S-II-c

S-II-c
Классификация	средний танк
Боевая масса, т	16,5
Экипаж, чел.	4
История
Производитель	Škoda
Годы производства	1937-1940
Годы эксплуатации	1939-1942
Основные операторы
Размеры
Длина корпуса, мм	5560
Ширина корпуса, мм	2450
Высота, мм	2370
Бронирование
Тип брони	катаная клёпаная
Лоб корпуса, мм/град.	30
Борт корпуса, мм/град.	25
Корма корпуса, мм/град.	20
Днище, мм	10
Крыша корпуса, мм	10
Лоб башни, мм/град.	30
Вооружение
Калибр и марка пушки	37-мм пушка Škoda vz.34 UV или 47-мм пушка Skoda A11
Боекомплект пушки	80
Прицелы	оптические
Пулемёты	2 × ZB vz.35
Другое вооружение	радиостанция vz.35 со штыревой антенной
Подвижность
Тип двигателя	бензиновый 4-цилиндровый Škoda, жидкостного охлаждения или мотор Skoda T-11/0
Мощность двигателя, л. с.	120 или 240
Скорость по шоссе, км/ч	50
Скорость по пересечённой местности, км/ч	18
Удельное давление на грунт, кг/см²	0,6
Преодолеваемая стенка, м	0,8
Преодолеваемый ров, м	2
Преодолеваемый брод, м	0,9

S-II-c — чехословацкий средний танк, который производился для стран Оси. Также был известен как Š-II-c

История проектирования

Предпосылки

Одним из самых известных танков Чехословакии был LT vz.35, у которого был свой индекс S-II-a. Развивая его конструкцию, инженеры фирмы Škoda создали специальный экспортный вариант S-II-c (или Š-II-c). Название расшифровывалось следующим образом: Š — индекс фирмы Škoda, II — легкий танк, с — экспортный (всего было 4 буквенных категории танков). Работы над этой машиной были начаты в 1936 году после принятия LT vz.35 на вооружение армии ЧСР. Во многом экспортный вариант соответствовал серийному танку, но имелся и целый ряд отличий.

Описание корпуса и оружия

Корпус экспортной модели сохранил клёпаную конструкцию и собирался из листов катаной броневой стали на стальном каркасе при помощи уголков, болтов и заклёпок. Защищенность танка была немного усилена благодаря лобовым бронелистам толщиной 30 мм. Сама компоновка танка и состав экипажа не изменились.

Башня танка имела семигранную форму и диаметр 1260 мм. На крыше устанавливалась неподвижная командирская башенка коробкообразной формы с эпископом и перископом. В лобовом листе башни монтировалась 47-мм пушка Skoda A11 и тяжелый пулемет ZB vz.37 в шаровой установке (второй пулемёт устанавливался в передней части корпуса). Пушка была оснащена оптическим прицелом.

Приборы наблюдения

Из оптических средств и приборов наблюдения, помимо эпископа и перископа, были также два «комплекта», в состав каждого из них входили люк с 50-мм бронестеклом и смотровая щель в переднем бронелисте. По одному такому набору средств наблюдения предназначалось водителю и стрелку-радисту.

Ходовая часть

В отличие от LT vz.35, ходовая часть была улучшена. Каждая ходовая часть на один борт теперь состояла из следующих компонентов:

1. Два блока на листовых рессорах.
2. Две тележки с двумя опорными катками 380 на 110 мм каждая. Входили в блоки.
3. Металлическая продольная балка для усиления жёсткости.
4. Четыре ролика на верхней ветви гусеницы.
5. Дополнительный передний каток без подрессоривания.

Двигатель и трансмиссия

Точные данные не известны, однако очевидно, что «Шкода» поставляла свой же двигатель. По одним источникам, это был бензиновый 4-цилиндровый двигатель рабочим объёмом 13800 кубических сантиметров и мощностью 240 л.с. По другим сведениям, это был мотор класса T-11/0, развивавший мощность 120 л.с. при 3600 об/мин.

Также точно нельзя установить характеристики трансмиссии, которая располагалась в носовой части корпуса. По одной версии, она включала 12-скоростную коробку передач с пневматическими сервоприводами и бортовые фрикционы. По другой версии, она имела только 8 скоростей (6 скоростей вперёд и 2 назад), но остальные детали сохранялись, и, более того, добавлялись пневматические тормоза.

Связь

На танке, в передней части корпуса слева, устанавливалась радиостанция vz.35 со штыревой антенной вынесенной на левый борт. Радиостанция обеспечивала приём в радиусе 2 км и могла работать в качестве телеграфа.

Испытания и поставки

Первые попытки

Первый прототип легкого танка Š-II-c был представлен зимой 1937 года. Первыми клиентами должны были стать Венгрия, Италия и Румыния. После введения в мае 1939 года новой системы обозначений, индекс танка изменили на Т-21 (Т — танк, 2 — средний, 1 — первый тип). В мае 1938 года танк прибыл на полигон в Миловицах, но провести его полномасштабные испытания не удалось. Переговоры с Венгрией провалились, а в октябре последний заказчик отказался от танка. О переговорах с СССР и не могло быть речи, так как ранее в Кубинке проверяли LT vz.35. Только в марте 1939 года пришедшие немцы возобновили испытания, но уже в Куммерсдорфе. На немецких военных специалистов данные Š-II-c не произвелили впечатления в силу устарелости конструкции.

