Peter, Paul and Mary
| Peter, Paul and Mary | |
 Peter, Paul and Mary Westbury Music Fair, 2006 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Жанры | |
| Годы | |
| Страна | |
| Город | |
| Лейбл | |
| Состав |
Peter Yarrow |
| [www.peterpaulandmary.com erpaulandmary.com] | |
Peter, Paul and Mary — американское фолк-трио, образовавшиееся в Нью-Йорке в 1961 году в составе: Питер Ярроу, Пол Стуки и Мэри Трэверс, ставшее (согласно Allmusic) самой популярной фолк-группой 1960-х годов и оказавшее значительное влияние на развитие жанра[1]. Впоследствии Peter, Paul and Mary не сдали позиций, оставшись в истории современной музыки одним из самых долговечных и последовательных в своём творчестве коллективов. Характерным фактором, обусловившим отличие трио от основных конкурентов, в частности, The Kingston Trio и The Brothers Four, стала многолетняя связь с одним и тем же крупным лейблом, Warner Bros., — «…Что и неудивительно: корни их уходят на такую глубину, о какой мало кто мог бы мечтать, в то время как обращаются они к таким слоям аудитории до каких мало кто способен дотянуться» (Allmusic)[1].
Двенадцать альбомов Peter, Paul and Mary входили в Billboard 200, два первых (в 1962 и 1963 годах) поднимались до 1 места в списках[2]. Из 19 попаданий в первую сотню американского хит-парада синглов наивысшим оказалось «Leaving on a Jet Plane» (#1, 1969)[3]. В 1962—1969 годах группа получила пять премий Grammy[4].
Содержание
Предыстория
Peter, Paul and Mary формально считаются частью фолк-возрождения 1960-х годов, но истоки их творчества уходят вглубь 1940-х годов, когда возникли The Weavers, первая популярная фолк-группа, ставшая не только культурной, но и социальной силой в Америке. The Weavers распались в конце 1952 года, познав наряду с фантастическим коммерческим успехом и полную обструкцию, но оставили глубокий след в популярной американской культуре. С одной стороны, в маленьких клубах и студенческих городках возникло массовое движение folk revival, служившее своего рода досуговой формой популярной культуры. С другой — стала формироваться качественно иная, политически ориентированная фолк-сцена. Последняя существовала как андеграундное явление, пробиваясь наружу лишь в отдельных островках, таких, как Гринвич-виллидж в Нью-Йорке[1].
Лидерами «развлекательного» крыла фолк-сцены стали сначала Easy Riders, затем их последователи: The Kingston Trio, The Limeliters, The Brothers Four и The Highwaymen, мужские трио и квартеты, создававшие гладкий, почти глянцевый фолк. Но вернулись и ветераны: Пит Сигер и воссоединившиеся Weavers, Эд Маккёрди, Оскар Бранд. Появился феномен фолк-биг-бэнда: лидеры жанра, New Christy Minstrels и Serendipity Singers исполняли фолк в усложнённых аранжировках и оркестровом формате. На этом фоне и возникли в 1961 году собранные менеджером Албертом Гроссманом Peter, Paul and Mary. О влиянии The Weavers, с одной стороны, говорила сама Мэри Трэверс[5]. С другой — в документальном фильме Peter, Paul & Mary: Carry It On — A Musical Legacy участники The Weavers отмечали, что именно Peter, Paul and Mary «подхватили факел» протестного фолка в 1960-х годах[1].
История группы
Менеджер Альберт Гроссман создал коллектив Peter, Paul and Mary в 1961 году после того, как провёл прослушивание большого числа фолк-исполнителей нью-йоркской фолк-сцены. В состав трио вошли Мэри Трэверс (Mary Travers, 1936—2009), Питер Ярроу и Пол Стуки, музыканты, уже имевшие солидный исполнительский опыт. Трэверс, дочь политически активных журналистов, интересовавшихся музыкой, записывалась с 1954 года, будучи ещё школьницей, в студиях Folkways Records, где подпевала Питу Сигеру, в качестве основных влияний позже называя Ронни Гилберт из The Weavers и фолк-блюзовую исполнительницу Джо Мейпс[1].
