Muse

Muse
Выступление Muse на Big Day Out 2010 в Мельбурне. Слева направо: Доминик Ховард, Мэттью Беллами, Морган Николлз (сессионный музыкант) и Крис Уолстенхолм
Основная информация
Жанр	альтернативный рок, спейс-рок, прогрессивный рок, симфонический рок
Годы	1994 — настоящее время
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Тинмут, графство Девон
Лейблы	Mushroom Records, A&E Records, Warner Bros. Records, East West Records, Taste Media, Helium 3
Состав	Мэттью Беллами Крис Уолстенхолм Доминик Ховард
[www.muse.mu www.muse.mu]

MuseMuse

Muse (МФА: [mjuːz], в пер. с англ. — муза) — британская рок-группа, образованная в 1994 году в городе Тинмут (графство Девон).

Группа состоит из трёх участников: Мэттью Беллами (вокал, гитара, клавиши), Криса Уолстенхолма (бас-гитара, бэк-вокал, вокал) и Доминика Ховарда (ударные).

Всего Muse выпустили семь студийных альбомов и четыре концертных альбома, продажи которых превысили 15 млн, а также стали обладателями наград MTV Europe Music Awards, Q Awards, NME Awards, Brit Awards, Kerrang! Awards, Grammy и других наград, в основном полученных за концертные выступления.

Состав группы

Официальный состав

• Мэттью Беллами (англ. Matthew James Bellamy) — вокал, гитара, клавишные, клавитара.
• Кристофер Уолстенхолм (англ. Christopher Tony Wolstenholme) — бас-гитара, Misa Kitara (midi controller созданный в 2011 году), губная гармошка, синтезатор, контрабас, бэк-вокал, вокал
• Доминик Ховард (англ. Dominic James Howard) — ударные, перкуссия, биты, синтезатор.

Сессионные музыканты

• Морган Николлз — клавиатура, семплы, бэк-вокал, перкуссия, гитара, бас (2004, 2006—2009, 2009 — настоящее время).
• Алессандро Кортини — клавишные, семплы, бэк-вокал, перкуссия (2009).
• Пол Рив — бэк-вокал на Showbiz и Absolution.
• Джеклайн Норри — скрипка на Origin of Symmetry.
• Сара Герберт — скрипка на Origin of Symmetry.
• Клэр Финнимор — альт на Origin of Symmetry.
• Кэролайн Лэвелл — виолончель на Origin of Symmetry.

• MuseToronto2004-1.JPG

  Крис Уолстенхолм

• Muse 054.jpg

  Мэттью Беллами

• Dominic Howard Muse Live In Toronto.jpg

  Доминик Ховард

История

Формирование и ранние годы (1992—1997)

В начале девяностых годов Мэттью, Доминик и Крис играли в разных коллективах в Тинмутской школе. Формирование Muse началось после того, как Мэттью Беллами стал гитаристом в группе Доминика Ховарда. Они попали в трудную ситуацию, когда их второй гитарист Phys Vandit решил уйти. Тогда они попросили своего близкого друга Криса Уолстенхолма научиться играть на бас-гитаре. С тех пор группа сменила большое количество названий, таких как: Gothic Plague, Carnage Mayhem, Fixed Penalty и Rocket Baby Dolls, прежде чем стать Muse (перечисление абстрактное, сведения в разных интервью отличаются друг от друга).

В 1994 году, под названием Rocket Baby Dolls, Muse выиграли местную «Битву групп», разрушив в процессе выступления своё оборудование. (Они были «единственной настоящей рок-группой».) Вскоре после этого они решили не поступать в университет, а погрузиться в музыкальную среду. Они сменили название на Muse и начали выступать в местных клубах вроде «The Cavern» в Эксетере.

Первые EP и Showbiz (1998—2000)

После нескольких лет формирования столичной фан-базы Muse отыграли свои первые концерты в Лондоне и в Манчестере. Группа встретилась с Деннисом Смитом, владельцем Sawmills (звукозаписывающая студия в переоборудованной мельнице в Корнуолле, в Юго-Западной Англии), и заключила с ним контракт.

