, лицезрея эротические фотосессии лучших мировых фотографов в середине журнала, получать практические советы и рекомендации в последней части издания — гиде по лучшим местам отдыха и развлечений. Первый раздел журнала максимально насыщен информацией и информационными поводами: события, факты, заметки, интервью со звездами — все, что имеет отношение к эстетике журнала. Второй, важнейший раздел журнала представляет собой серии фотохудожественных произведений, отражающих арт-концепцию журнала.. Лучшие съёмки, самые рафинированные и извращенные образы, самые известные лица — Мондино, Ляшапель, Ричардсон, Селина фон Манштейн, Ньютон, Линдберг, Эведон и фотосессии менее культовых талантливых авторов, способных представить достойные работы. Третий раздел журнала связан с основными текстовыми материалами. Большие тексты — в духе эстетики MAX, с тонким юмором и особым журналистским тоном. Раздел представляет собой встречи, интервью и большие истории.

Журнал стал «ещё одним глянцем», без какой-либо т. н. «фишки», способной рекрутировать нового читателя. Кроме того, в условиях двойной нагрузки на коллектив L’Optimum, для которого приоритетным являлся лицензионный проект, в издании стало появляться много ошибок (стилистических, орфографических, концептуальных). Несколько интенсивных рекламных кампаний 2005 года и маркетинговые ходы дистрибуции так и не смогли удержать издание в зоне читательского интереса.

В 2006 году журнал временно сменил периодичность выхода: с ежемесячной на 6 раз в год.

Ребрендинг 2006

Весной 2006 года журнал было решено в очередной раз подвергнуть ребрендингу. Эта задача была возложена на директора по развитию ИДР Евгения Додолева. На первом этапе реформ новый руководитель привлек в качестве идеолога Марину Леско, а в качестве номинального главного редактора — Дмитрия Быкова, позиционирововашего себя как «креативного редактора» и адекватно изложившего своё видение медиапродукта:

Moulin Rouge задумывался — и большую часть времени делался — как вызывающе негламурный эротический журнал. Он никогда не был посвящён сексу как таковому, а всегда — его культурологическому, историческому или психологическому аспекту. Секс — точка встречи божественного и зверского, высшая и одновременно опаснейшая форма общения, тягчайшее испытание, которому можно подвергнуть любовь. Граница между раем и адом здесь тонка, как нигде. В Moulin Rouge вы можете прочесть все о главных мифах современной сексологии, о новых способах знакомства, о социальном различии в подходе к сексу, о болезнях и психозах, проистекающих от богатства и бедности; мы рассказываем о специальной постельной лексике, придумываемой влюблёнными, и о специальной эротической кухне, изобретённой на Востоке; мы пишем о тех, кто отказался от секса вовсе, и о тех, кто принципиально не желает заниматься ничем иным. Moulin Rouge — эротический журнал с человеческим лицом, сколь бы двусмысленно это ни звучало. Со всем остальным — тоже. Но прежде всего — с лицом.

Первый же свой выпуск (май 2006 года) новая команда задумала как скандальный и провокационный:

В распоряжении Moulin Rouge оказался сенсационный эксклюзив — съёмка семнадцатилетней Насти Стоцкой: в своё время (в её «дозвёздную» пору) начинающую актрису «Театра Луны» сняли в обнажённом виде для рекламы спектакля «Губы». Нагота нимфетки, по всей видимости, напрягла заказчика, зазывная фотосессия оказалась цензурированной, но спустя несколько лет по воле случая попала к нам в лапы.

Смена курса

В 2007 году было осуществлено два кардинальных решения:

• полиграфический формат изменён: с традиционного A4 до A3; глянцевую периодику таблоидного размера в России не выпускали и такой шаг привлёк внимание к продукту
• Марина Леско репозиционировала издание как «политический глянец» и привлекла к работе над ним политических обозревателей, политологов и просто политиков; в обрамлении смелых фото-сессий стилистки «ню» публиковались серьёзные труды Михаила Леонтьева и Гейдара Джемаля.

Иллюстрировали новый Moulin Rouge креативный директор Дмитрий Мишенин и сетевой художник Катя Заштопик.