Ноэл Пол Стуки (Noel Paul Stookey), джаз-фэн, увлекавшийся также музыкой, которая впоследствии стала называться ритм-энд-блюзом, свой первый ансамбль The Birds of Paradise, собрал также будучи школьником, в начале 1950-х годов. Помимо прочего он открыл в себе комедийный талант, а также способность создавать оригинальные вокальные звуковые эффекты. Стуки и Трэверс были дружны, хоть и работали в разных кругах: он — в клубах, она — в бутике Элен Старкман (впоследствии известного в Нью-Йорке дизайнера) на Бликер-стрит. Третьим участником коллектива стал выпускник Корнеллсколько университета Питер Ярроу (Peter Yarrow), который в конце 1950-х годов, работая над телевизионными программами о народной музыкальной культуре, и познакомился с Гроссманом. Последний предложил тому создать трио, которое, исполняя серьёзный фолк, соединило бы в себе основные принципы The Weavers с юмором The Limeliters и общей жизнерадостностью The Kingston Trio. Сначала к проекту присоединилась Трэверс, а затем и Стуки, от первого имени отказавшийся в пользу более ёмкого среднего: Пол. К сотрудничеству был призван аранжировщик Милт Окунь (Milt Okun), известный по работам с Гарри Белафонте и The Chad Mitchell Trio, и уже спустя семь месяцев после образования коллектив приобрёл большую популярностьв клубах Гринвич Виллидж[1].
Первый успех
Трио подписало контракт с Warner Bros., и в марте 1962 года выпустило именной дебютный альбом, сингл из которого, «Lemon Tree», поднялся той же весной до #35 в чартах. Но настоящий успех принёс группе второй сингл «If I Had a Hammer»; песня, написанная Сигером и Хейсом во времена The Weavers, оказалась созвучной духу времени: в 1962 году движение за гражданские права набирало силу и оказалось в центре внимания широкой публики. Сингл, поднявшийся до #10, заработал для группы первые две премии «Грэмми» («Best Performance by a Vocal Group» и «Best Folk Recording»), а альбом вышел на вершину хит-парада. Так в течение первых шести месяцев своей карьеры Peter, Paul and Mary (согласно Allmusic), благодаря во многом уже изменившемся в более благоприятную сторону политическом климате, сумели сделать то, чего не удалось The Weavers: вывести протестный фолк в фокус общественного внимания. При этом группа (в основном — усилиями юмориста-Стуки) создала себе не слишком серьёзный, шутливый имидж, нередко на сцене пародируя себя же, слегка в духе Вуди Аллена (в те годы — также сценического юмориста). Серьёзным их преимуществом перед конкурентами было и присутствие в составе Мэри Трэверс: не только прекрасной вокалистки, но и весьма привлекательной исполнительницы[1].
Второй альбом группы Moving вышел в январе 1963 года и продавалася поначалу не слишком активно. B конечном итоге он добрался до второй позиции и провёл в списках 99 недель, во многом благодаря успеху сингла «Puff (The Magic Dragon)», заглавную песню которого Питер Ярроу написал ещё в бытность студентом. Сингл поднялся в США до #2 и стал одной из любимейших детских песен всех времён. Непосредственным следствием успеха явилось появление рядом с группой Боба Дилана, который сольного успеха со своими первыми релизами на Columbia Records не имел: слишком острыми (согласно Allmusic) были его тексты и слишком блюзовой, по фолк-стандартам того времени — манера исполнения. Трио, которое публикой принималось в любом случае хорошо, включило в свой репертуар «Blowin' in the Wind» и — принесли песне такой успех, какого её молодой автор никогда не смог бы добиться самостоятельно[1].
