SSM-N-8 Regulus

Поделись знанием:
(перенаправлено с «RGM-6 Regulus»)
Перейти к: навигация, поиск
SSM-N-8 Regulus

Ракета SSM-N-8 «Regulus I» в парке Боуфин, Перл-Харбор, Гавайи
Тип

крылатая ракета

Статус

снята с вооружения

Разработчик

Chance Vought

Производитель

Годы производства

Март 1951 -

Годы эксплуатации

1955—1964

Основные эксплуатанты

ВМС США

Основные технические характеристики
* Дальность полёта: 930 км
* Скорость на траектории: дозвуковая
* Боевая часть: ядерная, W5 (англ.) или W27 (англ.), 1400 кг

↓Все технические характеристики

SSM-N-8A Regulus — крылатая ракета надводного и подводного базирования с ядерной боеголовкой, состоявшая на вооружении ВМС США с 1955 по 1964 годы.





История

Разработка

В октябре 1943 года, Chance Vought Aircraft Company подписала контракт на изучение возможности создания крылатой ракеты с дальностью 300 миль (480 км), способной нести боевую часть массой 4000 фн (1800 кг). Затем проект был отложен на 4 года, до мая 1947 года, когда армейские лётчики[сн. 1] подписали контракт с компанией Martin Aircraft (англ.) на создание дозвуковой турбореактивной крылатой ракеты, получившей название «Матадор». ВМС США увидели в этом угрозу своей ведущей роли в развитии крылатых ракет и через несколько дней начала собственные разработки крылатой ракеты, способной стартовать с подводных лодок и оснащённой тем же двигателем J33, что и «Матадор». В августе 1947 года была разработана тактико-техническое задание (ТТЗ) к проекту, получившему название «Regulus». Согласно ТТЗ, масса боевой части должна составлять 1400 кг, дальность стрельбы — 930 км, скорость полёта - 0,85 М, круговое вероятное отклонение (КВО) - 0,5 % от дальности. Тем самым предполагалось, что при стрельбе на максимальную дальность 930 км ракета с вероятностью 0,5 попадает в круг радиусом 2,3 км, описанный вокруг цели.

Предполагаемая длина ракеты составляла 9 м, размах крыльев — 3 м, диаметр корпуса — 1,2 м, масса — 4500-5400 кг. После пуска ракета наводилась на цель двумя станциями управления. Позднее, с внедрением системы «Trounce» (Tactical Radar Omnidirectional Underwater Navigational Control Equipment), для наведения достаточно было одной подводной лодки.

Конкуренция между ВВС и ВМС осложнили разработку ракет «Матадор» и «Регулус». Ракеты выглядели одинаково и использовали один и тот же двигатель. Сходными были также их характеристики, план выпуска и стоимость. По причине сокращения военных расходов, Министерство обороны США поручило ВМС США выяснить, возможно ли адаптировать «Матадор» для нужд флота. ВМС США заключила, что «Регулус» лучше приспособлен для выполнения морских операций.

Преимуществом «Регулуса» было использование двух станций управления вместо трёх у «Матадора». «Регулус» стартовал быстрее, так как стартовые ускорители на «Матадоре», в отличие от «Регулуса», устанавливались на пусковой установке, перед самым стартом. Наконец, фирма Chance Vought создала многоразовую испытательную ракету, позволявшую проводить несколько испытаний на одной ракете. Это значительно сокращало стоимость испытаний. Благодаря этим преимуществам, программу «Регулус» было решено продолжить, и первый пуск ракеты состоялся в марте 1951 года.

Ракета SSM-N-9 «Регулуса II» представляла собой полностью новую разработку, предназначенную для замены «Регулуса». Она имела улучшенную систему наведения и вдвое большую дальность стрельбы. Корабли, вооружённые новой ракетой, оснащались инерциальной навигационной системой, позволявшей более точно нацеливать ракету перед стартом.

Было выполнено 48 испытательных пусков прототипа ракеты, 30 из которых были успешными, 14 частично успешными и 4 неудачными. Контракт на производство был подписан в январе 1958 года. Единственный пуск ракеты с подводной лодки был произведён в сентябре 1958 года (подводная лодка «Грейбек» (SSG-574) (англ.)).

Из за высокой стоимости ракеты (около $1 млн каждая) и появления баллистических ракет «Поларис» подводного базирования, программа «Регулус II» была закрыта 18 декабря 1958 года министром ВМС Томасом Гейтсом. В момент прекращения программы, в состоянии готовности находились 20 ракет и ещё 27 находились на конвейере. Производство ракет продолжалось до января 1959 года. Всего было выпущено 514 ракет, которые прослужили в ВМС США до августа 1964 года.

Установки на кораблях

Первый пуск ракеты подводного базирования состоялся в июле 1953 с палубы подводной лодки «Танни» (SSG-282) (англ.), переоборудованной субмарины времён второй мировой войны. «Танни» и однотипная с ней «Барберо» (SSG-317) (англ.), были первыми в США патрульными лодками ядерного сдерживания. В 1958 году к ним присоединились две ракетных лодки специальной постройки, «Грейбек» (SSG-574) (англ.) и «Граулер» (SSG-577) (англ.), а затем атомная лодка «Хэлибат» (SSGN-587). Для того, чтобы на патрулировании всегда находилось не менее 4 ракет «Регулус», «Танни» и «Барберо» с двумя ракетами каждая патрулировали одновременно. «Грейбек» и «Граулер» с четырьмя ракетами, а также «Хэлибат» с пятью ракетами, патрулировали в одиночку. Между октябрём 1959 года и июлем 1964 года эти пять лодок 40 раз выходили на патрулирование. Затем они были заменены лодками типа «Джордж Вашингтон», вооружёнными ракетами «Поларис».

