Нордштерн

Нордштерн (нем. Nordstern — Полярная Звезда), неформально Новый Тронхейм (нем. Neu Drontheim) — план нацистской Германии создания нового немецкого мегаполиса в оккупированной Норвегии во время Второй мировой войны. Планируемое население около 250 000—300 000 жителей.

Строительная площадка была расположена в 15—20 км к юго-западу от норвежского города Тронхейм. Поскольку Тронхеймс-фьорд имел существенное стратегическое значение для немецких военных, Нордштерн должен был быть построен рядом с крупной военно-морской базой, чтобы дать Германии полный морской контроль над Северной Атлантикой. План активно поддерживался гросс-адмиралами Эрихом Редером и Карлом Дёницем.

Адольф Гитлер, высоко отзывавшийся о данном проекте, заявлял, что город Нордштерн станет «немецким Сингапуром». Во время самой войны порт Тронхейма превратился в основную базу немецких субмарин в северной Атлантике с бункером Дора 1.

Стратегическое значение

Захват Норвегии представил военному руководству Третьего рейха новые возможности для расширения. Город Тронхейм и Тронхеймс-фьорд имели стратегическое значение по нескольким причинам. До начала войны вице-адмирал и военно-морской стратег Вольфганг Вегенер уже давно подчёркивал стратегические выгоды для Германии в приобретении баз вдоль побережья Норвегии.

Одним из ярких примеров этих выгод является возможность проведения в Норвегии дополнительных ремонтов линкора «Тирпиц», который вынужден был постоянно возвращаться в Германию для этого. Из-за огромных размеров линкора в северной Атлантике попросту не было других доков, достаточно больших, чтобы вместить его. После провала люфтваффе в битве за Британию, военные стратеги Германии решили, что необходимо провести морскую блокаду Великобритании, отправляя на дно суда снабжения. Кроме того, Норвегия имела большое значение в случае проведения операций в Атлантике в ближайшем будущем. Эти и другие мотивы, такие, как поставки шведской железной руды через Нарвик (норвежский город-порт, имеющий прямое железнодорожное сообщение с местами добычи железной руды в шведском городе Кируна) Верховное командование вермахта классифицировало владение Норвегией в целом и Тронхеймом в частности, как стратегически важный для немецкой военной машины объект.

Этимология

Название Nordstern проекту города дал Адольф Гитлер. Но также существует послевоенная версия названия проекта Neu-Drontheim (с нем. Новый Тронхейм). Термин придуман автором Габриэлем Бровольдом (англ. Gabriel Brovold) в его книге 1996 года «Neu-Drontheim i Hitlers regi: og Øysand under krigen», и никогда не предлагался нацистами для проектируемого города.

Drontheim является традиционной разговорной формой названия Тронхейма в немецком языке, и в этом качестве использовался оккупационными властями. Далее путаница вытекает из того факта, что Гитлер часто использовал в речи «Trondheim/Drontheim» как краткий способ ссылки на проект строительства, и ряд историков ошибочно ссылались на планы реконструкции Тронхейма, а не создание нового, отдельного города. Йозеф Геббельс обозначил название проекта как «Nordstern» в своих дневниках за 9 июля 1941 года, пояснив, что такое имя прямо сказал ему Гитлер.

История

Для организации и проведения необходимой планирования для нового проекта Гитлер назначил архитектора Альберта Шпеера. 1 мая 1941 года Шпеер получил необходимую информацию о пространственных и структурных требованиях для большой верфи от вице-адмирала Вернера Фукса в Верховном командовании кригсмарине. Он доложил Гитлеру о проекте, будучи в рейхсканцелярии в сопровождении гроссадмирала Эриха Редера 21 июня. Гитлер также обсуждал перспективы города и его военную базу во время конференции по вооружению 13 мая 1942 года.

В 1943 году начались наземные взрывные работы. Для обеспечения строительства рабочей силой было принято решение использовать труд военнопленных, которые жили в лагере, расположенном в деревне Øysand (к северо-западу от города Мельхус). Для Гитлера были подготовлены специальные карты, по которым он изучал оптимальные позиции доков и сопутствующей инфраструктуры. Для него также построили в Берлине очень подробную миниатюрную модель проектируемого города (утрачена во время союзных бомбардировок в 1945 году).

Отказ от проекта

После ряда военных неудач Германии строительство города остановилось и было отложено на неопределённый срок. А после уничтожения линкора «Тирпиц» в ноябре 1944 года большая часть военно-морского руководства была уволена, и от плана «Nordstern» отказались навсегда.

Расположение, размеры и планирование

Было принято решение, что Nordstern должен был быть построен в водно-болотных угодьях Øysand, в 15—20 км к юго-западу от Тронхейма. Необходимо было обеспечить жильём около 300 000 переселенцев из Германии (такое количество жителей более чем в три раза превышало бы население Тронхейма 1940-х годов). Для этой цели 55 000 жилых домов должны были быть построены на площади около 300 га. В городе должен был разместиться огромный художественный музей для северной части Великой германской империи, содержащий работы только немецких мастеров. Чтобы связать этот северный форпост с Германией, к Тронхейму должны были быть построены автобаны через датские проливы Большой и Малый Бельт и далее через юго-западные части Швеции и Норвегии.

Сама морская база была запланирована, чтобы содержать обширные верфи, доки и базы подводных лодок для ожидаемого послевоенного немецкого военно-морского флота, который должен был состоять из нескольких сотен субмарин, десятков суперлинкоров, а также нескольких авианосцев. Эта база, по словам Гитлера, должна была быть военной цитаделью подобно британскому Сингапуру.

Атлантический вал

Город (так же, как и большинство важных морских баз Германии) был призван сыграть важную роль в планах расширения Атлантического вала. Во время Нюрнбергского процесса было признано, что Гитлер намеревался сохранить не только Тронхейм, но также и многочисленные другие морские города (такие, как Брест и Шербур во Франции) в качестве немецких эксклавов (Festungen, то есть «цитадели») для Третьего рейха, подобно советской военной базе, временно созданной в финском городе Ханко после Зимней войны.

Нордштерн должен был стать одной из многих военных квазиколоний, населённых почти исключительно немцами. Вместе с другими городами и островами в Европе и Африке Nordstern должен был стать частью цепи немецких военных баз, которые охватят всю атлантическую береговую линию от Норвегии до Бельгийского Конго. Это должно было помочь Германии в восстановлении большой колониальной области в Центральной Африке, известной как Deutsch Mittelafrika, а также послужить для наступательных и для защитных операций против стран Западного полушария, в частности Соединённых Штатов.

См. также

• Столица мира Германия

Ссылки

• [www.dagbladet.no/magasinet/2005/05/19/432133.html Норвежская статья о Nordstern]

Отрывок, характеризующий Нордштерн

Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.