Эта встреча привела Muse к их первым настоящим записям и выпуску силами соумиллского лейбла Dangerous одноимённого EP с лицом Дома на обложке. Их второй EP Muscle Museum, выпущенный в январе 1999, включал две версии заглавной композиции и песни «Sober», «Uno», «Unintended» и «Instant Messenger». Релиз привлёк внимание влиятельного британского музыкального журналиста Стива Ламака. Ламак, также DJ на Radio One, первым поставивший Muse на национальном радио, вспоминает: «Это была одна из тех записей, которые не вписываются в рамки того, что звучит везде. Она немедленно получила прекрасные отклики слушателей».

Сами Muse, хоть и не отрицают влияния, изо всех сил стремятся утвердить свою самостоятельность. Беллами говорит: «Я много мотался по Европе после того, как закончил колледж. Хорошо подвергаться множеству влияний, помимо нескольких узких трендов, которыми довольствуется подавляющее большинство людей».

Позднее Деннис Смит основал музыкальную компанию Taste Media специально для Muse (группа осталась с ней на три первых альбома). Это было большой удачей для группы, так как позволило сохранить их индивидуальность звучания раннего периода карьеры. Вопреки успеху первых EP британские рекорд-компании отказывались поддержать Muse, будучи озабоченными тем, что звучание Muse напоминало Radiohead (времён The Bends).

Тем не менее американский лейбл Maverick Records организовал группе несколько выступлений в США, прежде чем подписать их в конце 1998 года. По возвращении группы в Великобританию Taste Media заключила сделки с различными лейблами в Европе и Австралии. К работе над первым альбомом Muse — Showbiz — был привлечён Джон Леки, который продюсировал вышеупомянутый The Bends, The Stone Roses и The Verve. Альбом отразил агрессивно-лиричный стиль группы, а его тексты содержали множество ссылок на трудности, которые им пришлось преодолеть, чтобы утвердиться в Тинмуте. После выхода альбома группа отправилась в тур на разогреве у групп Foo Fighters и Red Hot Chili Peppers.

Origin of Symmetry (2001—2002)

С ноября 2000 г. Muse опять начали наведываться в студию вместе с продюсерами Джоном Корнфильдом и Полом Ривом. Сначала было записано три-четыре песни, но потом группа сменила продюсера, и помогал доделывать альбом уже американец Рич Кости.

Во время производства этого альбома музыканты экспериментировали с различными инструментами, такими, как церковный орган и меллотрон. В звуке было больше знаменитого фальцета Беллами, агрессивных гитарных линий и клавишных. На альбоме явно заметен переход от бури эмоций, которые наполняли предыдущий альбом Muse, к более взвешенным и тонким лирически-депрессивным настроениям. Наиболее вероятным представляется, что у Мэтта возникли проблемы с самоидентификацией в результате резко возросшей популярности. Известно лишь, что Мэтт осознавал то изменение звучания альбома, которое в итоге вышло, и очень переживал по поводу того, как его воспримут слушатели.

Maverick посчитали, что фальцет Беллами неблагоприятен для выпуска альбома на радио, и потребовал изменить некоторые песни для релиза альбома в США. Группа отказалась и оставила лейбл, из-за чего альбом был наконец выпущен в США только 20 сентября 2005, после того как Muse заключили контракт с Warner.

Muse выпустили концертный DVD, Hullabaloo, с записью двух последовательных концертов в Le Zenith в Париже в 2001 году. Выпущенный в то же время на двух CD альбом с тем же названием содержал бисайды и аудиозапись концерта в Le Zenith.

В феврале 2006 журнал Q поместил Origin of Symmetry на 74-ое место в списке 100 величайших альбомов планеты.

Absolution (2003—2005)

Absolution (продюсер Рич Кости) был выпущен в 2003 году и дебютировал на первой строчке британского чарта. Многие песни с этого альбома — «Time Is Running Out», «Hysteria», «Sing for Absolution», «Butterflies and Hurricanes» — стали хитами.