Переговоры с Румынией

Летом 1939 года несколько опытных танков получила в своё распоряжение Румыния. В течение октября-ноября 1939 года были проведены сравнительные испытания образцы танков R-2, Т-21 и V-8-H. На ходовых испытаниях Š-II-c продемонстрировал отличные результаты: при массе в 16,5 тонн он развил на твердом дорожном покрытии максимальную скорость до 50 км/ч. С проходимостью проблем так же не было, удельное давление на грунт не превышало 0,60 кг/кв.см. На ослабленную подвижность танка не обратили внимание. Решение по выбору танков было трудно принять, однако румыны приняли следующее решение: основным танком оставался R-2, но в его конструкцию предполагалось внести ряд доработок от V-8-H. В то же время с фирмой Škoda Werke был заключен контракт на постройку 216 танков Т-21 под новым обозначением R-3. Выполнить это соглашение не удалось из-за наложенного Германией запрета на использование производственных мощностей бывших чешских предприятий.

Поставка танков Венгрии

После переговоров с Румынией чехословаки перешли к Венгрии, которая безуспешно вела переговоры с Германией и Италией. В октябре 1939 года венгры запросили танки для испытаний, но получили согласие только через год (после испытаний в Румынии). Формально танк находился в распоряжении вермахта, поэтому венгры вели переговоры также с армейскими представителями. Для специалистов из Института военной техники танк считался оптимальным из средних.

Только 3 июня 1940 года танк прибыл в Будапешт, но к тому моменту венгры уже не доверяли чехословацким машинам. Они отправили танки на доработку в компанию Weiss Manfréd, которая обозначила их как 40M Turan. Производство наладили к середине 1941 года, но танки оказались слабее почти всех зарубежных аналогов.

Поставка Италии

В октябре 1940 года с новинками чехословацкого танкостроения ознакомились итальянцы. К этому времени самым современным танком итальянского производства считался M11/39, но первые же встречи с британскими танками класса «Crusader» во время Африканской кампании показали слабость танка. Итальянцы собирались запросить у фирмы Skoda Werke 200 танков Т-11 или Т-21, хотя можно было купить лицензию на их выпуск. Пока длились переговоры, опытный образец (уже в довольно изношенном виде) был доставлен в Италию и прошёл сравнительные испытания со средними танками М13/40, M14/41 и трофейным S-35 Somua. Чехословацкая машина продемонстрировала лучшую управляемость при прочих равных характеристиках, однако охлаждение силовой установки посчитали недостаточным. Развернуть сборку Т-21 не удалось также ввиду недостатка производственных мощностей Италии. О дальнейшей судьбе единственного прототипа легкого танка Š-II-c данных не сохранилось. По всей видимости, после завершения испытаний он был разобран.

Последние модернизации

Т-22

Машину почти никто не покупал, но чехословаки продолжили модернизацию танка. В феврале 1941 года фирма Skoda Werke представила прототип модификации Т-22. Внешне эта модель соответствовала Т-21, но имела более мощный двигатель Skoda V-8, пять новых поддерживающих роликов на борт и улучшенной коробкой передач. Геометрические размеры: 5,44 м х 2,45 м х 2,39 м. Масса составляла 17,5 тонн, однако надо учесть, что у данного образца не было башни и оружия.

На испытаниях в Куммерсдорфе танк потерпел аварию из-за перегрева двигателя и был отправлен на ремонт обратно в Плзень. После возвращения испытания продолжились, причем вермахт потребовал адаптировать систему охлаждения для войны в Северной Африке. Работы довести до конца не удалось, так как вермахт предпочёл Pz Kpfw III и Pz Kpfw IV, а немецкая армия оставила Африку.

Впоследствии на базе шасси Т-22 предлагалось строить самоходные установки. В 1942 году было разработано два проекта: Voss I (противотанковый вариант с 75-мм пушкой Skoda А16) и Voss II (САУ огневой поддержки со 150-мм гаубицей SiG33). Дальше деревянных макетов работы так и не продвинулись.

Т-23

Последним вариантом, завершившим ветвь развития танков серии S-II, стал проект Т-23. Его разработка велась в частном порядке с 1940 года. Конструкция танка была аналогична Т-22, но в коробке передач пневматическая система была заменена на механическую. Бронирование усилили за счет установки лобового бронелиста корпуса толщиной 50 мм. Также этот танк оборудовался башней и полным комплектом вооружения (47-мм пушка Skoda A11 и два 7,92-мм пулемета MG34). Боезапас составлял 94 выстрела и 3000 патронов.

Опытный образец танка под кодом Т-23М поступил на испытания в феврале 1941 года, но из-за проблем с охлаждением его вскоре вернули фирме. После доработок ситуация существенно улучшилась: на ходовых тестах прототип Т-23М прошёл около 10000 км, продемонстрировав лучшую техническую надежность за всё время. Приобретением этой боевой машины заинтересовалась Румыния, которая в 1942 году намечала развернуть его лицензионный выпуск, но из-за отсутствия подходящего производства реализовать этот план не удалось.

