Quiet Please!

Тише, пожалуйста!
англ. Quiet Please!
Заставка
Другие названия	Соблюдайте тишину!; Просьба не шуметь!
Тип мультфильма	Рисованный
Жанр	Комедия, семейный
Приквелы	Flirty Birdy (1945)
Сиквелы	Springtime for Thomas (1946)
Режиссёр	Уильям Ханна Джозеф Барбера
Продюсер	Фред Куимби (не указан в титрах в оригинальном издании)
Автор сценария	Уильям Ханна Джозеф Барбера
Роли озвучивали	Билли Блетчер
Композитор	Скотт Брэдли
Аниматоры	Кеннет Мьюс Рэй Паттерсон Ирвен Спенс Эд Бардж
Студия	Metro-Goldwyn-Mayer
Страна	США США
Язык	Английский
Длительность	7:43
Премьера	22 декабря 1945
IMDb	ID 0038011
BCdb	[www.bcdb.com/bcdb/cartoon.cgi?film=3027 подробнее]
allrovi	[www.allrovi.com/movies/movie/v141290 ID 141290]

«Quiet Please!» (рус. Тише, пожалуйста!; Соблюдайте тишину!) — двадцать второй эпизод из знаменитого мультсериала «Том и Джерри». Эпизод был удостоен премии «Оскар» в 1945 году. Дата выпуска: 22 декабря 1945 года.

Сюжет

Бульдог Спайк пытается заснуть, но ему мешают шум и гам погонь Тома и Джерри. Спайк берёт Тома за грудки и угрожает разодрать его на части, если услышит шум, вне зависимости от того, кто его произведет. Джерри понимает, что может основательно испортить коту жизнь. Спайк швыряет Тома через всю комнату на диван.

Мышонок успешно провоцирует кота на погоню. Том летит за Джерри, но тот угрожает разбудить Спайка при помощи ложки и сковороды. Мышонок бьёт Тома ложкой, Том в ярости пытается на него наброситься, но Джерри снова угрожает коту разбудить Спайка. Том тайно обходит комнату кругом, оказывается за спиной у Джерри и внезапно вырывает у него из рук предметы. Джерри вытягивает розетку. Том спотыкается на шнуре и летит в стол с бокалами, но отталкивает стол от себя в воздухе и заменяет его подушкой.

Только Том успевает перевести дух, как видит, что Джерри готовится выстрелить из ружья. Кот в отчаянии затыкает дуло двустволки пальцами, чтобы заглушить звук выстрела — и после того, как Джерри спустил курки, Том обнаруживает, что его пальцы кошмарно распухли. Вдруг Том видит, что Джерри обрушивает на пол высокие часы-ходики, и никак к ним не успеть, не предотвратить их падение. Тогда Том затыкает уши Спайка, чтобы пёс не услышал звук падения.

После этого Джерри сбрасывает лампочки с полки — одну за другой. Том удивительным образом ловит их всеми четырьмя конечностями и даже своим ртом. Джерри засовывает хвост Тома в розетку и кот зажигается, как ёлка на Рождество. Мышонок подкладывает под ноги кота ролики и тот летит в Спайка. Пес пробуждается от шума разбитых лампочек, которые уронил кот, но Том усыпляет пса, спев ему переделанный вариант колыбельной Rock-A-Bye Baby: «Баюшки-бАю, спи, милый пёсик, баюшки-бАю, тра-ля-ля-ля… (меняет мотив на колыбельную Брамса) Спи-усни, отдохни, Затвори злые очи, Ты урод, ты дурак, Вот и спи дальше так».

Кот выливает в рот (и даже нос) бульдога целый флакон сильного снотворного. Когда Том заканчивает процедуру и поднимает веки собаки, на глазах Спайка появляется сообщение "СПЛЮ КРЕПКО ИЛИ В ПОЛНОЙ ОТКЛЮЧКЕ". В это время Джерри приносит барабан и стучит по нему изо всех сил, но без эффекта. Для демонстрации того, что капли действуют, Том играет на шумных инструментах возле пса, и даже колотит того по голове (а Спайку всё равно). Джерри изумлён. Том с видом триумфатора показывает мышонку пустой флакон из-под хлоралгидрата. Челюсть у Джерри со стуком отваливается от неприятного удивления, и он погружается в депрессию. Мышонок уходит на кухню и пишет своё завещание: «Моя последняя воля — Я, Джерри, оставляю моему любимому коту Тому всё своё имущество — заварной пирог с кремом. Подпись — Джерри.» Том читает завещание и радостно восклицает: «Пирог с заварным кремом? Давай его сюда!» И получает пирог… в лицо.

Погоня продолжается в полную силу, пока Том не останавливается в ужасе, увидев рычащего Спайка. Хотя через несколько секунд оказывается, что Джерри спрятался под подбородком Спайка, растянул его губы, обнажил зубы, шевелит его мордой, а сам имитирует рык. Джерри обнаруживает, что его раскрыли, и кусает Тома за нос.

Убегая от Тома, Джерри пытается разбудить Спайка, но опять безуспешно, и это отмечает сообщение на глазах Спайка «ПО-ПРЕЖНЕМУ В ОТКЛЮЧКЕ». Мышонок видит, как Том заносит над ним молоток, и убегает. Джерри бежит к столу, достает из-под него огромный молот и «любезно» вручает его Тому вместо маленького молотка. Том принимает «дар» в обмен на маленький молоток, но, перед тем, как кот наносит удар большим молотом, Джерри успевает ударить его маленьким молотком по ноге. Тома охватывает сильный ужас, когда он видит, что Джерри подложил под Спайка связку динамита с зажжённым фитилём. Кот пытается вытащить связку из-под пса, но тот просыпается и принимается рычать. Том улыбается Спайку, «деликатно» запихивает взрывчатку обратно под тело Спайка и убегает. Пёс так и не понял, что Том хотел из-под него вытащить, и понимает только тогда, когда динамит взрывается. Разъярённый, частично лишившийся шкуры, Спайк бежит за Томом, и за кадром слышится жуткий грохот. В конце мультфильма мы видим избитого Тома, качающего колыбель со Спайком. Джерри тоже спит в колыбели, и показывает Тому знак «НЕ БЕСПОКОИТЬ».

Факты

• Том редко разговаривает. Но в этом мультфильме он даже поёт колыбельные.
• До этого Спайк являлся сторожевым псом, которых обычно в дом не пускают (о чём ему говорила Мамочка-Два-Тапочка). Однако в этой серии он находится в помещении.
• В моменте, когда под Спайком взрывается динамитная шашка, на лишившемуся шкуры псе видна татуировка с якорем. Это может говорить о службе Спайка на флоте.

Ссылки

• Quiet Please! (англ.) на сайте Internet Movie Database
• [www.bcdb.com/bcdb/cartoon.cgi?film=3027/ «Quiet Please!»] (англ.) на сайте Big Cartoon DataBase

Отрывок, характеризующий Quiet Please!

«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.