Альбом изначально планировалось записать поднимающим настроение, с мощным оркестровым сопровождением. Однако произошло несколько событий, в результате которых все сильно изменилось. Формально, если верить сайту MuseAndaMuse, причиной было нападение США и Британии на Ирак, что привело к решению группы сделать более апокалиптичное и трагичное звучание. Для этого были перемикшированы некоторые оркестровые партии с целью притушевать их и добавить драматичности. Более реальным является просто смена настроений Мэтта и непрекращающиеся депрессии. Кстати, в этот же период некоторые профессиональные музыкальные издания называют Muse «лучшим концертирующим рок-составом планеты», забыв на время первенство U2 в этой категории.

Muse отправились в свой первый тур по стадионам планеты длительностью около года, в течение которого музыканты посетили Австралию, Новую Зеландию, США, Канаду и Францию. Было выпущено пять синглов («Time Is Running Out», «Hysteria», «Sing for Absolution», «Stockholm Syndrome» и «Butterflies and Hurricanes»). Американская часть тура началась несколько неудачно, поскольку Беллами поранил себе лицо во время концерта в Атланте.

Muse стали хедлайнерами фестиваля Гластонбери в июне 2004. Беллами назвал этот концерт «лучшим живым выступлением в нашей жизни». Однако удача была омрачена тем, что отец Дома, Билл Ховард, присутствовавший на фестивале, умер от сердечного приступа сразу после окончания концерта. «Это было почти нереально, что час спустя его отец умер. Это казалось неправдоподобным. Мы потратили много времени, пытаясь поддержать Дома. Я думаю, его утешало то обстоятельство, что по крайней мере его отец увидел один из лучших моментов нашего творчества».

Muse вскорости возобновили свой тур. Они выиграли две награды MTV Europe, включая номинацию «лучшая альтернативная группа» и Q Award в номинации «лучший концерт». Группа завершила тур в январе 2005. 12 декабря 2005 был выпущен DVD Absolution Tour, содержавший съёмку лучших концертов от Гластонбери 2004 до концертов на London Earls Court, стадионе «Уэмбли» и в Wiltern Theatre в Лос-Анджелесе. Две песни, «Endlessly» and «Thoughts Of A Dying Atheist», были сняты на стадионе «Уэмбли». Единственная песня с альбома, которой нет на этом диске — «Falling Away With You», так как она никогда не исполнялась на концертах до настоящего времени.

Black Holes and Revelations (2006—2008)

2 июля 2006 г. Muse выпустила 4-й студийный альбом Black Holes and Revelations. Этот диск стал одним из самых успешных за всю историю группы: в первую же неделю продаж он разошёлся тиражом более ста тысяч экземпляров. Альбом был выпущен в Японии 28 июня 2006, в Европе 3 июля 2006 и в Северной Америке 11 июля 2006, и покорил вершины британского и многих других европейских чартов. В США альбом дебютировал на девятой строчке чарта Billboard 200. Black Holes and Revelations стал платиновым, будучи проданным в Европе более чем миллионным тиражом.

Первый сингл с альбома, «Supermassive Black Hole», был выпущен как звуковая загрузка 9 мая 2006 и сопровождался клипом, снятым Floria Sigismondi. 4 сентября 2006 был выпущен второй сингл, «Starlight». «Knights of Cydonia» был выпущен как сингл для радио в США 13 июня и в Великобритании 27 ноября 2006 года.

Тур группы начался с Северной Америки. После последнего из летних фестивалей начался тур по Европе, включавший большое количество выступлений на аренах Великобритании. Тур продолжился концертами в Австралии, Новой Зеландии и Юго-Восточной Азии в начале 2007 года и возвратился в Англию грандиозными концертами, первыми на восстановленном стадионе «Уэмбли» 16 и 17 июня. Оба концерта были записаны и вышли на альбоме HAARP, выпущенном 17 марта 2008 года в Великобритании и 1 апреля в США. Название взято от американской научно-исследовательской программы HAARP, изучающей возможность контроля над ионосферой.

В августе группа вернулась в США, где играла в Madison Square Garden в Нью-Йорке. В октябре они выступили в Лас-Вегасе вместе с Rage Against the Machine, Daft Punk, и Queens of the Stone Age. Тур был продолжен посещением России, где было дано два концерта в Москве и Санкт-Петербурге.

