SMS Amazone (1900)
Корабль его величества «Амазоне» - шестой корабль из десяти легких крейсеров класса «Газелле» построенных для имперского германского флота. В 1899 он был заложен на Germaniawerft в Киле, спущен на воду в октябре 1900, вошёл в состав Гохзеефлотте (Флота открытого моря) в ноябре 1901г. Был вооружён главной батареей из десяти 105 мм орудий и двумя 45-м торпедными трубами. Мог развивать скорость в 21,5 узлов (39,8 км/ч).
В мирное время служил в разведывательных силах Гохзеефлотте. После начала первой мировой войны в августе 1914 стал кораблём береговой обороны. В 1916 был разоружён и использовался как учебный корабль. В 1917 был преобразован в плавучую казарму. После окончания войны остался в составе Рейхсмарине и в 1920 вернулся к активной службе в составе нового германского флота. После 1931 нёс вспомогательную службу и до 1950-х оставался на службе в качестве плавучей казармы. В 1954 был разделан на металл.
Содержание
Описание
«Амазоне» была заложена по контракту «F», корпус был заложен на верфи Germaniawerft в Киле в 1899. Спущена на воду 6 октября 1900 года, после чего начались работы по достройке корабля. 15 ноября 1901 вошла в состав Флота открытого моря[1]. . Была 104,8 м длиной, 12,2м шириной, имела осадку в 5,12 м, водоизмещение в 3.082 т при полной боевой загрузке[2]. Двигательная установка состояла из двух трёхцилиндровых машин. Она развивала мощность в 8 тыс. лошадиных сил (6 кВт), корабль развивал скорость в 21,5 узлов (39,8 км/ч). Пар для машины образовывался в десяти угольных водотрубных котлах системы Марина. Крейсер мог нести 560 тонн угля, что обеспечивало дальность плавания в 3.560 морских миль (6.590 км) на скорости в 10 узлов (19 км/ч). Экипаж крейсера состоял из 14 офицеров и 243 матроса[1].
Вооружение крейсера составляли десять 105 мм скорострельных орудий системы SK L/40 на одиночных опорах, Два орудия были размещены рядом на носу, шесть вдоль бортов по три на каждом борту и два бок о бок на корме. Общий боезапас оставлял 1000 выстрелов, по 100 выстрелов на орудие. Орудия имели прицельную дальность в 12.200 м. Также корабль был вооружён двумя 450 мм торпедными аппаратами с пятью торпедами. Аппараты были установлены в корпусе судна по бортам под водой[3]. Корабль был защищён бронированной палубой толщиной от 20 до 25 мм. Толщина стен рубки составляла 80 мм, орудия были защищены тонкими щитами 50 мм толщины[4].
Служба
После вхождения в состав Гохзеефлотте «Амазоне» служила в составе разведывательных сил флота[3]. В 1902 он был приписан к дивизии крейсеров 1-й эскадры германского внутреннего флота. Дивизия состояла из броненосного крейсера «Принц Генрих» (флагман), бронепалубных крейсеров «Виктория-Луиза» и «Фрейя» и лёгких крейсеров «Хела» и «Ниобе» и участвовала в летних манёврах флота в августе-сентябре 1902[5]. В 1905 корабли класса «Газелле» «Ариадне» и «Медуза» заменили «Хелу» и «Ниобе»[6]. «Амазоне» продолжала оставаться в роли разведчика до начала первой мировой войны в августе 1914, после её роль сократилась до корабля береговой обороны[3].
8 мая 1915 во время патрулирования у мыса Аркона «Амазоне» была атакована британской подлодкой Е1. Подлодка выпустила торпеду с дистанции 1.100 м но промахнулась[7]. 9 сентября другая британская подлодка Е18 также безуспешно атаковала «Амазоне» в ходе битвы за Рижский залив[8].
В 1916 «Амазоне» была разоружена и использовалась как базовое учебное судно для военно-морских кадетов. На следующий год она была преобразована в плавучую казарму и простояла в Киле до конца войны. Согласно Версальскому договору Германии было разрешено оставить шесть лёгких крейсеров. «Амазоне» вошла в состав новоорганизованного Рейхсмарине. В 1921-23 крейсер прошёл модернизацию на верфи Рейхсмарине в Вильгельмсхафене, её нос был переделан по типу клипера. Были установлены десять 105 мм орудий системы SK L/45 на опорах по типу подводного флота и два 500 мм торпедных аппарата на палубных пускателях[9].
Амазоне прослужила в составе Рейхсмарине с 1923 по 1930[10]. В 1926 командование кораблём принял корветтенкапитан Альфред Заальвахтер, будущий адмирал во время второй мировой войны[11]. 31 марта 1931 «Амазоне» была вычеркнута из списков флота. Позднее корабль использовался в качестве плавучей казармы для комиссии по приёмке подводных лодок в Киле и затем как судно обеспечения группы подлодок управления по проверке строительства кораблей. «Аамазоне» пережила вторую мировую войну и после 1945 служила плавучей казармой в Бремене. В 1954 старый крейсер был разделан на металл в Гамбурге[10].
Напишите отзыв о статье "SMS Amazone (1900)"
Примечания
- Комментарии
Литература
- Brassey's Naval Annual. — London: J. Griffin & Co., 1903.
- (1905) «none». The Fortnightly Review (Chapman and Hall, Ltd.) LXXVII.
- Gröner Erich. German Warships: 1815–1945. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1990. — ISBN 0-87021-790-9.
- Submarines of the Russian and Soviet Navies, 1718–1990. — Annapolis: Naval Institute Press, 1991. — ISBN 0-87021-570-1.
- Tucker Spencer. World War II at Sea: An Encyclopedia. — Santa Barbara, CA: ABC-CLIO, 2011. — ISBN 9781598844573.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий SMS Amazone (1900)
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.
– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
