Новая волна британского хеви-метала

Новая волна британского хеви-метала
Направление:	Метал
Истоки:	Хеви-метал, Хард-рок Прогрессивный рок, Панк-рок
Место и время возникновения:	конец 70-х — начало 80-х годов, Великобритания Великобритания

Новая волна британского хеви-метала (англ. New Wave of British Heavy Metal, сокращённо NWOBHM, произносится как «nuh-wobbum») — музыкальное движение, явление в мировой рок-культуре конца 70-х — начала 80-х годов XX века. Это словосочетание прежде всего обозначает именно явление на музыкальной сцене, возникшее в определённое время и в определённом месте и в меньшей мере какой-то особо специфичный стиль музыки. Название явлению было дано корреспондентом журнала Sounds Джеффом Бартоном в 1979 году.. Термин был придуман для того, чтобы отличать «старый» хеви-метал от возникшего позднее. В целом, термином обозначается самодеятельное появление повсеместно в Британии целого ряда молодых рок-групп, исполнявших «тяжёлую» музыку.

История

В середине 70-х годов XX века популярность «тяжёлого» рока во всём мире — а в то время «тяжёлой» музыкой считался, по современным оценкам, хард-рок — значительно снизилась. Группы, блиставшие в конце 60-х — начале 70-х годов, законодатели мод в мировом тяжёлом роке, в основном вступили в период стагнации. Deep Purple раздирали внутренние конфликты и смены состава, в Black Sabbath также намечался конфликт среди участников, Uriah Heep переживали спад из-за ухода вокалиста Дэвида Байрона и истощения сил у главного композитора — Кена Хенсли. Led Zeppelin не могли заполнить сложившийся определённый вакуум, а в 1977 году прекратили на время активную деятельность.

Вакуум заполнил панк-рок, являвшийся во многом противоположностью существовавшего тогда тяжёлого рока. Высокопрофессиональной музыке, основанной на блюзовой импровизации, были противопоставлены примитивность, намеренно грязный звук и эпатажное поведение. «Выучи два аккорда и действуй обществу на нервы», — такая аксиома панк-рока была озвучена Сидом Вишесом. Если в США панк-рок так и оставался явлением андерграунда — музыкальный рынок США в сравнении с Великобританией был гораздо разнообразней, в том числе, развивались и находили своих поклонников и сравнительно тяжёлые группы и исполнители, такие как Kiss, Элис Купер, Rainbow— то в Великобритании панк-рок, да и вообще движение панков, рассматривались как явная угроза истеблишменту. Однако панк-рок сыграл большую роль в явлении, оказав влияние не только на музыку, но и на сам факт возникновения новой волны хеви-метал. Дело в том, что явление панк-рока и его успех показали, что музыка не является занятием какой-то избранной касты, а доступна каждому, чем не преминули воспользоваться поклонники тяжёлой музыки.

В 1977—1978 годах в Великобритании тяжёлая музыка начала возрождаться и пробивать себе путь на большую сцену. Собственно, на тот момент в Британии уже существовали по крайней мере, две известные группы, стиль которых уже напоминал стиль новой волны британского хеви-метал: Budgie и Judas Priest. Музыку этих групп можно считать предтечей новой волны. В это же самое время повсеместно в Британии молодые люди начали создавать свои коллективы, ориентирующиеся на исполнение тяжёлой музыки. Большинство из них были локальными и так и остались в неизвестности; некоторые со временем стали мировыми знаменитостями. Будущие известные представители британского тяжёлого рока с трудом, на своём энтузиазме и за счёт собственных средств, выступая в небольших клубах, пробивали себе дорогу. Засилье панка было весьма значительным: в 1977 году молодым Iron Maiden уже предлагался контракт, но с тем условием, что музыканты постригут свои длинные волосы и изменят имидж, чтобы выглядеть «по-панковски», на что Стив Харрис, идейный лидер коллектива, ответил отказом.

Теми или иными путями к 1979 году такие группы как Iron Maiden, Saxon, Diamond Head начали обретать небольшую, но устойчивую популярность. Средоточием новой волны металла в Британии стал клуб The Soundhouse на северо-западе Лондона, который предоставлял возможность выступления молодым командам. Популярность тяжёлой музыки росла, и в конце концов звукозаписывающие компании уже не могли её игнорировать.

