Non nobis solum
Non nobis solum (рус. не только для самих себя) — латинский девиз. Распространены варианты non nobis, sed omnibus (не для нас, но для всех) и non nobis solum, sed omnibus (не только для себя, но и для всех). Выражение означает, что вклад в общее благо человечества должен стоять превыше интересов отдельно взятого индивидуума.
Девиз происходит от предложения из самой влиятельной философской работы Цицерона «Трактате об обязанностях» (лат. De Officiis). В оригинале Цицерон пишет: «non nobis solum nati sumus ortusque nostri partem patria vindicat, partem amici» (мы рождаемся не только для себя, но и для нашей страны и друзей, которые имеют долю в нас), «Трактат об обязанностях», 1:22. Предложение, со слов самого Цицерона, взято из дословного перевода письма Платона к Архиту[1]. В контексте отрывка выражение означает, что в действительности люди были созданы для блага своих собратьев и должны принести окружающим как можно больше пользы[2]. Цицерон связывает это понятие со стоическим идеалом космополитизма, согласно которому все люди имеют естественное родство с другими людьми, и в соответствии с которым необходимо содействовать общему благу путём проявления доброты и предоставления помощи (officia)[3].
Девиз используется в эмблемах различных правительственных учреждений и университетов, например, Викторианском.
Галерея
- Coat of Arms - Baron Haden-Guest, of Saling in the County of Essex.png
- Worsley Urban District Council - coat of arms.png
См. также
Напишите отзыв о статье "Non nobis solum"
Примечания
- ↑ Ps.-Plato, Epistle 9.358a
- ↑ Dyck Andrew R. A Commentary on Cicero, De Officiis. — Ann Arbor, MI: University of Michigan Press, 1996. — ISBN 978-0-472-10719-3.
- ↑ De officiis 1.22, transl. Walter Miller, 1913
Отрывок, характеризующий Non nobis solum
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
