Родуэй, Леонард

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Rodway»)
Перейти к: навигация, поиск
Леонард Родуэй
англ. Leonard Rodway
Дата рождения:

5 октября 1853(1853-10-05)

Место рождения:

Торки (Великобритания)

Дата смерти:

9 марта 1936(1936-03-09) (82 года)

Место смерти:

Кингстон (штат Тасмания, Австралия)

Страна:

Великобритания, Австралия

Научная сфера:

ботаника

Награды и премии:

Систематик живой природы
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Rodway».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Rodway&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI
[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=8494-1 Персональная страница] на сайте IPNI


Страница на Викивидах

Леонард Родуэй (англ. Leonard Rodway; 18531936) — австралийский ботаник и миколог английского происхождения.





Биография

Леонард Родуэй родился 5 октября 1853 года в городе Торки на юге Англии. Он был тринадцатым ребёнком в семье дантиста Генри Баррона Родуэя и Элизабет Оллин. Учился в Бирмингеме на моряка, затем решил стать дантистом и начал учиться в Лондоне. В 1878 году получил право работать врачом и переехал в Квинсленд. 19 мая 1879 года Леонард Родуэй женился на Луизе Сьюзан Филлипс, дочери дантиста. С 1884 по 1923 Родуэй работал дантистом в Хобарте. Свободное время он посвящал изучению австралийской флоры. В 1884 году Родуэй был избран в Королевское общество Тасмании. В 1917 году он стал кавалером Ордена Святого Михаила и Святого Георгия[1]. В 1922 году Луиза Сьюзан умерла, и через год Родуэй женился на Олив Барнард, увлекавшейся фотографией. С 1923 по 1929 Леонард преподавал ботанику в Университете Тасмании. В 1924 году Родуэй был удостоен медали Кларка, в 1928 году — медали Королевского общества Тасмании. В 1928 году Родуэй также стал директором только что созданного гербария Тасмании. В 1932 году он ушёл на пенсию, 9 марта 1936 года скончался.

Некоторые научные работы

  • Rodway, L. (1903). The Tasmanian flora. 320 p., 50 pl.
  • Rodway, L. (1907). Trees and shrubs of Tasmanian forests, Myrtaceae. 30 p., 22 pl.
  • Rodway, L. (1910). Some wild flowers of Tasmania. 119 p., 36 pl.
  • Rodway, L. (1914—1916). Tasmanian bryophyta. 2 vols., 163 + 95 p.

Роды и некоторые виды, названные в честь Л. Родуэя

Напишите отзыв о статье "Родуэй, Леонард"

Примечания

  1. [www.london-gazette.co.uk/issues/{{{1}}}/supplements/1459 Приложение №29938, стр. 1459] (англ.) // London Gazette : газета. — L., 1917. — Fasc. 29938. — P. 1459.

Литература

  • Elias, A. [adb.anu.edu.au/biography/rodway-leonard-8252 Leonard Rodway]. Australian Dictionary of Biography.

Отрывок, характеризующий Родуэй, Леонард

Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.