Расцвет новой волны британского хеви-метал пришёлся на 1980—1982 годы. Наряду с вышеназванными группами в Британии обрели популярность и выпускали альбомы такие группы, как Def Leppard, Tygers of Pan Tang, Blitzkrieg, Girlschool, Samson, Raven.

В 1982—1983 годах пик популярности постепенно начал сходить на нет. Собственно, стиль ведущих представителей стиля изменений в первой половине 80-х не претерпевал; проходила популярность самого культурного явления. Кроме того, с одной стороны начали зарождаться новые, более тяжёлые стили, такие как трэш-метал, который привлёк к себе немало поклонников, жаждущих большей тяжести и скорости,, с другой стороны, многие группы, наоборот, начали ориентироваться на американский рынок, соответственно, смягчив звук и тексты. По мнению авторов журнала «Трахxx», выпускавшегося в начале 90-х годов в России, точку в эре хеви-метал новой волны поставил альбом Judas Priest 1984 года Defenders of the Faith. Альбом авторами оценивался следующим образом: «Ещё никогда не было так, что целый жанр уходил со сцены с гордо поднятой головой». Эту оценку можно считать достаточно взвешенной: к середине 80-х годов центр тяжёлой сцены переместился из Британии в Лос-Анджелес и пришли новые герои: Van Halen, Mötley Crüe и позднее Guns N' Roses. Соответственно, и практически все, даже самые яркие, представители британской новой волны во второй половине 80-х были вынуждены смягчать звук, в том числе, используя синтезаторы. Примерами тому являются альбомы Somewhere in Time Iron Maiden, Turbo Judas Priest, Hysteria Def Leppard и многие другие. Даже вернувшиеся «динозавры» тяжёлой сцены не избежали этого: альбомы Deep Purple и Black Sabbath второй половины 80-х заметно «легче» и коммерциализованней.

Особенности стиля

Новая волна британского хеви-метал — это в большей степени явление, нежели стиль. Тем не менее, можно говорить и об определённых стилистических особенностях музыки, текстов и имиджа представителей этого явления.

Корни стиля следует искать в хард-роке конца 60-х — начала 70-х годов, который уже взял на вооружение плотный насыщенный звук ритм-секции в виде сочетающихся между собой барабанов и бас-гитары, построение песни вокруг гитарного риффа, звучащего как правило, с использованием жёстких гитарных эффектов (овердрайв, дисторшн и т. п.) и эмоционального высокого голоса певца. Примерно тогда же окончательно закрепился и типичный состав группы, в виде вокалиста, гитариста, бас-гитариста, клавишника и барабанщика. Собственно стиль групп британской Новой волны представлял собой с одной стороны, упрощенный качественно хард-рок, но с усилением количественных характеристик в виде более скоростного, тяжёлого и жёсткого исполнения. Такая музыка включала в себя в частности ещё более экзальтированную манеру пения с зачастую намеренным искажением голоса, активное использование гитарных эффектов, расширившуюся барабанную установку, и как следствие усилившуюся ритм-секцию. Количественные изменения в музыке не могли не повлиять на качественные изменения. Во-первых, исполнители отказались от гармонической схемы блюза, которая в основном использовалась в хард-роке, в пользу западноевропейской тональности. Соответственно, пропали такие черты блюза как свинг, заменённый жёстким ритмом, и на нет была сведена импровизация, характерная для хард-рока. Для большей жёсткости звука музыканты отказались от использования клавишных инструментов, в подавляющем большинстве случаев заменив клавишные ритм-гитарой, что позволило создать ещё одну визитную карточку стиля — дуэт гитар. Несмотря на отсутствие клавишных, в сравнении с хард-роком музыка претерпела изменения в сторону большей полифоничности (зачастую, граничащей с помпезностью), и если ранее, как правило, солирующий инструмент звучал заметно ярче, чем аккомпанирующие (корни чего лежат в джазе), то в хеви-метал новой волны инструменты и голос чаще стали неотделимы, исключая практически всегда присутствующее в композициях гитарное соло. Что касается соло, то импровизация и чувственность хард-рока были принесены в жертву виртуозности и скорости. Бас-гитара с одной стороны, стала играть более заметную роль в поддержании ритма, с другой стороны — о басовых соло и виртуозных вкраплениях баса пришлось на время практически забыть, за редкими исключениями (Стив Харрис, Джо ДиМайо). То же самое произошло и с барабанами — говорить о том, что барабанщик действовал исключительно ради ритма не приходится, но манера игры музыкантов заметно поменялась, например начали использоваться сдвоенные бочки. В целом, можно сказать, что хеви-метал новой волны представлял собой новый виток метала, развившийся под влиянием примитивизма панк-рока. Безусловно, что на становление стиля повлияли и прогрессивная музыка, в рамках которой предпринимались попытки соединения классической музыки и классической гармонии с блюзовыми и джазовыми стандартам, и поп-музыка (диско), которая оказала влияние на ритмичность, незамысловатость музыкальных фраз, в сравнении с хард-роком