Прототип танка Т-23М пережил войну. Оставаясь на территории, Чехии он ещё некоторое время использовался для вспомогательных целей, пока в конце 1940-х гг. его не разобрали.

Ссылки

• «Энциклопедия немецких танков Второй Мировой Войны», П.Чемберлен и Х.Дойл, АСТ-Астрель. 2004 г.
• М.Барятинский «Танки Хонведшега», Москва, Моделист-конструктор (Бронеколлекция № 3 / 2005)
• М.Князев «Легкий танк LT vz.35» (Бронеколлекция № 4 / 2003)
• [utocnavozba.wz.cz/ Obrnena technika Ceskoslovenske republiky]  (чешск.)
• [mailer.fsu.edu/~akirk/tanks/Czech/Czechoslovakia.html TANKS! — Czechoslovakia]  (англ.)

Отрывок, характеризующий S-II-c

Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.
– Да ведь вот, он пишет, – говорил другой, указывая на печатную бумагу, которую он держал в руке.
– Это другое дело. Для народа это нужно, – сказал первый.
– Что это? – спросил Пьер.
– А вот новая афиша.
Пьер взял ее в руки и стал читать:
«Светлейший князь, чтобы скорей соединиться с войсками, которые идут к нему, перешел Можайск и стал на крепком месте, где неприятель не вдруг на него пойдет. К нему отправлено отсюда сорок восемь пушек с снарядами, и светлейший говорит, что Москву до последней капли крови защищать будет и готов хоть в улицах драться. Вы, братцы, не смотрите на то, что присутственные места закрыли: дела прибрать надобно, а мы своим судом с злодеем разберемся! Когда до чего дойдет, мне надобно молодцов и городских и деревенских. Я клич кликну дня за два, а теперь не надо, я и молчу. Хорошо с топором, недурно с рогатиной, а всего лучше вилы тройчатки: француз не тяжеле снопа ржаного. Завтра, после обеда, я поднимаю Иверскую в Екатерининскую гошпиталь, к раненым. Там воду освятим: они скорее выздоровеют; и я теперь здоров: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба».
– А мне говорили военные люди, – сказал Пьер, – что в городе никак нельзя сражаться и что позиция…
– Ну да, про то то мы и говорим, – сказал первый чиновник.
– А что это значит: у меня болел глаз, а теперь смотрю в оба? – сказал Пьер.
– У графа был ячмень, – сказал адъютант, улыбаясь, – и он очень беспокоился, когда я ему сказал, что приходил народ спрашивать, что с ним. А что, граф, – сказал вдруг адъютант, с улыбкой обращаясь к Пьеру, – мы слышали, что у вас семейные тревоги? Что будто графиня, ваша супруга…
– Я ничего не слыхал, – равнодушно сказал Пьер. – А что вы слышали?
– Нет, знаете, ведь часто выдумывают. Я говорю, что слышал.
– Что же вы слышали?
– Да говорят, – опять с той же улыбкой сказал адъютант, – что графиня, ваша жена, собирается за границу. Вероятно, вздор…
– Может быть, – сказал Пьер, рассеянно оглядываясь вокруг себя. – А это кто? – спросил он, указывая на невысокого старого человека в чистой синей чуйке, с белою как снег большою бородой, такими же бровями и румяным лицом.
– Это? Это купец один, то есть он трактирщик, Верещагин. Вы слышали, может быть, эту историю о прокламации?
– Ах, так это Верещагин! – сказал Пьер, вглядываясь в твердое и спокойное лицо старого купца и отыскивая в нем выражение изменничества.
– Это не он самый. Это отец того, который написал прокламацию, – сказал адъютант. – Тот молодой, сидит в яме, и ему, кажется, плохо будет.
Один старичок, в звезде, и другой – чиновник немец, с крестом на шее, подошли к разговаривающим.
– Видите ли, – рассказывал адъютант, – это запутанная история. Явилась тогда, месяца два тому назад, эта прокламация. Графу донесли. Он приказал расследовать. Вот Гаврило Иваныч разыскивал, прокламация эта побывала ровно в шестидесяти трех руках. Приедет к одному: вы от кого имеете? – От того то. Он едет к тому: вы от кого? и т. д. добрались до Верещагина… недоученный купчик, знаете, купчик голубчик, – улыбаясь, сказал адъютант. – Спрашивают у него: ты от кого имеешь? И главное, что мы знаем, от кого он имеет. Ему больше не от кого иметь, как от почт директора. Но уж, видно, там между ними стачка была. Говорит: ни от кого, я сам сочинил. И грозили и просили, стал на том: сам сочинил. Так и доложили графу. Граф велел призвать его. «От кого у тебя прокламация?» – «Сам сочинил». Ну, вы знаете графа! – с гордой и веселой улыбкой сказал адъютант. – Он ужасно вспылил, да и подумайте: этакая наглость, ложь и упорство!..