PZL P.11
Поделись знанием:
PZL P.11PZL P.11
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
| P.11 | |
|---|---|
 | |
| Единственный сохранившийся P.11c в Польском музее авиации. | |
| Тип | истребитель |
| Разработчик | PZL |
| Производитель | Авиазавод в Мокотуве Авиазавод №1 (Окече-Палуч) |
| Главный конструктор | Зигмунд Пулавский |
| Первый полёт | август 1931 |
| Начало эксплуатации | осень 1934 |
| Конец эксплуатации | 1945 |
| Статус | снят с вооружения |
| Основные эксплуатанты |  ВВС Польши
|
| Годы производства | 1933—1939 |
| Единиц произведено | 400 |
| Базовая модель | PZL P.7 |
 Изображения на Викискладе
| |
PZL P.11 — польский одномоторный истребитель-моноплан, производившийся фирмой PZL, состоявший на вооружении польских ВВС перед Второй мировой войной.
В начале 1930-х годов это был один из лучших самолётов мира, но в 1939 году он устарел и по скорости уступал даже польскому бомбардировщику PZL-37 «Лось», а тем более самому массовому немецкому истребителю Мессершмитт Bf.109.
Единственный в мире сохранившийся экземпляр находится в Музее Польской Авиации.
Модификации
- P.11/I — первый прототип. Отличался двигателем Gnome-Rhône 9Asb. Первый полёт в августе 1931 года.
- P.11/II — второй прототип, доработанный. Отличался двигателем Mercury IVA. Первый полёт в декабре 1931 года.
- P.11/III — эталон для серии.
- P.11a — первый серийный вариант. Отличался двигателем Mercury IVS2. Вооружение состояло из 2 7,69-мм пулемётов. Изготовлено 30 самолётов.
- P.11b — экспортный. Отличался двигателем GR9Krsd. В 1933—1934 годах изготовлено 50 самолётов для Румынии.
- P.11c — модернизированный. Отличался конструкцией фюзеляжа с приподнятой кабиной и увеличенным гаргротом, двигателем Mercury VS2 (позднее VIS2). Количество пулемётов увеличено до 4. Самая массовая модификация (изготовлено 175 самолётов).
- P.11d — истребитель для Польской морской авиации (проект). Планировалось заказать 24 самолета, но не построили ни одного.
- IAR P.11f — румынский вариант P-11c. Отличался двигателем GR9Krse и отсутствием кока на втулке винта. Выпускался на заводе IAR в Брашове в 1936—1937 годах. Изготовлено около 80 самолётов.
- P.11g «Кобуж» — опытный с двигателем Mercury VIIIA. Изготовлен в августе 1939 года.
Тактико-технические характеристики
Приведенные характеристики соответствуют модификации P.11c.
Источник данных: Cynk, 1975.
Технические характеристики- Экипаж: 1 (пилот)
- Длина: 7,55 м
- Размах крыла: 10,719 м
- Высота: 2,85 м
- Площадь крыла: 17,9 м²
- Колея шасси: 2,474 м
- Масса пустого: 1147 кг
- Нормальная взлётная масса: 1630 кг
- Максимальная взлётная масса: 1800 кг
- Объём топливных баков: 356 л
- Силовая установка: 1 × радиальный девятицилиндровый Polish Skoda Works Mercury VI.S2
- Мощность двигателей: 1 × 645 л. с. (1 × 474 кВт)
- Воздушный винт: двухлопастной Szomanski
Лётные характеристики
- Максимальная скорость: 390 км/ч на 5500 м
- у земли: 300 км/ч
- Посадочная скорость: 98 км/ч
- Практическая дальность: 700 км
- Практический потолок: 8000 м
- Абсолютный потолок: 11 000 м
- Время набора высоты:
- 5000 м за 6 мин
- 7000 м за 13 мин
- Нагрузка на крыло: 91,1 кг/м²
- Тяговооружённость: 272 Вт/кг (2,7 кг/л. с.)
