NEAR Shoemaker

NEAR Shoemaker
«Near Earth Asteroid Rendezvous — Shoemaker»
«NEAR Shoemaker» на орбите астероида Эрос (рисунок художника)
Заказчик	NASA
Задачи	Пролёт, искусственный спутник
Пролёт	(253) Матильда (27.06.1997)
Спутник	(433) Эрос
Выход на орбиту	14 февраля 2000 15:33 UTC
Запуск	17 февраля 1996 20:43 UTC
Ракета-носитель	Дельта-2 7925
Стартовая площадка	Мыс Канаверал, LC-17B
Сход с орбиты	12 февраля 2001 20:01 UTC
NSSDC ID	[nssdc.gsfc.nasa.gov/nmc/spacecraftOrbit.do?id=1996-008A 1996-008A]
SCN	[www.n2yo.com/satellite/?s=23784 23784]
Технические характеристики
Масса	487 кг
Мощность	1800 Вт
[near.jhuapl.edu миссия NEAR - Сайт проекта]

«Near Earth Asteroid Rendezvous Shoemaker» (сокр. «NEAR Shoemaker») — космический аппарат NASA, отправленный в 1996 году к астероиду Эрос. Аппарат, называвшийся ранее «NEAR spacecraft», получил сегодняшнее название 14 марта 2000 года, в честь американского геолога Юджина Шумейкера, погибшего в автокатастрофе в Австралии в 1997 году. Многолетние исследования Шумейкера существенно повлияли на понимание роли астероидов в формировании планет.

«NEAR Shoemaker» стал первым искусственным спутником астероида, и первым искусственным объектом, совершившим мягкую посадку на астероид. По пути к Эросу аппарат исследовал астероид Матильда. «NEAR Shoemaker» в целом проработал немногим более пяти лет, в том числе около одного года на орбите Эроса.

История

В 1983 году Комитет по исследованию Солнечной системы NASA предложил отправить космический аппарат к астероиду, сближающемуся с Землёй. После этого, в 1986 году со стороны Научной рабочей группы (SWG, сокр. от англ. Scientific Working Group) последовала всесторонняя оценка миссии «NEAR». Группа пришла к выводу, что в миссии может участвовать аппарат, используемый в миссиях Программы планетарных исследований NASA.

В 1990 году NASA представила новую программу недорогих исследовательских миссий под названием «Дискавери» (англ. Discovery). В рамках программы было принято решение отправить космический аппарат к околоземному астероиду. В 1990 году были представлены два конкурсных предложения от Лаборатории прикладной физики (APL) и Лаборатории реактивного движения (JPL). В итоге было выбрано предложение APL.

Разработка аппарата была начата в декабре 1993 года, и продлилась более двух лет. Стоимость миссии «NEAR» — около 150 миллионов долларов США.

Выбор цели

В 1992 году был проведён поиск объектов, соответствующих возможностям аппарата «NEAR Shoemaker». При этом учитывались следующие ограничения:

1. Запуск должен состояться в период с 1996 года по 2000 год;
2. Орбита астероида должна быть чётко определена (астероид должен иметь собственный номер);
3. Афелий цели должен быть менее 2,5 а. е.;
4. Изменение скорости (ΔV) после запуска 2 км/с;
5. Общее изменение скорости должно быть менее 6 км/с (под общим ΔV подразумевается сумма ΔV, необходимого для того, чтобы отойти от парковочной орбиты, и ΔV после запуска, необходимое для успешного сближения с астероидом).

Третье и четвёртое ограничения связаны со стоимостью и сложностью КА, а выполнение пятого условия позволяло обеспечить выполнение миссии с использованием ракеты-носителя класса Дельта. Предварительно были отобраны цели, указанные в таблице:

Целевой астероид	Диаметр, км	Запуск	Прибытие	ΔV после запуска, км/с	Общее ΔV, км/с
(1943) Антерос	1,8	Май 1997	Сентябрь 1998	0,75	5,35
(4660) Нерей (с пролётом (2019) ван Альбада)	1,0	Январь 1998	Январь 2000	1,20	5,74
(3361) Орфей	0,8	Март 1998	Май 1999	1,46	5,47
(4660) Нерей	1,0	Январь 2000	Октябрь 2001	0,70	5,05

Однако, все цели, соответствующие требуемым критериям, имеют малые размеры. Учёные опасались, что небольшой размер исследуемого объекта может ограничить количество и разнообразие научной информации.

