Nakajima C6N Saiun

Палубный разведчик </br>«Сайун» («Заревое облако») </br>«Накадзима» C6N
C6N
Тип	палубный разведчик
Разработчик	КБ «Накадзима»
Производитель	«Накадзима»
Главный конструктор	Ясуо Фукуда, Ёсидзо Ямамото
Первый полёт	15 мая 1943
Начало эксплуатации	апрель 1944
Конец эксплуатации	август 1945
Статус	снят с эксплуатации
Основные эксплуатанты	Императорский флот Японии
Годы производства	март 1943 - август 1945
Единиц произведено	463

Nakajima C6N SaiunNakajima C6N Saiun

Палубный разведчик «Накадзима» «Сайун» («Заревое облако») (яп. 艦上偵察機 彩雲 Кандзё: тэйсацуки Сайун), «Накадзима» C6N  (яп. 中島C6N Накадзима Си-Року-Эн) — трёхместный палубный разведчик цельнометаллической конструкции. Разработан КБ авиационного завода «Накадзима» под руководством ведущих инженеров Я. Фукуды и Ё. Ямамото. Первый полет прототипа состоялся 15 мая 1943 года. Принят на вооружение весной в апреле 1944 года. Условное обозначение ВВС союзников — «Мирт» («Myrt»).

К концу войны у японцев появилась необходимость в ночных истребителях для обороны Японии от налетов американских стратегических бомбардировщиков. Hочной истребитель C6N1-S с экипажем из двух человек был вооружен парой 20 мм скорострельных пушек, установленных в фюзеляже под углом к горизонту. «Сайун» стал самым скоростным японским ночным истребителем, но эффективность его применения ограничивалась отсутствием поискового локатора.

«Сайун» стал последним сбитым самолетом во Второй мировой войне. 15 августа 1945 г. в 5:40 капитан-лейтенант ВМС США Рейди перехватил и сбил одиночный «Сайун» .

Конструкция палубного разведчика "Сайун" ("Накадзима" C6N1)

Одномоторный палубный разведчик "Сайун" ("Накадзима" C6N1) выпускался в вариантах разведчика (С6N1, С6N2) и базового ночного истребителя (С6N1-S и С6N3-S). Экипаж самопета-разведчика состоял из трех человек — летчика, штурмана и стрелка-радиста, ночного истребителя— из двух: летчика и стрелка-радиста. Цельнометаллический самолет представлял собой моноплан с низким расположением крыла. Фюзеляж самолета типа полумонокок имел сравнительно небольшой мидель, что значительно уменьшало его лобовое сопротивление.

Конструкция фюзеляжа

В носовой части фюзеляжа размещались двигатель, агрегаты топливной автоматики и маслобак с маслорадиатором. В центральной части фюзеляжа находилась полностью застекленная кабина. Члены экипажа располагались в ней по схеме «тандем». Приборы и оборудование, установленные в кабине летчика, позволяли осуществлять полет в простых и сложных метеоусловиях, днем и ночью. Сдвижная часть фонаря кабины летчика открывалась, перемещаясь назад. Сразу за летчиком размещался штурман (по японской традиции выполнявший функции командира экипажа). В кабине устанавливались навигационное оборудование и фотокамеры F-8 и К-8. Иллюминаторы фотокамер находились в нижней части фюзеляжа В варианте бомбардировщика-торпедоносца в штурманской кабине дополнительно монтировалось прицельное оборудование. В полу кабины был выполнен специальный иллюминатор прямоугольной формы, над которым располагались фотокамеры. За штурманом находился стрелок-радист В его кабине устанавливались блоки радиостанции и оборонительный 7,92-мм пулемет Тип 1. В варианте ночного истребителя C6N1-S экипаж состоял из двух человек— летчика и стрелка-радиста, а в кабине штурмана располагалась пушечная установка. Хвостовая часть фюзеляжа также монококовой конструкции несла на себе киль, стабилизатор, тормозной крюк и хвостовую стойку шасси.

