Прованс (линкор)
«Прованс» (фр. Provence) — французский линейный корабль. Последний в серии из трех французских линейных кораблей 1910-х годов. Несмотря на свою классификацию как сверхдредноутов, «Прованс» и его систершипы по своим размерам не превосходили предшествующий тип «Курбэ», страдая от тех же ограничений, наложенных возможностями имевшихся на французских военно-морских базах доков.
Назван в честь французского региона Прованс.
Содержание
Строительство
Корабль заложен 1 мая 1912 года, спущен на воду 20 апреля 1913 года. Вошел в состав флота 1 марта 1916 года.
Служба
«Прованс» провёл большую часть своей службы во французском средиземноморском флоте, где он служил флагманом.
Во время Первой мировой войны линкор базировался в Корфу, блокируя Австро-венгерский флот в Адриатическом море, но боевые действия не вел.
В июне 1919 года на корабле произошёл мятеж, один из череды многих после черноморских восстаний.
После войны корабль совершал круизы и учебные маневры в Средиземном море и Атлантическом океане. Он участвовал в патрулировании побережья во время испанской гражданской войны.
«Прованс» прошёл модернизацию в 1920-е и 1930-е годы.
В первый год Второй мировой войны «Прованс» проводил патрулирование в Атлантике, в поисках немецких подводных лодок.
Линкор находился в Мерс-эль-Кебире, когда Франция потерпела поражение и заключила перемирие с Германией 22 июня 1940 года.
Опасаясь, что немцы захватят французский военно-морской флот, британский Королевский флот напал на Мерс-эль-Кебир. В ходе нападения «Прованс» был поврежден и выбросился на мель, после ремонта он был повторно введен в строй и перешел в Тулон, где стал флагманом учебного подразделения флота.
В конце ноября 1942 года, немцы заняли Тулон и, чтобы предотвратить захват флота, французы уничтожили свои корабли, включая «Прованс».
Частично разобранный на месте, его останки были подняты в июле 1943 года, орудия «Прованса» использовались для береговой обороны.
В конечном счете «Прованс» был затоплен в 1944 году.
Остов корабля был поднят в апреле 1949 года и продан для разделки на металл.
Напишите отзыв о статье "Прованс (линкор)"
Примечания
Литература
- С. А. Балакин. ВМС Франции 1914—1918. Справочник по корабельному составу. — Москва: Моделист-конструктор, 2000. — 32 с. — (Морская коллекция № 3 (33) / 2000). — 5000 экз.
- В. В. Иванов. Корабли Второй мировой войны. ВМС Франции. — Москва: Моделист-конструктор, 2000. — 32 с. — (Морская коллекция № 11 (68) / 2004). — 4000 экз.
- Gray, Randal (ed). Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906-1921. — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Прованс (линкор)
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