В качестве цели нередко упоминался и астероид Эрос, который в перигелии сближается с орбитой Земли. Однако ему требовалось ΔV, превышающее 6 км/с, и большая наклонная асимптота запуска. Эрос значительно крупнее (34,4 × 11,2 × 11,2 км) остальных предложенных целей, поэтому для устранения указанных недостатков было принято решение увеличить время полёта на один год, чтобы при пролёте рядом с Землёй через год использовать её гравитацию для корректировки угла наклона аппарата к плоскости эклиптики Солнечной системы.

Устройство аппарата

«NEAR Shoemaker» был сконструирован в Лаборатории прикладной физики (APL, сокр. от англ. Applied physics laboratory). Это 55-й космический аппарат, сконструированный в APL.

Общие характеристики

«NEAR Shoemaker» имеет форму восьмиугольной призмы, с четырьмя фиксированными панелями арсенид-галлиевых солнечных батарей, расположенных в виде мельницы. На верхнем основании призмы была установлена антенна высокого усиления диаметром 1,5 метра.

Площадь основания аппарата составляла 1,7 м². Общая масса на старте, с учётом топлива — 805 кг, без топлива — 487 кг.

Основные подсистемы

Управляющие подсистемы:

• Командно-управляющая подсистема.
• Подсистема стабилизации.
• Подсистема телекоммуникации.
• Подсистема энергоснабжения.
• Двигательная подсистема.

Научные инструменты:

• Мультиспектральная камера.
• Инфракрасный спектрометр.
• Лазерный высотомер.
• Гамма-рентгеновский спектрометр.
• Магнитометр.
• Радиоосциллятор.

Описание управляющих подсистем

За управление «NEAR Shoemaker» отвечала Командно-управляющая подсистема (C&DH, сокр. от англ. Command and Data Handling), предназначенная для выполнения команд с Земли, сбора, обработки и форматирования данных телеметрии, включения и выключения других устройств аппарата. Подсистема включала в себя интерфейс MIL-STD-1553 для связи с другими подсистемами, управляемыми процессором. C&DH была оснащена двумя модулями памяти: ёмкость первого составляла 0,67 Гбит, второго — 1,1 Гбит.

Подсистема стабилизации (G&C, сокр. от англ. Guidance and Control) предназначена для направления антенны высокого усиления при сеансах связи с Землёй, позиционирования аппарата для направления научных приборов в сторону исследуемой области. Для выполнения этих функций использовались несколько приборов, в том числе четыре полусферических 30-миллиметровых гироскопа. Гироскопы также использовались для определения курса и измерения изменения скорости (ΔV). Кроме того, подсистема стабилизации обеспечивала контроль за тепловым состоянием приборов, предохраняя их от перегрева или переохлаждения.

Подсистема телекоммуникации обеспечивала связь аппарата с Землёй. В состав подсистемы входила одна антенна высокого усиления (HGA, сокр. от англ. High-Gain Antenna) и две — низкого усиления (LGA, сокр. от англ. Low-Gain Antenna). HGA использовалась для передачи больших объёмов данных, и могла работать на скорости обмена до 26,8 Кбит/с. LGA использовались в тех случаях, когда необходимо было экономить энергию, как, например, в процессе полёта «NEAR Shoemaker» к цели. Скорость обмена антенны низкого усиления была очень небольшой, от 9 бит/с.

Подсистема энергоснабжения включает четыре панели арсенид-галлиевых солнечных батарей, размером 1,83 × 1,2 метра каждая, и никель-кадмиевую батарею ёмкостью 9 Ампер-час. На начальном этапе, на расстоянии 1 а. е. солнечные батареи обеспечивали мощность 1880 Вт, на наибольшем удалении от Солнца — около 400 Вт.