Конструкция крыла

Крыло самолета цельнометаллическое, двухлонжеронное, небольшого удлинения и площади. Лонжероны крыла — двутаврового сечения. Профиль крыла — ламинарный, NАСА 63. Нервюры — ферменной конструкции. Установка крыла малого удлинения позволила сделать консоли нескладывающимися. Свободный объем между лонжеронами занимали топливные баки. Для обеспечения приемлемой посадочной скорости на крыле были установлены двухщелевые посадочные щитки-закрылки Фаулера большого удлинения, которые занимали всю заднюю кромку крыла, от элерона до фюзеляжа Угол отклонения первой секции щитка-закрылка составлял 45 градусов, вторая секция (по отношению к первой) отклонялась еще на 20 градусов.

Элероны устанавливались по задней кромке крыла и отклонялись вверх на 25 градусов, а вниз на 18 градусов. В посадочном режиме элероны отклонялись вниз на 15 градусов и вверх на 10 градусов. Для уменьшения усилий на ручке управления элероны снабжались триммерами. По передней кромке крыла (на половине размаха) располагались автоматические предкрылки. На верхних и нижних панелях обшивки крыла имелось большое количество лючков, облегчавших обслуживание самолета В нижней части крыла размещались и ниши уборки основного шасси. Штанга ПВД устанавливалась на левой консоли крыла. Хвостовое оперение — классическое. Киль — двухлонжеронный, с дюралюминиевой обшивкой, для компенсации крутящего момента от винта он имел небольшой установочный угол по отношению к оси самолета. Поперечный набор киля состоял из штампованных нервюр.

Конструкция стабилизатора

Руль направления — дюралюминиевый, с полотняной обшивкой. Для уменьшения усилий на педалях ножного управления и балансировки на руле направления устанавливался триммер. Чтобы уложиться в ограниченные размеры лифта авианосца при палубном базировании, руль поворота в стояночном положении складывался вперед по левой стороне фюзеляжа и фиксировался в таком положении. Стабилизатор имел аналогичную двухлонжеронную конструкцию. Обшивка стабилизатора — дюралюминиевая. Руль высоты также дюралюминиевый, с полотняной обшивкой и триммером. Управление всеми рулевыми поверхностями жесткое, от ручки управления и педалей.

Конструкция шасси

Шасси убирающееся, трехстоечное, с хвостовым колесом. Основное шасси убиралось в крыло. Система уборки гидравлическая. Колеса основного шасси снабжались пневматическими колодочными тормозами. Стойки основного шасси имели значительную высоту, что позволяло размещать под фюзеляжем большой топливный бак. Хвостовая стойка шасси убиралась в фюзеляж, назад по полету Перед хвостовым колесом устанавливался тормозной крюк, который убирался в специальную нишу в нижней части фюзеляжа.

Силовая установка

Силовая установка на прототипе C6N1 состояла из 18-цилиндрового звездообразного двигателя воздушного охлаждения "Хомарэ мод-1-1" разработки КБ "Накадзима" взлетной мощностью 1800 л.с. с четырехлопастным металлическим воздушным винтом диаметром 3500 мм. В десяти крыльевых топливных баках размещалось 1366 л топлива. На серийных экземплярах "Сайун мод. 1-1" (C6N1), C6N1-S и опытных образцах "Сайун мод. 2-1" (C6N1-B) устанавливались 18-цилиндровые звездообразные двигатели воздушного охлаждения "Хомарэ мод-2-1" взлетной мощностью 1990 л.с. с трехлопастным цельнометаллическим винтом изменяемого шага (ВИШ) VDM С6 Р10, выпускавшимся по немецкой лицензии Емкость крыльевых топливных баков — 1340 л. На опытных экземплярах "Сайун мод. 2-2" (C6N2) и "Сайун-модернизированный" (C6N3 -Кай) устанавливались 18-цилиндровые звездообразные двигатели воздушного охлаждения "Хомарэ мод-2-4" взлетной мощностью 2000 л.с. с четырехлопастным металлическим винтом диаметром 3500 мм. Емкость крыльевых топливных баков — 1340 л.

