R4M (НАР)

R4M (в оригинале R4/M - индекс Министерства авиации, RLM). Здесь R — нем. Rakete, 4 — масса снаряженной ракеты в кг, а М — нем. Minenkopf (с фугасной боевой частью)) — неуправляемая авиационная ракета класса «воздух-воздух».

Разработана в Германии в конце Второй мировой войны и использовалась вплоть до её окончания. R4M - первая, произведенная в промышленных масштабах боеспособная ракета класса «воздух-воздух». После войны R4M послужила прототипом при создании ряда аналогичных ракет в США, СССР и других странах.

Разработка

Основными побудительными причинами к созданию данного типа ракет было падение эффективности ПВО Германии в 1944 году. Применение ряда новых тактических приёмов, появление истребителей P-51 Mustang и P-47 Thunderbolt, снабженных подвесными топливными баками и способных сопровождать тяжёлые бомбардировщики на всём протяжении полёта, привело к высокому уровню потерь среди истребителей ПВО Германии. Это скоро сказалось на их качественном уровне — восполнить потери самолётов в необходимый срок крайне затруднительно, а в опытных лётных кадрах и вовсе невозможно. Тяжёлые бомбардировщики союзников, такие как Boeing B-17 Flying Fortress, обладали хорошей «живучестью», а наличие истребительного эскорта сводило к минимум время возможной атаки. Решение данной проблемы было возможно несколькими путями, но наиболее быстрый был в повышении мощности атаки (одного попадания данной ракеты было достаточно для уничтожения самолёта). Дальность действия (прицельный пуск возможен с расстояния в 1 км) ограничивало возможности прицельного огня стрелками пулемётов бомбардировщиков и время (на залп уходят считанные секунды) эффективного противодействия истребителей эскорта.

После начальной стадии опытных работ Рейхсминистерство авиации в сентябре 1944 года поручило двум фирмам DWM (нем. Deutsche Waffen- und Munitionsfabriken) в г. Любек и «Curt Heber Maschinen-Apparate-Fabrik» в г. Остероде (Гарц) разработку неуправляемой авиационной ракеты (НАР) со складывающимся хвостовым оперением для поражения бомбардировщиков. Контракт был выполнен к февралю 1945 года.

Конструкция

Внешние изображения
	[www.deutscheluftwaffe.de/archiv/Dokumente/ABC/f/Flakraketen/R4M%20Orkan/Skizzen/Skizze%20%20R4M%20alt.jpg Основные элементы ракеты R4/M с эскизов на сайте deutscheluftwaffe.de]

Конструктивно ракета состояла из трёх основных частей:

• боевой части, оснащенной головным ударным взрывателем AzR2,
• твердотопливного ракетного двигателя,
• стабилизатора с раскрывающимся в полёте оперением.

Боевая часть

Новой, не имевшей на тот период аналогов, являлась фугасная боевая часть ракеты, рассчитана на прямое попадание, в отличие от осколочных снарядов крупнокалиберной зенитной артиллерии, поражавших цель осколками при наличии промахов. Требованиями технического задания Министерства авиации RLM установливалась масса разрывного заряда боевой части 500 г. По немецким данным, заряд массой, как минимум, 350 г, был достаточным для поражения бомбардировщика типа В-17. Боевая часть конической формы выполнена глубокой вытяжкой из тонколистовой стали толщиной 0,8 мм. Для снаряжения боевой части использовалось взрывчатое вещество марки HTA-41 (40 % гексоген, 45 % ТНТ, 15 % алюминиевая пудра). Выбор указанного состава обусловлен его повышенным фугасным действием. Головной взрыватель ударного действия устанавливался на резьбовом соединении. Поскольку существовало стремление обеспечить подрыв боевой части и при наличии промахов, в разработке находился неконтактный взрыватель.

Двигатель

Камера сгорания ракетного двигателя представляла стальной цилиндр с толщиной стенки 2,5 мм, длина камеры сгорания — 375 мм, внутренний диаметр — 45 мм. К ней приварено сопло с внутренним диаметром 13 мм. В камере размещался литой заряд твёрдого топлива на основе дигликолевого пороха массой 0,815 кг. Максимальное давление в камере составляло 180 кг/см². Заряд сообщал ракете R4M максимальную скорость в 550 м/с через 0,8 с после пуска, чему соответствовала дистанция порядка 200 м.

Немецкая схема блока стабилизации, разработанного для этой ракеты, оказалась настолько удачной, что по настоящее время (начало 21 века) ракетостроители всех стран в конструкциях подавляющего большинства НАР используют её, внося порой незначительные доработки.

Серийное производство

Серийно выпускалась фирмой «Curt Heber Maschinen-Apparate-Fabrik» в г. Остероде (Гарц). После передачи ракеты в серию было заказано 20 тыс. ракет. Однако до конца войны было изготовлено 10 тыс. экземпляров.