Тематика песен, сообразно нередко пафосной музыке, также изменилась: больше внимания уделялось культу силы и агрессии, героике, истории в духе фэнтэзи, мифологическим мотивам. Конечно же, осталась и типичная для всех времён любовная, а также «рок-н-ролльная» тематика.

Соответственно изменились и обложки конвертов пластинок: хоррор, маскоты, нередко вызывающие ужас, мифологические существа (драконы, ведьмы), обнажённые женские тела, оружие, технократические мотивы, средневековые воины. Как никогда ранее, особое внимание уделялось шрифту, которым написано название группы, и которое одновременно являлось и её торговой маркой.

Имидж групп включал в себя однозначно длинные волосы за редкими исключениями, в основном среди вокалистов, кожаную одежду, металлические цепи, кольца, даже шкуры животных. Было уделено немалое внимание оформлению концертов и антуражу — в них задействовалось наряду с мощной аппаратурой, большое количество ярких декораций, светотехники, пиротехники, подъёмных приспособлений. Соответствующие манеры поведения на сцене были также выработаны — у разных групп разные, сообразно текстам и мелодике.

Лучшие работы представителей NWOBHM

Лучшими работами в рамках новой волны британского хеви-метала, по версии журналиста Джеффа Бартона, автора термина, являются:

• Iron Maiden — Iron Maiden (1980)
• Venom — Welcome to Hell (1981)
• Saxon — Saxon (1979)
• Samson — Survivors (1981)
• Diamond Head — Lightning to the Nations (1980)
• Witchfynde — Give 'Em Hell (1980)
• Tygers of Pan Tang — Wild Cat (1980)
• Girl — Sheer Greed (1980)
• Raven — Rock until You Drop (1980)

Источники

• Agarwal Manish. 1001 Albums You Must Hear Before You Die. — Quintet Publishing Limited. — ISBN 0-7893-1371-5.

Литература

• Корзун Н. В. Рок. Игры, мода и реклама // Рок. Т.1.- М.: Советская Россия, 1989. с.14.

Отрывок, характеризующий Новая волна британского хеви-метала

– Точно кота Ваську угова'ивают, – шутя сказал Денисов.
– Целый вечер вам буду петь, – сказала Наташа.
– Волшебница всё со мной сделает! – сказал Денисов и отстегнул саблю. Он вышел из за стульев, крепко взял за руку свою даму, приподнял голову и отставил ногу, ожидая такта. Только на коне и в мазурке не видно было маленького роста Денисова, и он представлялся тем самым молодцом, каким он сам себя чувствовал. Выждав такт, он с боку, победоносно и шутливо, взглянул на свою даму, неожиданно пристукнул одной ногой и, как мячик, упруго отскочил от пола и полетел вдоль по кругу, увлекая за собой свою даму. Он не слышно летел половину залы на одной ноге, и, казалось, не видел стоявших перед ним стульев и прямо несся на них; но вдруг, прищелкнув шпорами и расставив ноги, останавливался на каблуках, стоял так секунду, с грохотом шпор стучал на одном месте ногами, быстро вертелся и, левой ногой подщелкивая правую, опять летел по кругу. Наташа угадывала то, что он намерен был сделать, и, сама не зная как, следила за ним – отдаваясь ему. То он кружил ее, то на правой, то на левой руке, то падая на колена, обводил ее вокруг себя, и опять вскакивал и пускался вперед с такой стремительностью, как будто он намерен был, не переводя духа, перебежать через все комнаты; то вдруг опять останавливался и делал опять новое и неожиданное колено. Когда он, бойко закружив даму перед ее местом, щелкнул шпорой, кланяясь перед ней, Наташа даже не присела ему. Она с недоуменьем уставила на него глаза, улыбаясь, как будто не узнавая его. – Что ж это такое? – проговорила она.
Несмотря на то, что Иогель не признавал эту мазурку настоящей, все были восхищены мастерством Денисова, беспрестанно стали выбирать его, и старики, улыбаясь, стали разговаривать про Польшу и про доброе старое время. Денисов, раскрасневшись от мазурки и отираясь платком, подсел к Наташе и весь бал не отходил от нее.