- Длина разбега: 99 м
- Длина пробега: 343 м
Вооружение
- Стрелково-пушечное:
- 2 × 7,7 мм пулемёта KM Wz 33 с 500 патр. на ствол в фюзеляже
- 2 × 7,7 мм пулемёта KM Wz 33 с 300 патр. на ствол в крыле (дополнительно)
- Бомбы: 4 × 12,5 кг бомбы
</ul>
Напишите отзыв о статье "PZL P.11"
Литература
- Cynk, Jerzy B. Polish Aircraft 1839 - 1939. — London, GB: Putnam & Company Limited, 1971. — P. 158-172. — 760 p. — ISBN 0-370-00085-4.
- Котельников В. «Пулавчак» — герой сентября 39-го (рус.) // Авиация и Космонавтика. — 1999. — № 9. — С. 11-17.
Ссылки
- [www.airwar.ru/enc/fww2/p11.html PZL P.11]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий PZL P.11
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.
– Что, как твое здоровье? – спросил он.
– Что здоровье? На болезнь плакаться – бог смерти не даст, – сказал Каратаев и тотчас же возвратился к начатому рассказу.
– …И вот, братец ты мой, – продолжал Платон с улыбкой на худом, бледном лице и с особенным, радостным блеском в глазах, – вот, братец ты мой…
Пьер знал эту историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту историю, и всегда с особенным, радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту историю, он теперь прислушался к ней, как к чему то новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо, испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру. История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Остановившись на постоялом дворе, оба купца заснули, и на другой день товарищ купца был найден зарезанным и ограбленным. Окровавленный нож найден был под подушкой старого купца. Купца судили, наказали кнутом и, выдернув ноздри, – как следует по порядку, говорил Каратаев, – сослали в каторгу.
– И вот, братец ты мой (на этом месте Пьер застал рассказ Каратаева), проходит тому делу годов десять или больше того. Живет старичок на каторге. Как следовает, покоряется, худого не делает. Только у бога смерти просит. – Хорошо. И соберись они, ночным делом, каторжные то, так же вот как мы с тобой, и старичок с ними. И зашел разговор, кто за что страдает, в чем богу виноват. Стали сказывать, тот душу загубил, тот две, тот поджег, тот беглый, так ни за что. Стали старичка спрашивать: ты за что, мол, дедушка, страдаешь? Я, братцы мои миленькие, говорит, за свои да за людские грехи страдаю. А я ни душ не губил, ни чужого не брал, акромя что нищую братию оделял. Я, братцы мои миленькие, купец; и богатство большое имел. Так и так, говорит. И рассказал им, значит, как все дело было, по порядку. Я, говорит, о себе не тужу. Меня, значит, бог сыскал. Одно, говорит, мне свою старуху и деток жаль. И так то заплакал старичок. Случись в их компании тот самый человек, значит, что купца убил. Где, говорит, дедушка, было? Когда, в каком месяце? все расспросил. Заболело у него сердце. Подходит таким манером к старичку – хлоп в ноги. За меня ты, говорит, старичок, пропадаешь. Правда истинная; безвинно напрасно, говорит, ребятушки, человек этот мучится. Я, говорит, то самое дело сделал и нож тебе под голова сонному подложил. Прости, говорит, дедушка, меня ты ради Христа.
Каратаев замолчал, радостно улыбаясь, глядя на огонь, и поправил поленья.
– Старичок и говорит: бог, мол, тебя простит, а мы все, говорит, богу грешны, я за свои грехи страдаю. Сам заплакал горючьми слезьми. Что же думаешь, соколик, – все светлее и светлее сияя восторженной улыбкой, говорил Каратаев, как будто в том, что он имел теперь рассказать, заключалась главная прелесть и все значение рассказа, – что же думаешь, соколик, объявился этот убийца самый по начальству. Я, говорит, шесть душ загубил (большой злодей был), но всего мне жальче старичка этого. Пускай же он на меня не плачется. Объявился: списали, послали бумагу, как следовает. Место дальнее, пока суд да дело, пока все бумаги списали как должно, по начальствам, значит. До царя доходило. Пока что, пришел царский указ: выпустить купца, дать ему награждения, сколько там присудили. Пришла бумага, стали старичка разыскивать. Где такой старичок безвинно напрасно страдал? От царя бумага вышла. Стали искать. – Нижняя челюсть Каратаева дрогнула. – А его уж бог простил – помер. Так то, соколик, – закончил Каратаев и долго, молча улыбаясь, смотрел перед собой.