Кроме того, уже в апреле 1945 года ВВС Германии заказали компании DWM в г. Любек ещё 25 тыс. ракет R4M.

Боевое применение

Ракета R4M предназначалась для поражения тяжёлых бомбардировщиков противника, таких как B-17 и B-24. Данными ракетами оснащались самолёты Me 262 и Fw 190. Пуск ракет производится из подкрыльевых узлов подвески, у истребителя Me 262 удалось разместить до 24 ракет R4M. К апрелю 1945 года таких оснащённых самолётов насчитывалось 60 машин (шесть из них несли 48 ракет, установленных в два яруса).

Войсковые испытания ракет R4M состоялись в феврале 1945 года в созданном в том же месяце истребительном авиационном подразделении Jagdverband 44 под командованием А. Галланда.

Начало боевого применения новой ракеты 18 марта 1945 года в ходе массированного налета англо-американской авиации на Берлин в составе 1221 бомбардировщика и 632 истребителей сопровождения. В ходе налета шесть Me- 262 авиаэскадры Jagdgeschwader, JG 7 произвели пуски 144 ракет R4M по строю бомбардировщиков, а затем атаковали их огнём бортового оружия. Потери союзников составили двадцать пять бомбардировщиков. В ходе боевого столкновения были сбиты два Me 262.

Независимо от фактического количества сбитых самолетов ракета R4M, несомненно, являлась наиболее эффективным вооружением немецких истребителей в последние месяцы войны. Цифры обеих сторон говорят об эффективности реактивных истребителей, оснащенных ракетным вооружением. Однако из-за огромного численного превосходства союзников относительное число их боевых потерь было, столь незначительным, что применение ракет R4M практически не имело никаких решающих последствий.

Правильность выбранной в Германии концепции атаки группы бомбардировщиков залповым огнём неуправляемых ракет, подтверждается, в том числе, дальнейшим развитием этой концепции в ВВС США в годы после Второй мировой войны, её практической реализацией на самолетах F-86D Sabre, F-94 Starfire, F-89 Scorpion и F-102 Delta Dagger.

В ходе боев с их применением всего было выпущено около 2500 ракет. Как указывалось в сохранившихся отчётах — в большинстве своём с хорошими результатами.

Эффективное применение немцами данных ракет послужило мощным толчком в развитии неуправляемых ракет на Западе. Наработанные в Германии конструкторские решения и технология производства стали основой для разработки послевоенной американской 70-мм НАР «Майти Маус» (англ. Mk 4/Mk 40 Folding-Fin Aerial Rocket). Указанная ракета принята на вооружение ВВС США в 1949 году, оснащалась неконтактным радиовзрывателем, масса снаряжении боевой части составляла 450 г, дальность стрельбы — более 2 км. R4M также послужила основой при разработке 80-мм НАР фирмы «Испано-Сюиза» (Швейцария), также оснащенной неконтактным взрывателем.

ТТХ

• Диаметр корпуса: 55 мм
• Длина ракеты: 812 мм
• Максимальная дальность пуска: 1500 м
• Полная масса ракеты: 3,85 кг
• эффективная дальность стрельбы: 600—1000 м
• Максимальная тяга двигателя: 245 кгс
• Время работы РДТТ: 0,75 с
• Масса снаряжения БЧ: 0,520 кг
• Тип БЧ: фугасная; взрыватель: - VC70 контактного действия с задержкой подрыва (для стрельбы по воздушным целям); - Duplex (мгновенного действия для стрельбы по наземным целям).

На курсе ракету удерживали восемь раскрывающихся перьев стабилизатора размахом 242 мм.

Модификации

На основе R4M были разработаны две ракеты для поражения бронированных наземных целей Panzerblitz 2 и Panzerblitz 3. При создании ракеты Panzerblitz 2 фугасная боевая часть была заменена надкалиберной кумулятивной боевой частью диаметром 130 мм, бронепробитие которой составляло 180 мм стальной брони. Из-за увеличенных размеров боевой части ракеты Panzerblitz 2 максимальная скорость ракеты составляла 370 м/с. Для преодоления этого недостатка фирма Deutsche Waffen- und Munitionsfabriken разработала ракету Panzerblitz 3, боевая часть которой представляла модифицированный вариант 75-мм кумулятивного снаряда 75-mm-HL.Gr.43. Скорость ракеты была увеличена до 570 м/с, величина бронепробития составляла 160 мм стальной брони по нормали. Всего было изготовлено несколько образцов ракеты. Двигатель (РДТТ) и хвостовое оперение всех трёх ракет были однотипными.

См. также

• 21 cm Nebelwerfer 42

Ссылки

• www.stormbirds.net/tech_r4m_rocket.htm(недоступная ссылка)
• [www.deutscheluftwaffe.de/archiv/Dokumente/ABC/f/Flakraketen/R4M%20Orkan/R4M%20Orkan.html Deutsche Luftwaffe – R4/M „Orkan“]

Отрывок, характеризующий R4M (НАР)

Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“