В 2008 также было дано много концертов. В марте группа выступила в Африке — Иоханнесбурге и Кейптауне, а также в Дубае. Muse сыграли на фестивале Рио Лисбоа 6 июня вместе с Kaiser Chiefs, The Offspring и Linkin Park.

The Resistance (2009—2011)

В интервью, данном журналу «Rock Mag» в мае 2008 и опубликованном в июльском номере, Беллами подтвердил информацию о начале работы над новым альбомом. Часть песен должна была звучать в электронном или танцевальном ключе, часть — быть скорее симфонической или классической. Музыканты даже пригласили оркестр для записи. Также Мэттью заявил, что для достижения большей свободы в звучании они будут продюсировать альбом самостоятельно.

The Resistance был выпущен 11 сентября в Италии, Германии, Австралии и Бенилюксе, 14 сентября в Великобритании и 15 сентября в США и Канаде. Это — первый альбом, который был спродюсирован самой группой. Сведением занимался Марк Стент. За первую неделю была продана 451 тысяча копий альбома, что стало рекордом для группы и для Великобритании вообще в этом году. The Resistance дебютировал на первой строчке в чартах 19 стран и достиг третьей строчки в американском чарте. Это был лучший результат, чем у предыдущего альбома. Первый сингл, «Uprising», вышел неделей раньше.

К настоящему моменту выпущено четыре сингла из этого альбома — «Uprising», «Undisclosed Desires», «Resistance» и «Exogenesis: Symphony».

Resistance-тур группы начался концертом 22 октября 2009 года на Hartwall Arena в Финляндии. Объехав всю Европу за осенние месяцы, музыканты после новогодних праздников приняли участие в австралийском фестивале Big Day Out. В феврале-апреле Muse отправились в тур в Америке. После короткого отдыха, который завершится 25 мая небольшим концертом в Париже, начнется масштабный фестивально-стадионный летний тур группы, в рамках которого они станут участниками многих фестивалей, в том числе Rock in Rio, Coachella, Гластонбери-2010, Coke Live Festival. В обслуживании тура участвуют 320 человек. Также известно, что выступления будут проводиться на пирамидальной сцене размером около 60 м в ширину и 45 м в глубину.

17 мая вышел новый сингл под названием «Neutron Star Collision (Love Is Forever)». Эта песня стала саундтреком к новому фильму «Сумеречной Саги» «Сумерки. Сага. Затмение». Песня «Uprising» звучит в трейлере нового фильма Джеймса Мэнголда «Рыцарь дня», главные роли в котором исполняют Том Круз и Камерон Диас. А композиция «Exogenesis: Symphony Part I» звучит в рекламном трейлере нового аромата от Dior, Dior Homme, трейлер которого снял Гай Ричи.

Зимой и весной 2011 году Muse гастролировала по Латинской Америке, России и Украине. 20 мая 2011 года группа сыграла в Санкт-Петербургском СКК, 22 мая — в Москве, в спорткомплексе Олимпийский, 24 мая — в киевском Дворце Спорта.

The 2nd Law (2012—2013)

В мае 2011 коллектив заявил о намерениях выпустить новый альбом в 2012 году, отметив, что Беллами уже демонстрировал Ховарду и Уолстенхолму первые идеи песен. В интервью для радио BBC Radio 1 бас-гитарист сообщил, что группа собирается начать запись нового альбома в сентябре 2011-го. Также они утверждают, что новый альбом будет не похож на предыдущие пять, «это будет что-то новенькое». В конце февраля на своей официальной странице в Твиттере группа выложила фотографию с записи нового альбома и подтвердила, что запись новой студийной пластинки идёт по плану и его выход ожидается осенью. Шестого июня 2012 на официальном канале YouTube появился трейлер шестого альбома, а в конце июня стало известно о том, что официальным гимном летних Олимпийских игр в Лондоне станет композиция «Survival», которая войдёт в новый альбом. 13 июля группа представила треклист альбома. В интервью журналу New Musical Express группа объявила о выходе следующего сингла «Madness». 1 августа в официальном сайте была выложена обложка альбома. The 2nd Law был официально выпущен 1 октября 2012 года.