Два дня после этого, Ростов не видал Долохова у своих и не заставал его дома; на третий день он получил от него записку. «Так как я в доме у вас бывать более не намерен по известным тебе причинам и еду в армию, то нынче вечером я даю моим приятелям прощальную пирушку – приезжай в английскую гостинницу». Ростов в 10 м часу, из театра, где он был вместе с своими и Денисовым, приехал в назначенный день в английскую гостинницу. Его тотчас же провели в лучшее помещение гостинницы, занятое на эту ночь Долоховым. Человек двадцать толпилось около стола, перед которым между двумя свечами сидел Долохов. На столе лежало золото и ассигнации, и Долохов метал банк. После предложения и отказа Сони, Николай еще не видался с ним и испытывал замешательство при мысли о том, как они свидятся.
Светлый холодный взгляд Долохова встретил Ростова еще у двери, как будто он давно ждал его.
– Давно не видались, – сказал он, – спасибо, что приехал. Вот только домечу, и явится Илюшка с хором.
– Я к тебе заезжал, – сказал Ростов, краснея.
Долохов не отвечал ему. – Можешь поставить, – сказал он.
Ростов вспомнил в эту минуту странный разговор, который он имел раз с Долоховым. – «Играть на счастие могут только дураки», сказал тогда Долохов.
– Или ты боишься со мной играть? – сказал теперь Долохов, как будто угадав мысль Ростова, и улыбнулся. Из за улыбки его Ростов увидал в нем то настроение духа, которое было у него во время обеда в клубе и вообще в те времена, когда, как бы соскучившись ежедневной жизнью, Долохов чувствовал необходимость каким нибудь странным, большей частью жестоким, поступком выходить из нее.
Ростову стало неловко; он искал и не находил в уме своем шутки, которая ответила бы на слова Долохова. Но прежде, чем он успел это сделать, Долохов, глядя прямо в лицо Ростову, медленно и с расстановкой, так, что все могли слышать, сказал ему:
– А помнишь, мы говорили с тобой про игру… дурак, кто на счастье хочет играть; играть надо наверное, а я хочу попробовать.
«Попробовать на счастие, или наверное?» подумал Ростов.
– Да и лучше не играй, – прибавил он, и треснув разорванной колодой, прибавил: – Банк, господа!
Придвинув вперед деньги, Долохов приготовился метать. Ростов сел подле него и сначала не играл. Долохов взглядывал на него.
– Что ж не играешь? – сказал Долохов. И странно, Николай почувствовал необходимость взять карту, поставить на нее незначительный куш и начать игру.
– Со мной денег нет, – сказал Ростов.
– Поверю!
Ростов поставил 5 рублей на карту и проиграл, поставил еще и опять проиграл. Долохов убил, т. е. выиграл десять карт сряду у Ростова.
– Господа, – сказал он, прометав несколько времени, – прошу класть деньги на карты, а то я могу спутаться в счетах.
Один из игроков сказал, что, он надеется, ему можно поверить.
– Поверить можно, но боюсь спутаться; прошу класть деньги на карты, – отвечал Долохов. – Ты не стесняйся, мы с тобой сочтемся, – прибавил он Ростову.
Игра продолжалась: лакей, не переставая, разносил шампанское.
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.
– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.


Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.