The Quarrymen

The Quarrymen
Жанры	скиффл рок-н-ролл
Годы	1956-1960 с 1993 года
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Ливерпуль, Англия
Язык песен	английский
Состав	Род Дэвис Ленн Герри Колин Хентон Джон Лови
Бывшие участники	Джон Леннон Эрик Гриффитс Питер Шоттон Билл Смит Пол Маккартни Джордж Харрисон Стюарт Сатклифф
Другие проекты	The Beatles, Wings The Fireman The Plastic Ono Band The Dirty Mac Traveling Wilburys Rory Storm and The Hurricanes Ringo Starr and his All Starr Band
[www.originalquarrymen.co.uk www.originalquarrymen.co.uk]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

The Quarrymen — британская скиффл-группа, образованная в 1956 году в Ливерпуле, Англия, Джоном Ленноном, его школьным другом Питером Шоттоном и Эриком Гриффитсом. Поначалу коллектив назывался The Blackjacks, потом по предложению Шоттона был переименован: новое название имело отношение к Quarry Bank Grammar School — школе, в которой оба учились. Важную роль в формировании Quarrymen сыграла мать Джона Джулия: она помогала мальчикам настраивать инструменты, показывала им аккорды, знакомила со своей коллекцией пластинок. Исторический день 6 июля 1957 года, когда на выступление Quarrymen в церковный двор пришёл Пол Маккартни с гитарой, можно считать отправной точкой в истории The Beatles.

История группы

Группа The Quarrymen возникла, когда Джон Леннон и Эрик Гриффитс, посещавшие уроки игры на гитаре (на Хантс Кросс в Ливерпуле), впервые решили сыграть вместе. Леннон вскоре разочаровался в занятиях (где теория преобладала над практикой) и перестал ходить на курсы. Мама Леннона, Джулия, помогла мальчикам настроить инструменты, и те начали репетиции — в доме тетушки Леннона на Менлов-авеню, 251, иногда — в доме у Гриффитса на Хэйлвуд-драйв. Ранний репертуар ансамбля большей частью состоял из песен самого известного скиффл-музыканта Британии Лонни Донегана.

Формирование состава

Вскоре Леннон пригласил в состав третьего участника, своего лучшего друга Питера Шоттона. Тот не умел играть ни на одном музыкальном инструменте, но вскоре освоил стиральную доску — характерный элемент всех скиффл-бэндов того времени. В группу, названную The Blackjacks, Шоттон вскоре привлек Билла Смита (бас), а Гриффитс — Рода Дэвиса, игравшего на банджо. Серьёзным физическим недостатком последнего была близорукость: он практически не видел, что происходит на сцене, и это очень ему мешало. Узнав, что ансамбль The Blackjacks уже существует, все собрались на экстренное совещание, и Шоттон предложил ироническое название The Quarrymen. В школьном гимне были строчки: «Quarrymen, old before our birth / Straining each muscle and sinew», и они воспринимались мальчиками иронически: никто из них в школе трудолюбием не выделялся.

Первая репетиция нового состава Quarrymen состоялась в доме у Шоттона на Вэйл-роуд (не вынеся шума, мама последнего отправила их на задворки садика). Смит, часто прогуливавший репетиции, вскоре группу покинул и был заменен Леном Гэрри. Незадолго до этого Леннон и Шоннон совершили рейд на родительский гараж Смита и «вызволили» оттуда таз, выполнявший функции басового барабана. С этих пор Гэрри стал постоянным участником, хотя на концертах его иногда заменял приятель Леннона Айвен Воган (англ. Ivan Vaughan). Колин Хантон в это время был учеником в обивочной мастерской Гая Роджерса в Спике: на работу он ездил в том же автобусе, что Гриффитс — в школу. Как-то раз по пути он в разговоре с Гиффитсом упомянул, что имеет дома небольшую ударную установку, но признался, что играет непрофессионально. Гриффитс отправился к в гости к Хантону, посмотрел, как тот играет, и пригласил в Quarrymen. Иметь ударника в то время было почетно: это позволяло уже исполнять и ранний рок-н-ролл.