Drones (с 2014)

В апреле 2014 группа сообщила о скором начале работы над седьмым студийным альбомом. Альбом будет записываться с продюсером Маттом Лангом, и, по словам Беллами, вернётся к звучанию более ранних альбомов, в частности песни Citizen Erased с их второго альбома, избавившись от экспериментов последних двух альбомов. Темами альбома станут глубинная экология, эмоциональный разрыв и третья мировая война. В октябре того же года завершена первая сессия записи нового альбома. В начале 2015 на официальном аккаунте Instagram группы объявлено название нового альбома — Drones. Выход альбома запланирован на 8 июня 2015 года, а первого сингла, Dead Inside — на 23 марта, при этом 12 марта на канале YouTube группы опубликован первый трек альбома под названием Psycho.

В рамках турне в поддержку последнего альбома Drones 21 июня 2016 года группа Muse выступила [www.muse-moscow-2016.ru/ с единственным концертом в Москве в СК "Олимпийский"].

Музыкальный стиль

Музыка Muse эклектична, помимо основы альтернативного рока она впитывает в себя элементы самых разных направлений. Среди наиболее узнаваемых черт группы — чрезвычайно высокий вокал (фальцет) Мэтта Беллами, гитарные риффы, частое использование фортепиано, а на поздних альбомах — оркестровых аранжировок. В последние годы звучание группы стало менее тяжёлым, а использование оркестровых и фортепианных аранжировок, напротив, участилось.

Среди наиболее повлиявших на Muse групп называют Radiohead и Queen. Первый альбом группы, Showbiz, даже получил негативные отзывы в прессе за «копирование» Radiohead. Кроме того, Беллами — поклонник музыки русского композитора Сергея Рахманинова, произведения которого он иногда цитирует в песнях.

Дискография

• 1999 — Showbiz
• 2001 — Origin of Symmetry
• 2003 — Absolution
• 2006 — Black Holes and Revelations
• 2009 — The Resistance
• 2012 — The 2nd Law
• 2015 — Drones

Награды

Muse была восемь раз номинирована в Brit Awards, став два раза победителем; оба раза в категории «Best Live Act», в 2005 и снова в 2007. Группа также четыре раза побеждала в MTV Europe Music Awards, в номинациях «Best Alternative Act» в 2004 и 2006 и «Best UK & Irish Act» в 2004 и 2007. Альбом Black Holes And Revelations победил в номинации «Best British Album» на Brit Awards и был признан лучшим альбомом MTV Europe Music Awards и NME Awards. NME Awards награждали группу в номинациях «Best Live Band» в 2005, 2008 и 2009 годах; «Best British Band» в 2007, 2010, 2011 и в «Best New Band» в 2000 году. Q Awards также награждали музыкантов как выдающихся живых исполнителей; группа победила в номинации «Best Live Act» в 2003, 2004, и 2006, а в 2009 триумфально взяла верх в номинации «Best Act in the World Today». В целом Muse получили за свою историю 37 наград из более чем 100 номинаций.

Также 25 сентября 2008 года Мэттью Беллами, Доминик Ховард и Крис Уолстенхолм были награждены Плимутским университетом степенью почетных докторов искусств.

В октябре 2010 года читатели журнала Total Guitar в ходе голосования признали группу Muse авторами лучшего гитарного риффа первого десятилетия XXI века. Рейтинг лучших риффов нулевых возглавила композиция «Plug In Baby» из альбома Origin of Symmetry 2001 года. Muse также попали на пятое место этого списка с композицией «Knights of Cydonia».

13 февраля 2011 года Muse получили одну из самых престижных музыкальных наград Grammy в номинации лучший рок-альбом The Resistance.

10 февраля 2013 «Madness» номинировались на премию Grammy в категориях «Лучший рок-альбом» The 2nd Law и «Лучшая песня в стиле рок».

15 февраля 2016 года группа получила премию Grammy за победу в номинации «Лучший рок-альбом» (Drones).