На самолеты "Сайун-модернизированный" модификаций "Кай-2-4 "(C6N4, C6N5, C6N6) планировалось установить двигатели "Мицубиси" МК9А с турбокомпрессором "Тип-10" разработки двигательного КБ "Хитати" мощностью 2200 л.с. Характерным внешним признаком этой модификации была установка туннельного маслорадиатора со смещением влево от оси самолета, что позволило высвободить нижнюю часть фюзеляжа для размещения топливного бака, торпеды или бомбы увеличенного калибра. Во всех случаях двигатели устанавливались на мотораму из стальных труб, закрепленную на первом силовом шпангоуте. Капот двигателя состоял из быстросъемных панелей, что обеспечивало удобный доступ ко всем агрегатам двигательного отсека. Поток охлаждающего воздуха регулировался створками в задней части капота. Между двигателем и противопожарной перегородкой располагались маслобак емкостью 56 п, электростартер, генератор, подкачивающие топливный и гидравлические насосы.

Вооружение

Вооружение разведчика "Сайун" состояло из оборонительного пулемета "Тип-1" винтовочного калибра (7,92-мм) скорострельностью 1250 выстрелов в минуту, смонтированного на шкворневой установке в кабине стрелка-радиста. Боезапас составлял 825 патронов, располагавшихся в 11 коробчатых магазинах по 75 патронов в каждом. Запасные магазины хранились в специальной сумке на правом борту кабины стрелка. Вооружение в варианте ночного истребителя включало два крупнокалиберных пулемета "Тип-2" (13-мм), установленных в верхней части фюзеляжа перед кабиной пилота, и один оборонительный пулемет "Тип-1" винтовочного калибра (7,92-мм), расположенный в кабине стрелка-радиста с боезапасом по 500 патронов на ствол. На подфюзеляжном узле могли подвешиваться 800-кг бомбы или торпеды такой же массы. Вооружение самолетов "Сайун-модернизированный" (C6N1-S и C6N3 Kai1) состояло из двух пушечных установок "Тип-99" (20-мм) или одной 30-мм пушечноцй установки, смонтированных в кабине штурмана и смонтированных под углом 30 градусов к строительной горизонтали самолета. Оборонительный пулемет отсутствовал.

Тактико-технические характеристики

Приведённые ниже характеристики соответствуют модификации "Сайун мод. 1-1" (C6N1):

Технические характеристики

• Экипаж: 3 человека (C6N1-S - 2 человека)
• Длина: 11,0 м
• Размах крыла: 12,5 м
• Высота: 3,96 м
• Площадь крыла: 25,5 м²
• Масса пустого: 2 968 кг
• Нормальная взлётная масса: 4 500 кг
• Максимальная взлётная масса: 5 260 кг
• Силовая установка: 1 × радиальный Nakajima NK9B Homare 11
• Мощность двигателей: 1 × 1 990 л.с. (1 × 1 485 кВт)

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 606 км/ч
• Крейсерская скорость: 387 км/ч
• Практическая дальность: 5 300 км
• Практический потолок: 10 700 м
• Скороподъёмность: 12 м/с
• Время набора высоты: 6 000 м за 8 минут 9 секунд
• Нагрузка на крыло: 176 кг/м²
• Тяговооружённость: 330 Вт/кг

Вооружение

• Стрелково-пушечное: 1 × 7,7 мм пулемёт в задней кабине (C6N1-S - 2 × 20 мм)