Теперь репетиции проходили, в основном у Хэнтона или Гриффитса. Все вместе нередко отправлялись к Джулии Леннон на Блумфилд-роуд 1, слушать её коллекцию рок-н-ролльных пластинок. Так к их репертуару добавились «Let the Good Times Roll» и «Be-Bop-A-Lula» Джина Винсента. Тем временем у группы появился менеджер: им стал Найджел Уолли (англ. Nigel Whalley), учившийся в одной школе с Ленноном. Именно он регулярно рассылал в местные кинотеатры и танцевальные залы флаеры, с текстом: «Country-and-western, rock n' roll, skiffle band The Quarrymen: Open for Engagements. Please Call Nigel Whalley, Tel.Gateacre 1715».

Первый конкурс. Появление в The Cavern (1956)

Группа выступила на конкурсе, организованном канадским импресарио Кэрроллом Левисом (англ. Carroll Levis), где исполнила «Worried Man Blues», получила свою порцию аплодисментов, но уступила валлийской The Sunnyside Skiffle Group. По завершении конкурса Левис решил выявить победителя с помощью «аплодиметра»: The Quarrymen проиграли лишь после повторного измерения, причём самую малость. Леннон долго спорил за кулисами с Левисом, утверждая, что соперники привезли с собой целый автобус фэнов и что организатор не был объективен.

Тем временем Уолли (который ушёл из школы в 15 лет, чтобы стать профессионалом в гольф-клубе в Ли-Парке) познакомился на площадке с доктором Джозефом Ситнером, чей сын Алан заправлял клубом The Cavern, на Мэтью-стрит. Ситнер предложил устроить прослушивание прямо в гольф-клубе: здесь перед группой предстала огромная по их меркам аудитория в сто человек. Прослушивание прошло удачно: неделю спустя Алан Ситнер позвонил Уолли и предложил The Quarrymen сыграть в паузе между выступлениями двух джаз-бэндов в «Каверне». Между тем, постепенно музыкальный вкус Джона Леннона стал меняться. Он услышал «Long Tall Sally» (в квартире у одноклассника Майкла Хилла на Пенни Лейн) и решил, что с этих пор Литтл Ричард — его любимый певец. Кроме того, группа разучила несколько песен из репертуара Элвиса Пресли: «Don’t Be Cruel», «All Shook Up» и «Heartbreak Hotel», — а также вещи Эдди Кокрэна и Джерри Ли Льюиса.

В «Каверне» выступление The Quarrymen произвело настоящий переполох. Начав с обычного скиффла, группа по инициативе Леннона заиграла «Don’t Be Cruel». Ситнер протиснулся к сцене и передал Леннону записку: «Прекрати этот чертов рок-н-ролл!». После этого он в свой клуб Quarrymen не приглашал. Когда здесь выступали The Beatles (бывшие Quarrymen), Алан Ситнер уже не владел клубом.

Отыграв с группой на дне рождения в доме тетушки Хэнтона, Шоттон решил уйти из группы. Леннон в гневе схватил стиральную доску и разбил её о голову Шоттона, оставив на его плечах деревянную раму. Как ни странно, после этого тот согласился отыграть ещё несколько концертов, прежде чем уйти окончательно.

Приход Пола Маккартни (1957)

22 июня 1957 года The Quarrymen дали два больших концерта в кузове открытого грузовика на Розбери-стрит, на празднике, посвященном 750-летию Ливерпульской хартии. А 6 июля состоялось её историческое выступление в парке церкви Св. Петра, куда на встречу с ней пришёл Пол Маккартни с гитарой. Айвен Воган представил их друг другу и они поговорили немного перед началом второго сета. Пол показал Джону, как он настраивает гитару, и сыграл «Twenty Flight Rock» Кокрэна, «Be-Bop-A-Lula» Джина Винсента и попурри песен Литтл Ричарда. Здесь же произошёл ещё один исторический эпизод: мальчик по имени Боб Молинью записал часть выступления на свой катушечный Grundig TK8. В 1963 году через Ринго Старра он предложил Леннону эту плёнку, ответа не получил и захоронил это своё сокровище, а в 1994 году компания EMI купила пленку за 78,5 тысяч фунтов стерлингов.

