Princeps senatus

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Princeps senatus  — почётное обозначение первого человека в списке сенаторов в Древнем Риме.

Не имея никаких властных привилегий перед остальными сенаторами, принцепс мог высказывать своё мнение самым первым. Он также пользовался особым почётом среди других сенаторов и граждан.

Принцепс определялся цензорами в ходе составления списка сената. Первым в список помещался человек, прошедший через все ступени иерархии магистратур (cursus honorum). Отмечается, что практически все известные принцепсы сената — представители «старших родов» (лат. gentes maiores): Клавдиев, Корнелиев, Манлиев, Фабиев, Эмилиев[1]. Чаще всего, принцепсом становился один из бывших цензоров. Тит Ливий упоминает существование обычая, на который в 209 году до н. э. Марк Корнелий Цетег указывал Публию Семпронию Тудитану: «первым в сенате ставить того, кто первый из ныне живущих сенаторов был в своё время цензором»[2].

Наибольшее влияние принцепсы сената имели в конце III—II веках до н. э. (в частности, Квинт Фабий Максим Веррукоз и Публий Корнелий Сципион Африканский). В I веке до н. э. влияние принцепсов упало, и около 28 года до н. э. Октавиан Август назначил принцепсом сената сам себя. Впоследствии почётное обозначение принцепса было наделено новым смыслом и послужило важным элементом формирования императорской власти[3].



Принцепсы сената

Напишите отзыв о статье "Princeps senatus"

Примечания

  1. Senatus: Princeps senatus // Paulys Realencyclopädie der classischen Altertumswissenschaft. — Bd. S VI. — Stuttgart: J. B. Metzler, 1935. — Sp. 699: текст на [de.wikisource.org/wiki/Paulys_Realencyclopädie_der_classischen_Altertumswissenschaft немецком]
  2. Тит Ливий. История от основания города, XXVII, 11: текст на [www.thelatinlibrary.com/liv.html латинском] и [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/index.htm русском]
  3. Коптев А. В. Princeps et dominus: к вопросу об эволюции принципата в начале позднеантичной эпохи. // Древнее право. — 1996. — № 1. — С. 182—190

Литература

Отрывок, характеризующий Princeps senatus


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.