</ul>

Ссылки

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Nakajima C6N Saiun

Пелагея Даниловна Мелюкова, широкая, энергическая женщина, в очках и распашном капоте, сидела в гостиной, окруженная дочерьми, которым она старалась не дать скучать. Они тихо лили воск и смотрели на тени выходивших фигур, когда зашумели в передней шаги и голоса приезжих.
Гусары, барыни, ведьмы, паясы, медведи, прокашливаясь и обтирая заиндевевшие от мороза лица в передней, вошли в залу, где поспешно зажигали свечи. Паяц – Диммлер с барыней – Николаем открыли пляску. Окруженные кричавшими детьми, ряженые, закрывая лица и меняя голоса, раскланивались перед хозяйкой и расстанавливались по комнате.
– Ах, узнать нельзя! А Наташа то! Посмотрите, на кого она похожа! Право, напоминает кого то. Эдуард то Карлыч как хорош! Я не узнала. Да как танцует! Ах, батюшки, и черкес какой то; право, как идет Сонюшке. Это еще кто? Ну, утешили! Столы то примите, Никита, Ваня. А мы так тихо сидели!
– Ха ха ха!… Гусар то, гусар то! Точно мальчик, и ноги!… Я видеть не могу… – слышались голоса.
Наташа, любимица молодых Мелюковых, с ними вместе исчезла в задние комнаты, куда была потребована пробка и разные халаты и мужские платья, которые в растворенную дверь принимали от лакея оголенные девичьи руки. Через десять минут вся молодежь семейства Мелюковых присоединилась к ряженым.
Пелагея Даниловна, распорядившись очисткой места для гостей и угощениями для господ и дворовых, не снимая очков, с сдерживаемой улыбкой, ходила между ряжеными, близко глядя им в лица и никого не узнавая. Она не узнавала не только Ростовых и Диммлера, но и никак не могла узнать ни своих дочерей, ни тех мужниных халатов и мундиров, которые были на них.
– А это чья такая? – говорила она, обращаясь к своей гувернантке и глядя в лицо своей дочери, представлявшей казанского татарина. – Кажется, из Ростовых кто то. Ну и вы, господин гусар, в каком полку служите? – спрашивала она Наташу. – Турке то, турке пастилы подай, – говорила она обносившему буфетчику: – это их законом не запрещено.
Иногда, глядя на странные, но смешные па, которые выделывали танцующие, решившие раз навсегда, что они наряженные, что никто их не узнает и потому не конфузившиеся, – Пелагея Даниловна закрывалась платком, и всё тучное тело ее тряслось от неудержимого доброго, старушечьего смеха. – Сашинет то моя, Сашинет то! – говорила она.
После русских плясок и хороводов Пелагея Даниловна соединила всех дворовых и господ вместе, в один большой круг; принесли кольцо, веревочку и рублик, и устроились общие игры.
Через час все костюмы измялись и расстроились. Пробочные усы и брови размазались по вспотевшим, разгоревшимся и веселым лицам. Пелагея Даниловна стала узнавать ряженых, восхищалась тем, как хорошо были сделаны костюмы, как шли они особенно к барышням, и благодарила всех за то, что так повеселили ее. Гостей позвали ужинать в гостиную, а в зале распорядились угощением дворовых.
– Нет, в бане гадать, вот это страшно! – говорила за ужином старая девушка, жившая у Мелюковых.
– Отчего же? – спросила старшая дочь Мелюковых.
– Да не пойдете, тут надо храбрость…
– Я пойду, – сказала Соня.
– Расскажите, как это было с барышней? – сказала вторая Мелюкова.
– Да вот так то, пошла одна барышня, – сказала старая девушка, – взяла петуха, два прибора – как следует, села. Посидела, только слышит, вдруг едет… с колокольцами, с бубенцами подъехали сани; слышит, идет. Входит совсем в образе человеческом, как есть офицер, пришел и сел с ней за прибор.
– А! А!… – закричала Наташа, с ужасом выкатывая глаза.
– Да как же, он так и говорит?
