RYB
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена июнь 2014 года. |
RYB — цветовая модель субтрактивного синтеза, основанная на составлении цвета из красного, жёлтого и голубого/синего. Акроним «RYB» образован от английских названий основных цветов (Red, Yellow, Blue) по аналогии с современными цветовыми моделями. Эта сложившаяся исторически система предшествовала возникновению науки о цвете. Она имела хождение, прежде всего, в Европе времён Возрождения и раннего Нового времени, не вписывается в современные представления о восприятии спектра видимого света в трехстимульной модели зрения, однако её культурное влияние до сих пор сохраняется в изобразительном искусстве. Система RYB преподаётся в художественных институтах[каких?] как метафизическое учение о цвете, под предлогом «упрощённости» понимания для художников.
Содержание
Историческая цветовая модель художников
Для анализа цветовой модели RYB необходимо уяснить, что художники Европы (англ.) времён Возрождения и Нового времени понимали под основными цветами, называемыми «красным», «жёлтым» и «голубым (синим)»[1], и по каким причинам они выбрали именно такую триаду. Издавна было замечено, что смешением (англ.) двух красок можно получать новые (промежуточные) тоны цвета. Так, из жёлтой и голубой красок можно получить хороший (насыщенный) зелёный, а жёлтый с красным дают почти безупречный оранжевый. Однако смешение оранжевой краски с зелёной даст тусклый (тёмный) жёлтый цвет. Это наталкивало на мысль, что зелёный, оранжевый, и разные их варианты является смесями основных цветов, а вот жёлтый цвет заведомо не состоит из соседних с ним тонов.[2]
| CMY | RYB | Современное понимание цветовых терминов |
|---|---|---|
| M | R | «красный» |
| Y | Y | «жёлтый» |
| C | B | «голубой» |
| «синий» | ||
| Сравнение традиционной триады цветов с современной CMY (слева) и нынешним пониманием знаков «R», «Y», «B» (гл.обр. на основе RGB, справа). | ||
Чтобы получить различные варианты красного цвета, можно смешать жёлтый с цветом, известным теперь как маджента, однако доступных пигментов пурпурной гаммы в старину было мало и, по-видимому, ни один из них не годился на роль «составной части» красного цвета. В качестве опорного цвета для красных цветов старинные художники могли лишь выбирать из доступных им красных пигментов те, что наиболее далеки от жёлтого, и именно такие могли ими считаться «чистым» красным. Подходящий выбор опорного цвета в области голубого — синего обеспечивал как достаточно чистые зелёные, так и удовлетворительные (по тем временам) фиолетовые и пурпурные тона.
Опыты Ньютона с расщеплением света при помощи призм стали основой будущей физики цвета. Конкурирующим учением о цветовосприятии на основе цветового пространства RYB и физикой цвета явились работы И.В. фон Гёте. Гёте был уверен в мистической природе цвета и фактически выступал оппонентом Ньютоновской и современной физики цвета.
Интерпретации в современной популярной литературе
Современные бумажные и цифровые издания часто возвращаются к мистике цвета Гёте, в силу традиции преподавания теории цвета в первых школах дизайна в Германии начала 20 века. В следующей таблице показаны 12 цветов цветового круга RYB, в котором приводится типология цветов на основе мистической природы цвета, разработанной Гёте. Цвета здесь подразделяются на основные (или цвета первого порядка), составные (цвета второго порядка) и сложные (третий порядок)[3]. По представлению Гёте и его последователей цвета произошли от борьбы "света" и "тьмы". Первыми из этой борьбы появились красный, желтый и синий - цвета первого порядка, эти цвета Гёте наблюдал на развертке пучка света с помощью призмы у самого начала конуса развертки. Эта мистическая модель развита последователем Гёте Йоханесом Иттеном в книге "Искусство цвета". Эстетико мистические изыскания Иттена проводились во время преподавания в одной из самых знаменитых дизайн школ мира Баухаузе с 1919 года. Из за почтения к основателям Баухауза во многих дизайнерских школах мира книга Иттена, основанная на цветовом пространстве RYB широко распространена.
| № | Цвет | Порядок цвета | |
|---|---|---|---|
| 1 | Красный | I | |
| 2 | Красно-оранжевый | III | |
| 3 | Оранжевый | II | |
| 4 | Жёлто-оранжевый | III | |
| 5 | Жёлтый | I | |
| 6 | Жёлто-зелёный | III | |
| 7 | Зелёный | II | |
| 8 | Сине-зелёный | III | |
| 9 | Синий | I | |
| 10 | Сине-фиолетовый | III | |
| 11 | Фиолетовый | II | |
| 12 | Красно-фиолетовый (пурпурный) | III |
Культурное влияние
Одним из следов системы RYB в культуре является популярное предубеждение, что красный и зелёный являются дополнительными цветами. В действительности, при аддитивном и субтрактивном синтезах красного и зелёного результирующие цвета не получаются ахроматическими.
См. также
| ||||||||
- ↑ В большинстве языков Земли, включая европейские, контраст между голубым и синим отсутствует.
- ↑ В аддитивной схеме жёлтый как раз именно и получается как смесь «R» и «G», но смешение красок приводит к наложению их полос поглощения, в отличие от смешения света.
- ↑ Уилан Б., Гармония цвета: Новое руководство по созданию цветовых комбинаций / Б. Уилан; Пер. с англ. Г. Щёлоковой. — М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2005
Напишите отзыв о статье "RYB"
Отрывок, характеризующий RYB
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.
Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