Журнал активно обсуждался в блогосфере, хотя высокая отпускная цена (от 500 рублей) устанавливала жесткий ценз приобретения продукта. Съемки болгарского фотографа Румэна Байчева и штатных сотрудников журнала обратили на себя внимание ряда западных ценителей. Выпуски альманаха стали коллекционировать такие эксперты мужского глянца как глава FHM International Генри Риммер. Многие модели, в портфеле которых была не одна обложка, выбирали для аватаров своих блогов именно съемку из журнала (Маша Малиновская, Таня Геворкян, etc.). Концепция изложена была не без экстравагантности:

Журнал, позиционированный как мужской и рассчитанный на представителей high middle class должен быть разнообразно информационно насыщенным. Не следует забывать, что коммерчески успешные и долгоиграющие проекты подобного рода строились на сочетании слабосочетаемого — обнаженной натуры и не имеющих никакого отношения к эротике темах, подача которых была в той и или иной степени скабрёзной. Иначе говоря такой проект следовало бы строить в соответствии с форматом мужской беседы, где эротическая тема (раскрываемая с той или иной степенью непристойности) может органично соседствовать с рассуждениями о судьбах человечества, анализом политической и финансовой ситуации в стране и мире, разговорами о культуре, еде, спорте и других сегментах средне мужской сферы интересов. Поскольку эротика является базовой составляющей мужской экзистенции, осмысленно было бы строить подачу материалов на контрасте между контентом и формой: иллюстрировать обнажённой натурой серьёзные тексты. Условно говоря ничто не мешает украшать годовой финансовый отчёт раздетыми девушками.

Табу и политика

Михаил Леонтьев на страницах проекта излагал не актуальные, а концептуальные положения, сделав его трибуной совсем иного толка, чем телевидение:

Если мы будем сопрягать профильные для журнала Moulin Rouge вещи с политикой, то мы опустимся в область, которая истоптана так, что никаких следов реальности там давно не осталось. Точнее, не отсталость ничего, кроме следов. Фрейд, Фромм и все-все-все усматривали связь между влечением и агрессией, жаждой власти в политике & эротике либо опосредованную, либо самую непосредственную. Даже как-то неловко вставать на эту затоптанную почву. Ясно одно: в основе человеческой культуры лежит сублимация. А политика — это квинтэссенция культуры. Она включает в себя все, весь её инструментарий — мифы, традиции, поп-культура, элементы массового воздействия, материальная культура. Ясно и другое: человеческая культура построена на табу. Если бы не было табу, не было бы культуры. Культура — это способ оправдания табу. И одновременно его преодоления, то есть сублимация. Механизм, который, собственно, и отличает человека от животного. Снятие табу ослабляет и разрушает культуру. А когда табу ликвидируются вообще, культура исчезает. Политика неотделима от культурных корней. В основе нашей культуры лежит христианство с его базовой идеей сострадания. Нет ни одной другой мировой религии, где бы единый всемогущий Бог отдал бы себя на муки ради людей. В идеальной форме христианство воплощено именно в христианской культуре. Оно должно было бы быть воплощено в христианской политике. Но воплощено именно в культуре. Политика прагматична. А культура — нет. В этом смысле высшая форма христианской духовной культуры — это Средневековье. Чем занимается современный постмодерн, так называемый авангард? Уничтожением идеи сострадания. Хорошо, когда это выражается в форме гротеска, такого «капустника», как это делает, например, Тарантино. Стёб над снятием барьеров подразумевает их наличие. Стёб над снятием христианских культурных табу в какой-то степени человечен. И означает признание существования этих самых табу. Хуже, когда этих табу никто не видит. Когда их уже нет в сознании творящих. И нет в сознании живущих, которые вообще ни о чём не задумываются. Тогда это конец культуры. И конец человечества как популяции. Настоящая политика, как и культура, может существовать лишь в рамках табу. Оттого во всех известных романах о политике вечна тема «Как власть разрушает человека». Банальная, но, в общем, жизненная тема. Христианство предполагает не «безгрешность», а осознание и преодоление греха.

Позднее, отвечая на вопрос Ксенией Собчак относительно изложения своего кредо, телеведущий объяснил:

Я работал в Издательском доме Родионова, поэтому я не имел права отказаться писать в журнал.

«Гламуризация в контексте глобализации» и финал проекта

На VI Евразийском Медиа Форуме Марина Леско презентовала Moulin Rouge № 4. Российский медиаидеолог определила гламур как «что-то реальное плюс преувеличение или приукрашивание реальности». Медиаидеолог сравнила события 11 сентября 2001 года с перфектной постановкой, шикарно поставленным реалити-шоу. Контраргументы привела Ксения Собчак. О журнале много говорили. На его страницах впервые был проанализирован искусственный мутагенез «гламурного фашизма». Оригинальные комиксы известных мастеров (например, иллюстрирующие миф о Чапаеве), фотомонтажи, наукообразные профайлы о политических деятелях с эротическим оформлением (как о Ким Чен Ире): всё это привлекало внимание и обсуждалось не только в медиаотрасли. Материалы перепечатывали другие издания.