Двигательная подсистема предназначена для выполнения манёвров и управления положением аппарата. Она включает в себя один главный двигатель тягой 450 Н, четыре двигателя тягой по 21 Н, и семь малых двигателей тягой по 3,5 Н. Главный двухкомпонентный двигатель использовался для совершения манёвров в космосе. Остальные двигатели однокомпонентные, и использовались для управления положением аппарата.

Описание научных инструментов

Мультиспектральная камера (MSI, сокр. от англ. Multi-Spectral Imager) предназначения для получения изображений в видимом и близким к инфракрасному диапазонам. Камера включает в себя восемь фильтров, охватывающих диапазон от 450 до 1100 нм. Угол обзора камеры составляет 2,95° × 2,26°, с разрешением 537 × 244 пикселей. Такие характеристики позволяют получить разрешение 10 × 16 м с расстояния 100 км. Мультиспектральная камера использовалась для определения формы Эроса, особенностей строения поверхности, построения карты распределения минералов.

Инфракрасный спектрометр (NIS, сокр. от англ. Near-Infrared Spectrograph) работал в спектральном диапазоне от 0,8 до 2,6 мкм. Предназначался для изучения химического состава астероида, путём измерения спектра отражённого от поверхности солнечного света.

Лазерный высотомер (NLR, сокр. от англ. NEAR Laser Rangefinder) использовался для определения расстояния до Эроса, и позволил провести точные измерения формы астероида. Лазерный передатчик, входящий в состав прибора, работал на длине волны 1,06 мкм, и вырабатывал импульсы мощностью 15 мДж и длительностью 12 нс.

Гамма-рентгеновский спектрометр (XGRS, сокр. от англ. X-ray/Gamma-Ray Spectrometer) разрабатывал глобальные карты химического состава поверхности Эроса, измеряя выбросы гамма-излучения и рентгеновского излучения с астероида, образующиеся в связи с воздействием солнечной энергии. По сути инструмент представлял из себя два прибора, измеряющих электромагнитные волны разной длины. Измерения в рентгеновском диапазоне использовались для обнаружения в составе поверхности астероида таких химических элементов, как магний, алюминий, кремний, кальций, титан и железо. В гамма-диапазоне исследовалась поверхность глубиной порядка 10 см на предмет наличия кислорода, кремния, железа, водорода, калия, тория и урана.

Трёхосевой феррозондовый магнитометр использовался для измерения магнитного поля Эроса. Датчик прибора был установлен в основании антенны высокого усиления, а электроника — в другой части аппарата. Датчик использовал восемь выбираемых уровней чувствительности в диапазоне от 4 нТл до 65536 нТл.

Радиоосциллятор (RS, сокр. от англ. Radio Science), работавший на частоте 8438 МГц, позволял определять радиальную скорость с точностью до 0,1 мм/с, а также использовался для измерения гравитационных параметров Эроса.

Хроника полёта и траектория

«NEAR Shoemaker» следовал по так называемой траектории «Delta VEGA», необходимой для сближения с Эросом, орбита которого наклонена под углом 10,8° к плоскости эклиптики Солнечной системы. «Delta V» подразумевает изменение скорости движения аппарата, а «EGA» — гравитационную помощь Земли (англ. Earth Gravity Assist).

Запуск

17 февраля 1996 года со стартовой площадки 17-B на мысе Канаверал во Флориде, с помощью трёхступенчатой американской ракеты-носителя «Дельта-2» 7925, был запущен «NEAR Shoemaker». На высоте около 183 км с наклонением 28,74° ракета вышла на парковочную орбиту. Период нахождения на парковочной орбите был сравнительно коротким (13 минут). Это говорит о том, что солнечная энергия начала использоваться через час после запуска.

Третья ступень отработала полностью в земной тени. Приблизительно через 22 минуты после запуска эта ступень отделилась, и раскрылись панели солнечных батарей. После отделения третьей ступени за контроль над аппаратом стала отвечать его система управления. В течение 37 минут, с момента запуска и до выхода «NEAR Shoemaker» из тени Земли, аппарат поддерживал работу с помощью встроенных батарей. Поскольку их размеры и вес были ограничены, работали только наиболее важные системы.