Литература

• Ben Myers. Inside the Muscle Museum. — Independent Music Press, 2004. — 208 p. — ISBN 978-0953994267.
• Mark Beaumont. Out of This World: The Story of "Muse". — Omnibus Press, 2008. — 316 p. — ISBN 978-1849383684.

Ссылки

• [www.muse.mu e.mu] — официальный сайт Muse
• [myspace.com/muse Официальная страница Muse] (англ.) на сайте Myspace
• [vk.com/muse Официальная группа Muse] на сайте ВКонтакте
• [joinmuse.ru Официальный российский фан-сайт] (ссылка с [muse.mu/links/muse-fan-sites.htm Muse Fan Sites] (англ.). Muse. Проверено 19 января 2016.)
• [www.inmuse.info Официальный сайт поклонников группы Muse] (ссылка с [muse.mu/links/muse-fan-sites.htm Muse Fan Sites] (англ.). Muse. Проверено 19 января 2016.)

Отрывок, характеризующий Muse

Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.


В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
– Что ж, Соколов, они ведь не совсем уходят! У них тут гошпиталь. Может, тебе еще лучше нашего будет, – сказал Пьер.
– О господи! О смерть моя! О господи! – громче застонал солдат.
– Да я сейчас еще спрошу их, – сказал Пьер и, поднявшись, пошел к двери балагана. В то время как Пьер подходил к двери, снаружи подходил с двумя солдатами тот капрал, который вчера угощал Пьера трубкой. И капрал и солдаты были в походной форме, в ранцах и киверах с застегнутыми чешуями, изменявшими их знакомые лица.
Капрал шел к двери с тем, чтобы, по приказанию начальства, затворить ее. Перед выпуском надо было пересчитать пленных.
– Caporal, que fera t on du malade?.. [Капрал, что с больным делать?..] – начал Пьер; но в ту минуту, как он говорил это, он усумнился, тот ли это знакомый его капрал или другой, неизвестный человек: так непохож был на себя капрал в эту минуту. Кроме того, в ту минуту, как Пьер говорил это, с двух сторон вдруг послышался треск барабанов. Капрал нахмурился на слова Пьера и, проговорив бессмысленное ругательство, захлопнул дверь. В балагане стало полутемно; с двух сторон резко трещали барабаны, заглушая стоны больного.
«Вот оно!.. Опять оно!» – сказал себе Пьер, и невольный холод пробежал по его спине. В измененном лице капрала, в звуке его голоса, в возбуждающем и заглушающем треске барабанов Пьер узнал ту таинственную, безучастную силу, которая заставляла людей против своей воли умерщвлять себе подобных, ту силу, действие которой он видел во время казни. Бояться, стараться избегать этой силы, обращаться с просьбами или увещаниями к людям, которые служили орудиями ее, было бесполезно. Это знал теперь Пьер. Надо было ждать и терпеть. Пьер не подошел больше к больному и не оглянулся на него. Он, молча, нахмурившись, стоял у двери балагана.
Когда двери балагана отворились и пленные, как стадо баранов, давя друг друга, затеснились в выходе, Пьер пробился вперед их и подошел к тому самому капитану, который, по уверению капрала, готов был все сделать для Пьера. Капитан тоже был в походной форме, и из холодного лица его смотрело тоже «оно», которое Пьер узнал в словах капрала и в треске барабанов.
– Filez, filez, [Проходите, проходите.] – приговаривал капитан, строго хмурясь и глядя на толпившихся мимо него пленных. Пьер знал, что его попытка будет напрасна, но подошел к нему.
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – холодно оглянувшись, как бы не узнав, сказал офицер. Пьер сказал про больного.
– Il pourra marcher, que diable! – сказал капитан. – Filez, filez, [Он пойдет, черт возьми! Проходите, проходите] – продолжал он приговаривать, не глядя на Пьера.
– Mais non, il est a l'agonie… [Да нет же, он умирает…] – начал было Пьер.
– Voulez vous bien?! [Пойди ты к…] – злобно нахмурившись, крикнул капитан.
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.


По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.


Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.