Partisan Review
Поделись знанием:
Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
«Партизан Ревью» (англ. Partisan Review) – американский литературно-политический ежеквартальный журнал левой ориентации (ISSN [www.worldcat.org/title/partisan-review/oclc/5661185 0031-2525]).
Содержание
История
Издавался с 1934 по 2003 Бостонским университетом с коротким перерывом между октябрём 1936 и декабрём 1937. Журнал основали Филип Рав и Уильям Филлипс в качестве альтернативы журналу The New Masses, издаваемому Компартией США. Журнал прекратил своё существование через год после смерти его основателя и редактора Уильяма Филлипса. Последний год журнал редактировала Эдит Курцвейл, вдова Филлипса.[1]
Политическая ориентация
В тридцатые годы журнал дистанцировался от сталинизма в связи с показательными процессами в СССР и c «Пактом Молотова-Риббентроппа». Некоторое время находился под влиянием троцкизма, затем занял центристскую позицию. Троцкий писал Д.Макдоналду[2] (20 января 1938):«Мое общее впечатление таково, что редакторы «Партизан Ревью» — способные, образованные и интеллигентные люди, но что им нечего сказать. Они ищут таких тем, которые неспособны никого задеть, но зато мало способны кому-нибудь что-нибудь дать. Я никогда не наблюдал и не слышал, чтобы группа с такого рода настроениями имела успех, т. е. завоевала влияние и оставила в истории мысли какой-либо след».[3]Хотя затем журнал в целом и отошёл от марксизма, он продолжал
«ассоциироваться с американскими левыми либералами вплоть до своего закрытия <...>».[4]
Влияние
Колумнист «Нью-Йорк Таймс» Хилтон Крамер вспоминал свою молодость:«Партизан ревью» <...> был больше, чем журнал. Это была существенная часть нашего образования, предписывавшего, какие книги мы должны читать, какие музеи посещать, на какие концерты ходить и какие грамзаписи покупать. Он придавал всему, чего касался, будь то искусство, литература, политика, история или повседневная жизнь, тот заряд интеллектуальной энергии, которая заставляла нас чувствовать свою сопричастность».[5]Несмотря на то, что тираж журнала в его лучшие годы не превышал 15 тыс. экземпляров, он оказывал
«решающее воздействие на успех или провал в литературном мире».[6]
Публикации
Многие известные рассказы, стихотворения, эссе были впервые опубликованы в «Партизан Ревью». Среди них произведения Х. Арендт, И. Башевис-Зингера, С. Беллоу, В. Брайнина-Пассека, К. Гринберга, С. Довлатова, С. Зонтаг, Д. Лессинг, М. Маккарти, Ч. Милоша, Д. Оруэлла, Ф. Рота, Т. С. Элиота и др.[7][8].
Премии
В 1949 журнал наградил «1984» Оруэлла 357 фунтами стерлингов в качестве ежегодной премии за наиболее существенный вклад в литературу.[9]
Напишите отзыв о статье "Partisan Review"
Литература
- David Laskin: Partisans: marriage, politics and betrayal among the New York intellectuals. Simon & Schuster, New York 2000. 319 S. ISBN 978-0-68-481565-7
- James F. Murphy: The proletarian moment: the controversy over leftism in literature. University of Illinois Press, Urbana & Chicago 1991. 221 S. (Berlin, Freie Univ., Dissertation 1988)
- Alexander Bloom: Prodigal Sons: The New York Intellectuals & Their World, Oxford University Press, 1986. ISBN 978-0-19-505177-3
Веб-сайт
- [www.bu.edu/partisanreview/ Архив онлайн с 1996 до 2003]
Примечания и ссылки
- ↑ [buecher.hitmeister.de/a-partisan-view-five-decades-in-the-politics-of-literature-william-phillips-3845831/ A Partisan View: Five Decades in the Politics of Literature Buch von William Phillips (Medienwissenschaft) — Hitmeister]
- ↑ Дуайт Макдоналд (1906—1982) — член Социалистической рабочей партии США в 1939—1940 гг. Затем левый либерал. Был редактором журнала «Партизан Ревью».
- ↑ [www.kuzbass.ru/moshkow/koi/TROCKIJ/Arhiv_Trotskogo__t9.txt Л. Д. Троцкий. Архив в 9 томах: Том 9]
- ↑ [xz.gif.ru/numbers/60/lyubimyi-vrag/ Художественный журнал — Любимый враг]
- ↑ Kramer, Hilton. Reflections on the history of «Partisan Review». // The New Criterion, 1996, September, p. 43
- ↑ Макдональд, Кевин. Культура критики. Системный анализ еврейского участия в интеллектуальных и политических движениях ХХ, с. 8: www.kevinmacdonald.net/russian_CofC.pdf
- ↑ [www.bu.edu/partisanreview/ Partisan Review]
- ↑ Например, из того, что есть в виде статьи в русской части Википедии, в «Партизан Ревью» состоялась первая публикация двух из «Четырёх квартетов» Элиота (источник - английская часть Википедии)
- ↑ См. англ. часть Википедии
Отрывок, характеризующий Partisan Review
Наташа, легко и даже весело переносившая первое время разлуки с своим женихом, теперь с каждым днем становилась взволнованнее и нетерпеливее. Мысль о том, что так, даром, ни для кого пропадает ее лучшее время, которое бы она употребила на любовь к нему, неотступно мучила ее. Письма его большей частью сердили ее. Ей оскорбительно было думать, что тогда как она живет только мыслью о нем, он живет настоящею жизнью, видит новые места, новых людей, которые для него интересны. Чем занимательнее были его письма, тем ей было досаднее. Ее же письма к нему не только не доставляли ей утешения, но представлялись скучной и фальшивой обязанностью. Она не умела писать, потому что не могла постигнуть возможности выразить в письме правдиво хоть одну тысячную долю того, что она привыкла выражать голосом, улыбкой и взглядом. Она писала ему классически однообразные, сухие письма, которым сама не приписывала никакого значения и в которых, по брульонам, графиня поправляла ей орфографические ошибки.Здоровье графини все не поправлялось; но откладывать поездку в Москву уже не было возможности. Нужно было делать приданое, нужно было продать дом, и притом князя Андрея ждали сперва в Москву, где в эту зиму жил князь Николай Андреич, и Наташа была уверена, что он уже приехал.
Графиня осталась в деревне, а граф, взяв с собой Соню и Наташу, в конце января поехал в Москву.
Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