– Да, как человек, всё как должно быть, и стал, и стал уговаривать, а ей бы надо занять его разговором до петухов; а она заробела; – только заробела и закрылась руками. Он ее и подхватил. Хорошо, что тут девушки прибежали…
– Ну, что пугать их! – сказала Пелагея Даниловна.
– Мамаша, ведь вы сами гадали… – сказала дочь.
– А как это в амбаре гадают? – спросила Соня.
– Да вот хоть бы теперь, пойдут к амбару, да и слушают. Что услышите: заколачивает, стучит – дурно, а пересыпает хлеб – это к добру; а то бывает…
– Мама расскажите, что с вами было в амбаре?
Пелагея Даниловна улыбнулась.
– Да что, я уж забыла… – сказала она. – Ведь вы никто не пойдете?
– Нет, я пойду; Пепагея Даниловна, пустите меня, я пойду, – сказала Соня.
– Ну что ж, коли не боишься.
– Луиза Ивановна, можно мне? – спросила Соня.
Играли ли в колечко, в веревочку или рублик, разговаривали ли, как теперь, Николай не отходил от Сони и совсем новыми глазами смотрел на нее. Ему казалось, что он нынче только в первый раз, благодаря этим пробочным усам, вполне узнал ее. Соня действительно этот вечер была весела, оживлена и хороша, какой никогда еще не видал ее Николай.
«Так вот она какая, а я то дурак!» думал он, глядя на ее блестящие глаза и счастливую, восторженную, из под усов делающую ямочки на щеках, улыбку, которой он не видал прежде.
– Я ничего не боюсь, – сказала Соня. – Можно сейчас? – Она встала. Соне рассказали, где амбар, как ей молча стоять и слушать, и подали ей шубку. Она накинула ее себе на голову и взглянула на Николая.
«Что за прелесть эта девочка!» подумал он. «И об чем я думал до сих пор!»
Соня вышла в коридор, чтобы итти в амбар. Николай поспешно пошел на парадное крыльцо, говоря, что ему жарко. Действительно в доме было душно от столпившегося народа.
На дворе был тот же неподвижный холод, тот же месяц, только было еще светлее. Свет был так силен и звезд на снеге было так много, что на небо не хотелось смотреть, и настоящих звезд было незаметно. На небе было черно и скучно, на земле было весело.
«Дурак я, дурак! Чего ждал до сих пор?» подумал Николай и, сбежав на крыльцо, он обошел угол дома по той тропинке, которая вела к заднему крыльцу. Он знал, что здесь пойдет Соня. На половине дороги стояли сложенные сажени дров, на них был снег, от них падала тень; через них и с боку их, переплетаясь, падали тени старых голых лип на снег и дорожку. Дорожка вела к амбару. Рубленная стена амбара и крыша, покрытая снегом, как высеченная из какого то драгоценного камня, блестели в месячном свете. В саду треснуло дерево, и опять всё совершенно затихло. Грудь, казалось, дышала не воздухом, а какой то вечно молодой силой и радостью.
С девичьего крыльца застучали ноги по ступенькам, скрыпнуло звонко на последней, на которую был нанесен снег, и голос старой девушки сказал:
– Прямо, прямо, вот по дорожке, барышня. Только не оглядываться.
– Я не боюсь, – отвечал голос Сони, и по дорожке, по направлению к Николаю, завизжали, засвистели в тоненьких башмачках ножки Сони.
Соня шла закутавшись в шубку. Она была уже в двух шагах, когда увидала его; она увидала его тоже не таким, каким она знала и какого всегда немножко боялась. Он был в женском платье со спутанными волосами и с счастливой и новой для Сони улыбкой. Соня быстро подбежала к нему.
«Совсем другая, и всё та же», думал Николай, глядя на ее лицо, всё освещенное лунным светом. Он продел руки под шубку, прикрывавшую ее голову, обнял, прижал к себе и поцеловал в губы, над которыми были усы и от которых пахло жженой пробкой. Соня в самую середину губ поцеловала его и, выпростав маленькие руки, с обеих сторон взяла его за щеки.
– Соня!… Nicolas!… – только сказали они. Они подбежали к амбару и вернулись назад каждый с своего крыльца.