Но поскольку коммерчески проект так и не состоялся, было принято решение о санации издания. При этом рынок первоначально был дезинформирован, хотя внутри корпорации решение руководства было обнародовано:

В интервью издательский директор ИД Родионова Евгений Додолев опроверг информацию о готовящемся закрытии журнала, назвав её слухами непонятного происхождения:

«Со следующего года мы увеличиваем объем издания до 320 страниц и цену до 1500 рублей в месяц (отпускная цена для дистрибьюторов). Концепция остается прежней. Это обще

ственно-политический журнал, украшенный обнаженной натурой». Однако источник внутри компании рассказал RB.ru, что вчера на внутри редакционном совещании Евгений Додолев объявил, что декабрьский номер Moulin Rouge будет последним. Сотрудникам объяснили, что проект закрывается из-за неудовлетворительных финансовых показателей.

Действительно, декабрьский выпуск 2007 года не стал последним де-факто, но история журнала закончилась месяцем позже. В начале 2008 года был выпущен мега-номер, рекордный не только по своему полиграфическому весу (реализовывался в книжных магазинах, а не в точках распространения периодики). В итоговом выпуске были собраны лучшие работы за всё время проекта, в том числе и те, которые раньше свет не увидели (отчасти из соображений внутрикорпоративной цензуры, отчасти из-за конъюнктуры). Марина Леско предложила свою трактовку финала этого эксперимента для «новых умных»:

Журналу Moulin Rouge исполнилось 5 лет. Вопрос — много это или мало? Ответ — смотря с каких позиций оценивать. Если считать, что медийный продукт может жить десятилетиями, то немного. Но если учесть, из обычного маскулинного глянца всего за одну пятилетку Mouline Rouge превратился в «мужской журнал нетрадиционной политической ориентации», предназначенный для «озабоченных судьбой России», то можно с уверенностью сказать — путь был пройден долгий. Прямо-таки космический. Стремительное развитие, однако, не всегда полезно для нормальной жизнедеятельности организма. На сегодняшний день Moulin Rouge очевидным образом обогнал своё время. И оно плетется позади, как пыль, вылетающая из-под колес стремительно рвущегося вперед спортивного автомобиля. Поэтому настал момент притормозить и дать возможность аудитории осмелеть, поумнеть и повеселеть. И научиться в полной мере оценить свободу жонглирования привычными вещами, поданными в непривычной конфигурации. То есть догнать с своем развитии сей уникальный журнал, который всего за пять лет стал тем, чем был задуман — журналом для новых умных.

Глянец

Осенью 2003 года ИДР был вынужден прервать рекламную кампанию Moulin Rouge: плакаты со слоганом «Moulin Rouge. Вся любовь мира» были демонтированы по требованию ГУП «Городская реклама и информация», подведомственного комитету по рекламе Москвы

ГУП направил письмо размещавшему рекламу ООО «Тринити Неон» с требованием демонтировать её, ссылаясь на решение тогдашнего управления Министерства по антимонопольной политике по Москве и Московской области, усмотревшего в плакатах нарушение статьи 8 закона «О рекламе» (запрет на размещение неэтичной рекламы). Редакция оспорила предписание ГУПа в суде, который в сентябре 2005 года признал рекламу этичной и решил, что вмешательство ГУПа в её содержание не соответствует федеральному законодательству.

В январе 2007 года Издательский дом Родионова проиграл в суде четырехлетнюю тяжбу по поводу рекламы Moulin Rouge с изображением полуобнаженной модели. Суд в своем решении опирался на определение управления Федеральной антимонопольной службы (УФАС) по Москве .

Антимонопольный орган признал рекламу журнала неэтичной, руководствуясь цитатами из Библии и Корана. В разъяснении УФАС фигурировали цитаты из Нагорной проповеди, «Основ социальной концепции Русской православной церкви», в которых говорится о греховности изображения обнаженной натуры. Однако эксперты в области рекламы называли аргументацию УФАС «более чем странной». Эксперты в области права согласны в оценках с игроками медийного рынка; адвокат Павел Астахов категорично резюмировал:

Реклама Moulin Rouge не нарушает нормы нравственности и морали, а ссылки на теологические источники несостоятельны. У нас не пуританское государство, и прецедент тут очень простой: все люди под одеждой голые, и про это еще Ильф и Петров в 20-е годы в фельетоне написали

