Peine forte et dure

«Peine forte et dure» (с фр. — «сильное и продолжительное мучение») — в англо-саксонской системе права вид пыток, применявшихся к подозреваемым, которые отказывались выступить перед судом. На грудь человека устанавливали доску и укладывали камни, постепенно увеличивая давление, что могло привести к смерти. Для того, чтобы попасть под юрисдикцию суда, подозреваемый должен был или признать вину, или начать оправдываться. Если он продолжал хранить молчание и умирал под пыткой, он формально оставался невиновным. Некоторые обвиняемые, которым угрожала смертная казнь, предпочитали смерть от «Peine forte et dure», в таком случае их имущество могло избежать конфискации и перейти наследникам.

В Англии отменена в 1772 году. В истории США (в период зависимости от Англии) известен один случай, когда была применена процедура peine forte et dure. В ходе судебного процесса над «салемскими ведьмами» в 1692 году был раздавлен камнями 80-летний Жиль Кори.

В литературе

• В романе Виктора Гюго «Человек, который смеётся» достаточно подробно рассказывается об этом виде пыток.
• Герой романа В. Набокова «Лолита» вспоминает о пытке peine forte et dure после получения признания в любви от матери Лолиты.

Литература

• Jenkins J. P. [www.britannica.com/topic/peine-forte-et-dure Peine forte et dure] // Britannica.  (англ.)

Отрывок, характеризующий Peine forte et dure

«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?