После концерта вечером Леннон и Шоттон некоторое время обсуждали встречу с Маккартни, и Джон заметил, что было бы неплохо его пригласить. Две недели спустя Шоттон встретил Пола, катавшегося на велосипеде в Вултоне, и передал ему приглашение. Тот согласился, но заметил, что сначала должен отправиться в лагерь скаутов в Хэтерсейдже, а позже уехать с семьей на отдых в Йоркшир. Дэвис также уехал на лето с родителями — во Францию. Вернувшись, он обнаружил, что вместо него в составе уже играет Пол Маккартни. Позже Дэвис «отомстил» Леннону: в 1960 году, будучи студентом Кембриджа, записался с группой The Trad Grads и выпустил песню «Running Shoes» синглом (Decca, 45-F 11403), что вызвало у Джона приступ зависти.

Благодаря Полу Маккартни в репертуаре The Quarrymen появились новые песни: «Bye Bye Love» (The Everly Brothers) и «All Shook Up», — их Леннон с товарищами до этого безуспешно пытались разучить. Официальный дебют Пола в группе состоялся на концерте после собрания Клуба консерваторов в Нью-Клабмор-холле (Норрис-Грин, Ливерпуль) в пятницу 18 октября 1957 года, причём тот страшно нервничал и много ошибался.

Джордж Харрисон (1958)

Джордж Харрисон, школьный приятель Пола, игравший с братом Питером в скиффл-группе The Rebels, впервые увидел The Quarrymen на сцене 6 февраля 1958 года в Уилсон-холле. В марте он пришёл на прослушивание в Morgue Skiffle Club и сыграл «Guitar Boogie Shuffle» (композицию Берта Уидона). Леннон поначалу не хотел принимать 15-летнего Джорджа в группу, считая, что тот не подходит по возрасту. Маккартни устроил для них ещё одну встречу — на втором этаже ливерпульского даблдеккера, где Джордж сыграл «Raunchy» специально для Леннона, — и тот сдался: Харрисон вошёл в состав The Quarrymen в качестве ведущего гитариста. Вскоре группу покинули Гриффитс и (переболевший менингитом) Гэрри. Наконец, Маккартни сыграл на одной из репетиций песню собственного сочинения «I’ve Lost My Little Girl»: Леннон (как вспоминал позже Шоттон) был потрясен. Параллельно дуэт практиковал вокальную гармонию: в этом им помогали песни The Everly Brothers: «Cathy’s Clown», «All I Have to Do Is Dream», «Wake Up Little Susie».

Только две композиции Леннона-Маккартни, записанные в эти дни, позже были ими записаны: «One After 909» появилась в Let It Be, «Like Dreamers Do» стала хитом для The Applejacks в 1964 году. В группу пришёл Джон 'Дафф' Лоу (также учившийся в одной школе с Полом): он играл на фортепиано — во всяком случае, в тех концертах, где таковое предлагалось устроителями.

Запись у Филлипса (1958)

Перси Филлипс (англ. Percy Phillips) заправлял студией Phillips' Sound Recording Services (единственной в городе), которая располагалась между кухней и парадной в магазине электротоваров на Кенсингтон, 38 в Ливерпуле. Сюда часто заходили актёры ливерпульского театра Playhouse, чтобы записать монологи или сценки. Филлипс только что отпраздновал своё 60-летие, когда Харрисон узнал о существовании его студии у знакомого гитариста Джонни Бирна, который записался здесь в июне 1958 года

The Quarrymen арендовали студию, но, прибыв на место, были неприятно поражены низким уровнем технической оснащенности. Филлипс потребовал деньги вперед, так что все пятеро выложили по 3 шиллинга и 6 пенсов, после чего хозяин потребовал доплату за перевод записи с пленки на диск. Поскольку это было уже группе не по карману, Филлипс предложил им записываться непосредственно на винил. Главным треком, подготовленным Ленноном и Маккартни был «That’ll Be the Day», по поводу би-сайда возникли споры: Пол предложил «In Spite of All the Danger» (композицию Маккартни и Харрисона), хотя Лоу и Хантон прежде её вообще не слышали. Наконец Филлипс выдал группе виниловый диск, который потом неделю переходил из рук в руки и передавался друзьям. Позже диск был утерян, но Лоу нашёл его в 1981 году и продал его Маккартни (по цене, которая так и осталась неизвестной).