Полёт к Матильде

Полёт к астероиду (253) Матильда занял более 16 месяцев.

В течение первых нескольких недель полёта проверялось состояние аппарата. Также в течение этого периода проводились небольшие запуски двигателя, в целях калибровки двигательной системы, и корректировки отклонений от заданной траектории. После этого, для экономии энергии, аппарат был переведён в режим минимальной активности. Все инструменты были отключены. Подсистема телеметрии периодически обрабатывала служебные операции и навигационные данные, и сохраняла их. Нагреватели использовались для поддержания температуры неактивных систем.

«NEAR Shoemaker» сохранял этот спящий режим, за исключением контактов с Землёй, проводившихся раз в три недели в течение четырёх часов каждый. Контакты были необходимы для анализа состояния аппарата на Земле, и получения накопившихся телеметрических данных.

Пролёт Матильды

27 июня 1997 года «NEAR Shoemaker» пролетел на минимальном расстоянии 1200 км от астероида Матильда. Скорость пролёта составила 9,94 км/с. По ходу пролёта аппарат сделал более 500 изображений астероида. Разрешение наиболее качественных из них составляет 180 метров на пиксель. Также было получено 7 цветных изображений, с разрешением 400—500 метров на пиксель. Из-за медленного вращения, «NEAR Shoemaker» смог сфотографировать всего около 60% поверхности.

Кроме телеметрических наблюдений, было измерено магнитное поле и масса Матильды. В процессе отлёта аппарата был проведён поиск возможных спутников астероида, но они не были обнаружены.

3 июля 1997 года, через неделю после пролёта Матильды, был проведён первый манёвр с помощью двигателя аппарата, необходимый для уменьшения перигелия с 0,99 а. е. до 0,95 а. е. Манёвр был проведён в два этапа, с целью недопущения перегрева двигателя.

Пролёт Земли

Следующим важным этапом миссии был пролёт рядом с Землёй, необходимый для изменения наклонения к эклиптике Солнечной системы с 0,5° до 10,2°, и уменьшения афелийного расстояния от 2,17 а. е. до 1,77 а. е. Пролёт прошёл 22 января 1998 года на высоте 540 км от поверхности планеты.

Интересным аспектом пролёта Земли оказался тот факт, что изменённая траектория оказалась над южным полярным регионом планеты на протяжении значительного времени. Это позволило получить ряд уникальных изображений Антарктиды.

Пролёт Эроса

Согласно первоначальному плану полёта, «NEAR Shoemaker» должен был выйти на орбиту Эроса 10 января 1999 года. Однако, 20 декабря 1998 года, во время проведения тормозного импульса из-за сбоя в программном обеспечении на 27 часов была потеряна связь с аппаратом. В связи с этим был принят новый план полёта.

Согласно новому плану, 23 декабря «NEAR Shoemaker» пролетел на расстоянии 3827 км от центра массы Эроса. Дата выхода на орбиту астероида была перенесена на 14 февраля 2000 года. Аппарат должен был выйти на гелиоцентрическую орбиту, совпадающую с орбитой Эроса.

3 января 1999 года, с использованием двигателя, был выполнен манёвр для корректировки траектории и скорости аппарата, необходимых для повторной встречи с астероидом.

Во время пролёта Эроса были сделаны его снимки, собраны данные с помощью инфракрасного спектрометра.

На орбите Эроса

14 февраля 2000 года «NEAR Shoemaker» вышел на орбиту Эроса, с перицентром 327 км, апоцентром 450 км и периодом обращения 27,6 дней. На этой орбите были сделаны первые снимки астероида, собраны данные о поверхности и геологии Эроса.

3 марта 2000 года аппарат приблизился к Эросу на расстояние приблизительно 205 км, и проработал на почти круговой орбите около месяца. За это время была собрана информация о составе астероида.

