Rhizobium

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Rhizobium

Rhizobium tropici на агаровой подложке.
Научная классификация
Международное научное название

Rhizobium
Frank 1889 emend. Young et al. 2001

Синонимы
по данным сайта LPSN[1][2][3]:
  • Agrobacterium Conn 1942
    emend. Sawada et al. 1993
  • Allorhizobium de Lajudie et al. 1998
  • Phytomyxa Schroeter 1886
  • Rhizobacterium Kirchner 1896

Систематика
на Викивидах

Поиск изображений
на Викискладе

Rhizobium  (лат.) — род бактерий из семейства Rhizobiaceae класса альфа-протобактерий, входящий в группу клубеньковых бактерий. Это грамотрицательные почвенные бактерии, способные к фиксации азота. Вступают в симбиотические отношения с представителями семейства бобовых, а также растениями рода Parasponia из семейства коноплёвых.

Бактерии рода колонизируют клетки корня растения, образуя корневые клубеньки; здесь, в условиях с пониженным содержанием кислорода, они преобразуют атмосферный азот в аммиак, обеспечивая растению доступ к органическому азоту в форме глутамина или уреидов. В обмен растение поставляет бактериям сахара, образовавшиеся в ходе фотосинтеза, и обеспечивает им анаэробные условия[4].





История

Впервые микроорганизм из корневых клубеньков бобовых выделил и получил в культуре нидерландский учёный Бейеринк в 1888 году. Он назвал его Bacillus radicicola, и сейчас, в Справочнике Берджи по бактериологической систематике он относится к роду Rhizobium.

Исследования

Способность бактерий из рода Rhizobium фиксировать атмосферный азот и образовывать устойчивый симбиоз с растениями давно привлекал внимание учёных. Сейчас активно ведутся исследования по созданию новых видов растений, способных вступать в симбиоз с этими бактериями. Такое открытие помогло бы повысить продуктивность растений без использования азотных удобрений. В исследования включается генетическое картирование различных видов Rhizobium и их растений-хозяев, таких как соя и люцерна посевная[5].

Виды

В 2001 году Янг (Young) и др. на основе сравнительного анализа 16S рРНК сделали младшими синонимами рода Rhizobium роды Agrobacterium Conn 1942 emend. Sawada et al. 1993 и Allorhizobium de Lajudie et al. 1998[6]. С учётом этих изменений на май 2015 года в род включены следующие виды[1]:

Напишите отзыв о статье "Rhizobium"

Примечания

  1. 1 2 [www.bacterio.net/rhizobium.html LPSN: Genus Rhizobium]
  2. [www.bacterio.net/agrobacterium.html LPSN: Genus Agrobacterium]
  3. [www.bacterio.net/allorhizobium.html LPSN: Genus Allorhizobium]
  4. Sawada H, Kuykendall LD, Young JM (2003). «Changing concepts in the systematics of bacterial nitrogen-fixing legume symbionts». J. Gen. Appl. Microbiol. 49 (3): 155–79. DOI:10.1099/ijs.0.026484-0. PMID 21131504.
  5. [www.ars.usda.gov/is/AR/archive/jan10/microbe0110.htm Marvelous Microbe Collections Accelerate Discoveries To Protect People, Plants—and More!]
  6. [ijs.sgmjournals.org/cgi/content/abstract/51/1/89 A revision of Rhizobium Frank 1889, with an emended description of the genus, and the inclusion of all species of Agrobacterium Conn 1942 and Allorhizobium undicola de Lajudie et al. 1998 as new combinations: Rhizobium radiobacter, R. rhizogenes, R. rubi, R. undicola and R. vitis.]

Отрывок, характеризующий Rhizobium

С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.
Дождик шел с утра, и казалось, что вот вот он пройдет и на небе расчистит, как вслед за непродолжительной остановкой припускал дождик еще сильнее. Напитанная дождем дорога уже не принимала в себя воды, и ручьи текли по колеям.
Пьер шел, оглядываясь по сторонам, считая шаги по три, и загибал на пальцах. Обращаясь к дождю, он внутренне приговаривал: ну ка, ну ка, еще, еще наддай.
Ему казалось, что он ни о чем не думает; но далеко и глубоко где то что то важное и утешительное думала его душа. Это что то было тончайшее духовное извлечение из вчерашнего его разговора с Каратаевым.
Вчера, на ночном привале, озябнув у потухшего огня, Пьер встал и перешел к ближайшему, лучше горящему костру. У костра, к которому он подошел, сидел Платон, укрывшись, как ризой, с головой шинелью, и рассказывал солдатам своим спорым, приятным, но слабым, болезненным голосом знакомую Пьеру историю. Было уже за полночь. Это было то время, в которое Каратаев обыкновенно оживал от лихорадочного припадка и бывал особенно оживлен. Подойдя к костру и услыхав слабый, болезненный голос Платона и увидав его ярко освещенное огнем жалкое лицо, Пьера что то неприятно кольнуло в сердце. Он испугался своей жалости к этому человеку и хотел уйти, но другого костра не было, и Пьер, стараясь не глядеть на Платона, подсел к костру.