Когда все поехали назад от Пелагеи Даниловны, Наташа, всегда всё видевшая и замечавшая, устроила так размещение, что Луиза Ивановна и она сели в сани с Диммлером, а Соня села с Николаем и девушками.
Николай, уже не перегоняясь, ровно ехал в обратный путь, и всё вглядываясь в этом странном, лунном свете в Соню, отыскивал при этом всё переменяющем свете, из под бровей и усов свою ту прежнюю и теперешнюю Соню, с которой он решил уже никогда не разлучаться. Он вглядывался, и когда узнавал всё ту же и другую и вспоминал, слышав этот запах пробки, смешанный с чувством поцелуя, он полной грудью вдыхал в себя морозный воздух и, глядя на уходящую землю и блестящее небо, он чувствовал себя опять в волшебном царстве.
– Соня, тебе хорошо? – изредка спрашивал он.
– Да, – отвечала Соня. – А тебе ?
На середине дороги Николай дал подержать лошадей кучеру, на минутку подбежал к саням Наташи и стал на отвод.
– Наташа, – сказал он ей шопотом по французски, – знаешь, я решился насчет Сони.
– Ты ей сказал? – спросила Наташа, вся вдруг просияв от радости.
– Ах, какая ты странная с этими усами и бровями, Наташа! Ты рада?
– Я так рада, так рада! Я уж сердилась на тебя. Я тебе не говорила, но ты дурно с ней поступал. Это такое сердце, Nicolas. Как я рада! Я бываю гадкая, но мне совестно было быть одной счастливой без Сони, – продолжала Наташа. – Теперь я так рада, ну, беги к ней.
– Нет, постой, ах какая ты смешная! – сказал Николай, всё всматриваясь в нее, и в сестре тоже находя что то новое, необыкновенное и обворожительно нежное, чего он прежде не видал в ней. – Наташа, что то волшебное. А?
– Да, – отвечала она, – ты прекрасно сделал.
«Если б я прежде видел ее такою, какою она теперь, – думал Николай, – я бы давно спросил, что сделать и сделал бы всё, что бы она ни велела, и всё бы было хорошо».
– Так ты рада, и я хорошо сделал?
– Ах, так хорошо! Я недавно с мамашей поссорилась за это. Мама сказала, что она тебя ловит. Как это можно говорить? Я с мама чуть не побранилась. И никому никогда не позволю ничего дурного про нее сказать и подумать, потому что в ней одно хорошее.
– Так хорошо? – сказал Николай, еще раз высматривая выражение лица сестры, чтобы узнать, правда ли это, и, скрыпя сапогами, он соскочил с отвода и побежал к своим саням. Всё тот же счастливый, улыбающийся черкес, с усиками и блестящими глазами, смотревший из под собольего капора, сидел там, и этот черкес был Соня, и эта Соня была наверное его будущая, счастливая и любящая жена.
Приехав домой и рассказав матери о том, как они провели время у Мелюковых, барышни ушли к себе. Раздевшись, но не стирая пробочных усов, они долго сидели, разговаривая о своем счастьи. Они говорили о том, как они будут жить замужем, как их мужья будут дружны и как они будут счастливы.
На Наташином столе стояли еще с вечера приготовленные Дуняшей зеркала. – Только когда всё это будет? Я боюсь, что никогда… Это было бы слишком хорошо! – сказала Наташа вставая и подходя к зеркалам.
– Садись, Наташа, может быть ты увидишь его, – сказала Соня. Наташа зажгла свечи и села. – Какого то с усами вижу, – сказала Наташа, видевшая свое лицо.
– Не надо смеяться, барышня, – сказала Дуняша.
Наташа нашла с помощью Сони и горничной положение зеркалу; лицо ее приняло серьезное выражение, и она замолкла. Долго она сидела, глядя на ряд уходящих свечей в зеркалах, предполагая (соображаясь с слышанными рассказами) то, что она увидит гроб, то, что увидит его, князя Андрея, в этом последнем, сливающемся, смутном квадрате. Но как ни готова она была принять малейшее пятно за образ человека или гроба, она ничего не видала. Она часто стала мигать и отошла от зеркала.