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Дискография
Альбомы
|
Сборники
Концертные альбомы
|
Синглы
| Год | Заголовок | Чарты[6][7] | Альбом | |
|---|---|---|---|---|
| US Hot 100 | US AC | |||
| 1962 | «Lemon Tree» B-side: «Early In The Morning» |
35 | 12 | Peter, Paul and Mary |
| 1962 | «If I Had a Hammer (The Hammer Song)» B-side: «Gone The Rainbow» (from Moving) |
10 | - | |
| 1963 | «Puff (The Magic Dragon)» B-side: «Pretty Mary» |
2 | 1 | Moving |
| 1963 | «Big Boat» B-side: «Tiny Sparrow» |
93 | - | |
| 1963 | «Settle Down (Goin' Down That Highway)» B-side: «500 Miles» (from Peter, Paul and Mary) |
56 | 14 | |
| 1963 | «Blowin' in the Wind» B-side: «Flora» (Moving) |
2 | 1 | In the Wind |
| 1963 | «Don't Think Twice, It's All Right» B-side: «Autumn To May» (Peter, Paul and Mary) |
9 | 2 | |
| 1963 | «Stewball» B-side: «The Cruel War» (Peter, Paul and Mary) |
35 | 17 | |
| 1963 | «A Soalin'» B-side: «Hush-A-Bye» (In The Wind) |
- | - | Moving |
| 1964 | «Tell it on the Mountain» B-side: «Old Coat» (from Moving) |
33 | 7 | In the Wind |
| 1964 | «Oh Rock My Soul (Part 1)» B-side: «Oh Rock My Soul (Part 2)» |
93 | - | - |
| 1965 | «For Lovin' Me» B-side: «Monday Morning» |
30 | 5 | A Song Will Rise |
| 1965 | «When The Ship Comes In» B-side: «The Times They Are A-Changin'» |
91 | 23 | |
| 1965 | «Early Mornin' Rain» B-side: «The Rising Of The Moon» |
91 | 13 | See What Tomorrow Brings |
| 1966 | «Cruel War» B-side: «Mon Vrai Destin» |
52 | 4 | The Peter, Paul and Mary Album |
| 1966 | «Hurry Sundown» B-side: «Sometime Lovin'» |
123 | 37 | |
| 1966 | «The Other Side Of This Life» B-side: «Sometime Lovin'» |
100 | 33 | |
| 1966 | «For Baby (For Bobbie)» B-side: «Hurry Sundown» |
- | - | |
| 1967 | «I Dig Rock and Roll Music» B-side: «The Great Mandella (The Wheel Of Life)» |
9 | - | Album 1700 |
| 1967 | «Too Much of Nothing» B-side: «The House Song» (from Album 1700) |
35 | - | Late Again |
| 1968 | «Love City (Postcard from Duluth)» B-side: «Yesterday’s Tomorrow» |
113 | - | |
| 1969 | «Day is Done» B-side: «Make Believe Town» |
21 | 7 | Peter, Paul and Mommy |
| 1969 | «Leaving on a Jet Plane» B-side: «The House Song» |
1 | 1 | Album 1700 |
| 1969 | «The Marvelous Toy» B-side: «Christmas Dinner» |
- | - | Peter, Paul and Mommy |
Напишите отзыв о статье "Peter, Paul and Mary"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.allmusic.com/artist/peter-paul-and-mary-p2102/biography Peter, Paul and Mary]. www.allmusic.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/68t2Kz1S4 Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
- ↑ [www.allmusic.com/artist/peter-paul-and-mary-p2102/charts-awards Peter, Paul and Mary Billboard 200]. www.allmusic.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/68t2LULfF Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
- ↑ [www.allmusic.com/artist/peter-paul-and-mary-p2102/charts-awards/billboard-singles Peter, Paul and Mary Billboard Hot 100]. www.allmusic.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/68t2LwdhE Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
- ↑ [www.allmusic.com/artist/peter-paul-and-mary-p2102/charts-awards/grammy-awards Peter, Paul and Mary / Grammy Awards]. www.allmusic.com. Проверено 13 октября 2010. [www.webcitation.org/68t2MRZcl Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
- ↑ William Ruhlmann. [www.peterpaulandmary.com/history/f-ruhlmann1.htm Beginnings]. PETER, PAUL AND MARY A SONG TO SING ALL OVER THIS LAND. Goldmine (April 12, 1996). Проверено 13 декабря 2009. [www.webcitation.org/68t2MuAU1 Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
- ↑ Whitburn, Joel. The Billboard Book of Top 40 Hits. 8th ed. Minneapolis: Watson-Guptill Publications, Incorporated, 2004. p488
- ↑ [www.allmusic.com/cg/amg.dll?p=amg&sql=11:fifpxqq5ldhe~T51 Peter, Paul and Mary | AllMusic]
Ссылки
- [pisigin.ru/books/ocherki-ob-anglo-amerikanskoj-muzyke-tom2 Валерий Писигин. Очерки об англо-американской музыке пятидесятых и шестидесятых годов ХХ века. Том 2. Глава 4. Америка. -М.: 2004. С.245-253.]
Отрывок, характеризующий Peter, Paul and Mary
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.
Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