1 апреля 2000 года «NEAR Shoemaker» начал следующий этап сближения с Эросом, для более детального его изучения. 11 апреля аппарат вышел на круговую орбиту, на расстояние около 100 км.

22 апреля 2000 года космический аппарат продолжил сближение с астероидом, и 30 апреля вышел на 50-километровую орбиту, наиболее удобную для исследования астероида. «NEAR Shoemaker» пробыл на этой орбите почти до конца 2000 года. За этот период было проведено большое количество исследований. Через немногим более месяца был вынужденно отключён инфракрасный спектрометр, после резкого скачка напряжения в устройстве. За время работы с помощью прибора было получено более 58 тысяч спектральных снимков.

13 декабря 2000 года «NEAR Shoemaker» в последний раз изменил орбиту, приблизившись к астероиду на расстояние около 35 км. На этой орбите основные исследования проводились с помощью гамма-рентгеновского спектрометра, изучающего химический состав поверхности.

Завершение миссии

12 февраля 2001 года аппарат начал торможение, медленно спускаясь на Эрос. Через два дня, 14 февраля, «NEAR Shoemaker» опустился на поверхность астероида. По ходу спуска были сделаны изображения поверхности с высоким разрешением, в том числе 69 детальных снимков, запечатлённых в последние 5 км спуска.

Аппарату удалось осуществить мягкую посадку на Эрос. По словам директора проекта NEAR Роберта Фаркуара, вертикальная скорость касания поверхности составила 1,5—1,8 м/с. Аппарат не получил повреждений. После приземления панели солнечных батарей оказались освещены Солнцем, что обеспечило энергией гамма-рентгеновский спектрометр. Работая на поверхности, этот прибор мог определять состав грунта Эроса на глубине до 10 сантиметров с высокой точностью.

Находясь на поверхности, аппарат ещё более двух недель передавал данные. 28 февраля миссия NEAR была завершена. В декабре 2002 года была предпринята последняя попытка связаться с аппаратом, оказавшаяся неудачной.

Результаты миссии

Основные цели мисии «NEAR», связанные с исследованиями астероидов (253) Матильда и (433) Эрос, были выполнены.

Исследования Матильды

Данные, полученные по ходу пролёта астероида Матильда космическим аппаратом «NEAR Shoemaker» позволили уточнить размеры, период вращения астероида. Были изучены форма и состав поверхности, получены значения массы и плотности Матильды.

Исследования Эроса

Проработав около года на орбите Эроса, «NEAR Shoemaker» смог собрать большое количество научной информации.

Измерения, полученные с помощью лазерного высотомера, позволили создать трёхмерную модель астероида.

Благодаря вспышкам на Солнце 22 и 23 марта 2000 года, ранее, чем ожидалось, с помощью гамма-рентгеновского спектрометра был определён химический состав астероида. На поверхности были обнаружены магний, алюминий, кремний, кальций и железо. Учёные предположили, что Эрос не является продуктом столкновения, а сформировался 4,6 миллиардов лет назад.

Измерения «NEAR Shoemaker» позволили получить или уточнить орбитальные и физические характеристики астероида.

Награды

• Аэрокосмическая награда Смитсоновского института 2001 года.

Литература

• Mark H. McCormack, John Bell, Jacqueline Mitton. Asteroid Rendezvous: NEAR Shoemaker's Adventures at Eros. — 2002. — 130 с. — ISBN 0-521-81360-3.

См. также

• Список первых посадок на небесные тела

Ссылки

• [near.jhuapl.edu/index.html Официальный сайт миссии NEAR]  (англ.)
• [nssdc.gsfc.nasa.gov/planetary/near.html Near Earth Asteroid Rendezvous (NS SDC)]  (англ.)
• [www.aerospaceguide.net/spacecraft/near.html Aerospaceguide.net: NEAR Shoemaker]  (англ.)
• [www.novosti-kosmonavtiki.ru/content/numbers/219/23.shtml Новости Космонавтки: NEAR на поверхности Эроса!]  (рус.)

Отрывок, характеризующий NEAR Shoemaker

– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.