Превращение в The Beatles (1958—1959)

15 июня 1958 года Джулия Леннон погибла: она была сбита машиной. Джон на многие месяцы утратил интерес к группе. Лоу вообще прекратил появляться на репетициях: он жил слишком далеко и мог играть только по выходным. Группа продолжала выступать — в частности, в Pavilion Theatre на Лодж-лейн, где дирекция искала ансамбль, который бы заполнял получасовыми паузами между партиями в бинго. Концерт прошёл удачно лишь в первой своей части: затем Леннон, Маккартни и Хэнтон перебрали пива и позже едва не подрались, упрекая друг друга в нерадивости. Хэнтон ушёл из группы и услышал о своих бывших товарищах лишь три года спустя, когда они уже превратились в The Beatles.

Некоторое время Леннон и Маккартни продолжали сочинять песни, не выступая. Харрисон вошёл в состав The Les Stewart Quartet, где выступали также вокалист Лес Стюарт, гитарист Кен Браун, и молодой человек по имени Скиннер. Группа стала резидентом в только что открывшемся клубе The Casbah Coffee Club. В какой-то момент Стюарт не вышел на концерт и Браун с Харрисоном призвали на помощь Леннона и Маккартни, которые вспомнили своё старое название, The Quarrymen. Квартет отыграл несколько субботних вечеров (получая по 15 шиллингов за концерт) — с 29 августа по октябрь 1959 года, без ударника, но в конечном итоге покинул клуб — из-за финансового конфликта.

18 октября 1959 года Леннон, Маккартни и Харрисон втроем приняли участие в первом туре конкурсного концерта в телешоу Discoveries под названием Johnny and The Moondogs. Группа прошла во второй круг, и выступила в воскресенье 15 ноября 1959 года в манчестерском Hippodrome. Леннон (без гитары, в качестве вокалиста), Маккартни и Харрисон сыграли «Think It Over» Бадди Холли и, опаздывая на поезд, решили покинуть клуб, причём по пути Леннон стащил кем-то оставленную гитару, заметив, что «по крайней мере хоть как-то окупил поездку».

Во время школьных каникул 1960 года Леннон и Маккартни дважды выступали дуэтом как The Nerk Twins, в пабе The Fox and Hounds в Кавершеме, Рединг, где управляли Майк Роббинс и его жена Элизабет (кузина Маккартни). Роббинс прежде играл в группе The Jones Boys, и много рассказывал мальчикам о жизни в шоу-бизнесе. Всю неделю Леннон и Маккартни подрабатывали в баре, получив по 5 фунтов, потом выступили в субботу 23 апреля 1960 года и в воскресенье, после чего вернулись в Ливерпуль.

К маю 1960 года к группе присоединился Стюарт Сатклифф, который незадолго до этого получил премию на художественной выставке и на вырученные деньги купил себе бас-гитару Hofner 500/5 (известную также как President). Именно Сатклифф предложил изменить название — сначала на The Beatals. Поскольку группе требовалась аппаратура, Сатклифф и его товарищ по художественному колледжу Билл Харри уговорили руководство колледжа купить для сцены (на которой в тот момент играли The Quarrymen) усилители, которые в дальнейшем должны были перейти в собственность группы. Однажды на репетиции группы (в клубе Jacaranda) побывал Брайан Касс из Cass and The Casanovas. Он пообещал Леннону помощь с поиском ударника, но только в том случае, если группа переименуется в Long John and The Silver Beetles (по образцу Buddy Holly and The Crickets). Леннону не понравилось сочетание John Silver (ассоциировавшееся с именем пирата), но он согласился на название The Silver Beetles. На ударных здесь сначала играл Томми Мур (англ. Tommy Moore), затем — Норман Чепмен (англ. Norman Chapman), которого в августе 1960 года заменил Пит Бест. Группа переименовалась в The Silver Beats, и наконец — в The Beatles.

Реюнион (1994)

Лоу и Дэвис реформировали группу в 90-х годах и выпустили альбом Open for Engagements (1994). В том же году Боб Молинью (к тому времени — бывший полицейский) обнаружил остатки записей оригинальных The Quarrymen и выставил пленку на аукцион Сотбиз 15 сентября 1994 года. Компания EMI приобрела её за 78 500 фунтов ($122,000). Из-за низкого качества звучания, записи не были выпущены и сейчас пленка хранится в архивах EMI.

Дискография

• Open for Engagements (1995)
• Get Back — Together (1997)
• Songs We Remember (2004)

Отрывок, характеризующий The Quarrymen

– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.