Что касается участников медиарынка, то они были единодушны в оценке происходящего, понимая, что имеют дело с попытками откровенного цензурирования. «Поскольку мы живем в светском, а не церковном государстве, такое решение кажется забавным казусом из судебной практики, — утверждал глава подразделения невещательных СМИ Optimum Media OMD Group Александр Ендовин. — Даже не для поклонников откровенного креатива это случай только подтверждает тот факт, что наружная реклама целиком и полностью зависит от решений локальных властей, а решения эти чаще всего выглядят откровенно популистскими». Поражен действиями ФАС был и управляющий директор агентства BrandLab Moscow Александр Еременко: «Складывается впечатление, что ФАС — это не государственное, а религиозное ведомство. Если продолжать в том же духе, то и витрины магазинов нижнего белья нужно завешивать черным занавесом. В Италии, например, в сердце католицизма, совершенно спокойно живет культ полуобнаженного женского тела, которое можно увидеть и на обложках модных глянцевых журналов, и в рекламе. Запреты никогда не работали. Ценности нужно пропагандировать, доносить до аудитории, а не разрешать или запрещать».

На скандал и его освещение в прессе редакция реагировала индифферентно. Адвокат Павел Астахов прогнозировал, что беспрецедентное решение нанесет вред рынку рекламы. Но в то же время видел хорошие перспективы дела Moulin Rouge в Европейском суде:

В Европе к использованию женских образов в рекламе относятся более чем свободно. Пока же создалась ситуация, при которой антимонопольной службе даны полномочия наравне с судом, и они сами толкуют закон, подкрепляя свои доводы безусловно уважаемыми и неоспоримыми авторитетами. Но обращаются с этими источниками вольно. Если следовать такой логике, то вполне можно процитировать и другие авторитетные книги. С точки зрения автора «Декамерона» изображение, о котором мы говорим, абсолютно невинно

Ссылки

• [dopingpong.com/ Сайт креативного директора журнала Moulin Rouge]
• [synthetic-girl.livejournal.com/ Блог обозревателя журнала Moulin Rouge]
• [zashtopik.livejournal.com/ Блог художника журнала Moulin Rouge]
• [edodolev.livejournal.com/ Блог издателя журнала Moulin Rouge]

Отрывок, характеризующий Moulin Rouge (журнал)

– Qu'est ce qu'il a dit? Qu'est ce qu'il a dit?.. [Что он сказал? Что? Что?..] – слышал Пьер.
Во время проезда маршала пленные сбились в кучу, и Пьер увидал Каратаева, которого он не видал еще в нынешнее утро. Каратаев в своей шинельке сидел, прислонившись к березе. В лице его, кроме выражения вчерашнего радостного умиления при рассказе о безвинном страдании купца, светилось еще выражение тихой торжественности.
Каратаев смотрел на Пьера своими добрыми, круглыми глазами, подернутыми теперь слезою, и, видимо, подзывал его к себе, хотел сказать что то. Но Пьеру слишком страшно было за себя. Он сделал так, как будто не видал его взгляда, и поспешно отошел.
Когда пленные опять тронулись, Пьер оглянулся назад. Каратаев сидел на краю дороги, у березы; и два француза что то говорили над ним. Пьер не оглядывался больше. Он шел, прихрамывая, в гору.
Сзади, с того места, где сидел Каратаев, послышался выстрел. Пьер слышал явственно этот выстрел, но в то же мгновение, как он услыхал его, Пьер вспомнил, что он не кончил еще начатое перед проездом маршала вычисление о том, сколько переходов оставалось до Смоленска. И он стал считать. Два французские солдата, из которых один держал в руке снятое, дымящееся ружье, пробежали мимо Пьера. Они оба были бледны, и в выражении их лиц – один из них робко взглянул на Пьера – было что то похожее на то, что он видел в молодом солдате на казни. Пьер посмотрел на солдата и вспомнил о том, как этот солдат третьего дня сжег, высушивая на костре, свою рубаху и как смеялись над ним.
Собака завыла сзади, с того места, где сидел Каратаев. «Экая дура, о чем она воет?» – подумал Пьер.
Солдаты товарищи, шедшие рядом с Пьером, не оглядывались, так же как и он, на то место, с которого послышался выстрел и потом вой собаки; но строгое выражение лежало на всех лицах.


Депо, и пленные, и обоз маршала остановились в деревне Шамшеве. Все сбилось в кучу у костров. Пьер подошел к костру, поел жареного лошадиного мяса, лег спиной к огню и тотчас же заснул. Он спал опять тем же сном, каким он спал в Можайске после Бородина.
Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.