В 1955 году «Регулус» был размещён на Тихом океане на боту крейсера «Лос-Анджелес» (CA-135) (англ.). За ним последовали ещё три крейсера: «Мэкон» (CA-132) (англ.), «Толедо» (CA-133) (англ.) и «Хелена» (CA-75) (англ.). Каждый из этих четырёх крейсеров типа «Балтимор» нёс по три ракеты «Регулус» и осуществлял патрулирование в западной части Тихого океана. «Мэкон» последний раз вышел на патрулирование в 1958 году, «Толедо» — в 1959 году, «Хелена» — в 1960 году, «Лос-Анджелес» — в 1961 году.

Для стрельбы ракетами «Регулус» были переоборудованы 10 авианосцев, из которых только 6 когда-либо осуществляли пуски. «Принстон» (CV-37) никогда не выходил на патрулирование, но стал первым надводным кораблём, с которого него был осуществлён запуск ракеты. «Саратога» (CVA-60) также не выходила на патрулирование, однако с неё были проведены два демонстрационных пуска. «Франклин Рузвельт» (CVA-42) (англ.) и «Лексингтон» (CV-16) сделали по одному тестовому пуску. «Рэндольф» (CV-15) выдвигался в Средиземное море с тремя «Регулусами» на борту. «Хэнкок» (CV-19) единожды выдвигался в западную часть Тихого океана с четырьмя ракетами в 1955 году. «Лексингтон», «Хэнкок», «Шангри-Ла» (CV-38) и «Тикондерога» (CV-14) участвовали в разработке концепции «Ударная миссия „Регулуса“ (Regulus Assault Mission, RAM). По программе RAM „Регулус“ были переоборудованы в беспилотные самолёты, управление которыми дистанционно осуществляли пилоты авианосцев.

Дальнейшая судьба

Производство ракет было прекращено в январе 1959 года выпуском 514-й по счёту ракеты. К августу 1964 года все ракеты были сняты с вооружения. Некоторые ракеты использовались как летающие мишени на базе ВВС Эглин[en] во Флориде.

«Регулус» был не единственным средством ядерного сдерживания США на протяжении первых лет Холодной войны. На смену ему пришли баллистические ракеты «Поларис», «Посейдон», «Трайдент», а также крылатая ракета «Томагавк».

Сохранившиеся экземпляры

Ракеты «Регулус» имеются в экспозициях следующих музеев:

В музее Каролинас находится ракета Regulus II 1956 года выпуска (серийный номер 67195) на достаточно редкой пусковой установке, предназначенной для авианосцев. Эта ракета ранее экспонировалась под открытым небом в Авиационном и ракетном музее во Флоренс, шт. Юж. Каролина (Florence Air and Missile Museum), затем в 2006 году была полностью отреставрирована.

Описание

«Регулус» — турбореактивная крылатая ракета с удлинённым бочкообразным фюзеляжем, напоминавшим современные истребители, однако без кабины пилота. Стреловидные крылья и хвостовое оперение были значительно меньше, чем у самолётов. Готовая к старту ракета была снабжена двумя большими стартовыми ускорителями в хвостовой части фюзеляжа.

Модификации

Сверхзвуковая ракета второго поколения SSM-N-9 Regulus II с дальностью 1200 морских миль (2200 км) и скоростью 2 М была разработана и успешно испытана, однако программа была свёрнута в пользу баллистических ракет «Поларис».

Тактико-технические характеристики

  • Масса ракеты: 6200 кг
  • Длина ракеты: 9,8 м
  • Диаметр ракеты: 1,44 м
  • Размах крыла: 6,4 м (3 м в сложенном состоянии)
  • Дальность полёта: 930 км
  • Скорость на траектории: дозвуковая
  • Двигатель: ТРД Allison J33-A-14 (англ.) × 2100 кГ + 2 ускорителя × 15 000 кГ
  • Боевая часть: ядерная W5 (англ.) или W27 (англ.)
    • Масса БЧ: 1400 кг

Операторы

  • США США: ВМС США с 1955 по 1964 годы.

См. также

Напишите отзыв о статье "SSM-N-8 Regulus"

Примечания

  1. Военно-воздушные силы Армии США были выделены в самостоятельный род войск только в сентябре 1947 года.

Литература

  • Werrell, Kenneth P. The Evolution of the Cruise Missile. — Maxwell Air Force Base, Alabama: Air University Press, 1985. — 289 с.
  • Gibson, James N. Nuclear Weapons of the United States: An Illustrated History. — Atglen, Pennsylvania: Schiffer Publishing Ltd., 1996. — 240 с. — (Schiffer Military History). — ISBN 0-7643-0063-6.
  • Чечин А, Околелов Н. Н. Американские наследники "Третьего Рейха". Первые ракетные субмарины в ВМС США (рус.) // Морская коллекция : Приложение к журналу Моделист-Конструктор. — М., 2009. — Вып. 120. — № 9.

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20070608032303/hometown.aol.com/Reallycoolpix/USSHalibut.html USS Halibut Webpage]
  • [www.regulus-missile.com US Navy Photos & Documentary film] produced by en:Nick T. Spark, «Regulus: The First Nuclear Missile Submarines» which aired initially on the History Channel in Europe.
  • [www.sonicbomb.com/v1.php?vid=military/regulus.wmv&id=262&ttitle=Regulus%20Missile Video of a Regulus missile launch] (недоступная ссылка с 02-09-2013 (3883 дня))
  • [www.carolinasaviation.org/collections/missiles/regulus.html Carolinas Aviation Museum] (недоступная ссылка с 02-09-2013 (3883 дня) — историякопия)

Отрывок, характеризующий SSM-N-8 Regulus

Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.