SMS Condor
Корабль его величества «Кондор» — безбронный крейсер ВМС Германской империи. 4-й корабль типа «Бусард» (состоявшего из пяти кораблей). Киль крейсера был заложен в Гамбурге в 1891, корабль был спущен на воду в 1892 и введён в строй в декабре 1892. «Кондор» был предназначен для несения службы за рубежом. Вооружение крейсера составляли восемь 105 мм орудий объединённых в главную батарею. Крейсер мог развивать скорость в 15,5 узлов (28,7 км/ч).
Большую часть службы «Кондор» провёл за рубежом, сначала в германской восточной Африке в 1890-х, а в 1900-х на станции южных морей в Тихом океане. Крейсер присутствовал в восточной Африке при росте напряженности между Германией и Британией в ходе второй англо-бурской войны в 1899 году. «Кондор» часто использовался для подавления бунтов на германских островах Тихого океана в десятилетие предшествующее Первой мировой войне. В марте 1914 сильно изношенный крейсер вернулся в Германию и был освобождён от службы. В 1916 крейсер был перестроен в блокшив для хранения мин. После окончания Первой мировой войны крейсер был заброшен, а в 1921 разделан на металл.
Содержание
Описание
Корпус крейсера был длиной в 83,9 м и 12,7 м шириной, осадка в 4,42 м, водоизмещение в 1 864 т при полной боевой загрузке. Силовая установка состояла из двух горизонтальных трёхцилиндровых паровых машин питаемых от четырёх цилиндрических угольных котлов. Крейсер развивал максимальную скорость в 15,5 узлов (28,7 км/ч) и мог пройти расстояние в 5 460 км на скорости 9 узлов. Экипаж корабля состоял из 9 офицеров и 152 матросов[1].
Вооружение крейсера составляли восемь 105 мм скорострельных орудий SK L/35 на одиночных опорах, общий боезапас оставлял 800 выстрелов. Орудия били на 10 800 м[1]. Два орудия были размещены рядом на носу, два на каждом борту и два на корме. На борту были также пять револьверных орудий[2] и два 350 мм торпедных аппарата с пятью торпедами, установленных на палубе[1].
Служба
«Кондор» получил приказ заменить канонерскую лодку «Эбер» потопленную ураганом накрывшим Апиа (Самоа) в 1889[3]. Крейсер был заложен в 1891 на гамбургской верфи «Блом унд Фосс»[2]. Вспышка холеры в Гамбурге затруднила строительство корабля, но тем не менее корпус был достроен в предусмотренный срок и к 23 февраля 1892 был готов к спуску на воду. Вице-адмирал Вильгельм Шрёдер командующий базой на Балтике произнёс речь на церемонии спуска. Капитан-цур-зее фон Боденхаузен директор Kaiserliche Werft в Вильгельмсхафене дал имя кораблю. Спуск на воду произошёл самопроизвольно поскольку прилив начался раньше чем ожидалось[3]. Корабль был достроен 9 декабря того же года и вошёл в строй Кайзерлихмарине[2]. Выход в море «Кондора» отложили до 15 декабря ввиду предосторожностей связанных с холерой[3].
База в восточной Африке
2 октября 1894 «Кондор» получил назначение в германскую восточную Африку, его базой стал Дар-эс-Салам, крейсер должен был заменить канонерку «Мёве» (Möwe). Одной из главных причин этого назначения стало давление на Британию, которая утверждалась в бурских республиках: Трансваале и Оранжевой, где у Германии были свои интересы. Находясь в восточной Африке «Кондор» мог быстро ответить на британские действия в регионе. Располагаясь здесь «Кондор» часто ходил между германской восточной Африкой и восточным берегом южной Африки, пока в 1899 не вспыхнула Вторая англо-бурская война. С 15 декабря 1894 года по 1 января 1895 крейсер стоял в Лоуренсу-Маркеш, столице португальской восточной Африки. 27 июня в бухте Делагоа «Кондор» присоединился к «Корморану» (крейсеру того же типа). Ввиду трений между Германией и Британией «Кондор» отправился в Дурбан для ежегодного ремонта, который продлился с 3 августа по 16 ноября. Затем крейсер отбыл в германскую восточную Африку и заменил там однотипный крейсер «Seeadler»[3].
В конце декабря 1895 британцы предприняли т. н. рейд Джеймсона в Трасвааль, что побудило германское военно-морское командование отправить «Кондор» обратно в Лоуренсу-Маркеш в январе 1896. С 14 по 16 июня «Кондор» был отправлен на остров Маэ (Сейшельские острова) для отдыха экипажа, после чего вернулся в восточную Африку. С 26 августа по 25 ноября крейсер находился у Кейптауна, но ввиду протестов, которые получал германский консул граф фон Пфейль «Кондор» отправили обратно в Лоуренсу-Маркеш, где он оставался с 11 декабря по 2 февраля 1897. Делегация с крейсера присутствовала на церемонии железной дороги Претория — Лоуренсу-Маркеш, построенной на германские деньги. В этот период «Кондор» нёс службу вместе с крейсером «Швальбе» (Schwalbe)[4]. 3 января 1901 «Кондор» покинул Африку и направился в Германию. При переходе через Северное море крейсер отреагировал на сигнал бедствия, поданный германским пароходом Mawska[3].
База на южном море
Находясь в Германии «Кондор» прошёл ремонт корпуса и силовой установки. Два года спустя крейсер был отправлен в Тихий океан, чтобы заменить «Корморан» на базе в южном море. 26 июня 1903 «Кондор» прибыл в Сингапур[3]. В 1904 «Кондор» нёс службу вместе с крейсером «Seeadler» и старой канонеркой «Мёве» (которая к тому времени была переквалифицирована в исследовательский корабль)[5]. С июля по сентябрь 1905 «Кондор» подавлял бунт в Германском Самоа. В апреле-мае 1905 крейсер ушёл в Сидней (Австралия) для проведения основного ремонта. Затем «Кондор» доставил имперского губернатора Самоа Вильгельма Солфа на Гавайи, визит продлился с 30 августа по 14 сентября. С 9 марта по 16 мая 1907 и с 10 марта по 18 мая 1908[6] крейсер проходил ежегодные ремонты в Сиднее. В октябре 1907 «Кондор» был послан к островной цепи Ралик для проведения артиллерийских учений. Учения были предприняты в качестве демонстрации силы для местного племенного вождя, чтобы удержать его от бунта против германских властей[7].
Вместе с канонеркой «Ягуар» крейсер участвовал в подавлении бунта на Маршалловых островах в сентябре и октябре 1908[6]. В ходе операции крейсер доставил контингент меланезийской пехоты на остров Понпей чтобы подавить трения между племенами на острове[8]. В начале 1909 в Апиа вспыхнул мятеж, поскольку «Кондора» там не было на подавления мятежа были брошены лёгкие крейсера «Лейпциг» и «Аркона». В августе «Кондор» провёл безуспешные поиски имперского парохода Seestern, который пропал по дороге в Брисбен. В июле 1910 «Кондор» встретил в Апиа броненосный крейсер «Шарнхорст» и крейсера «Нюрнберг» и «Эмден» из германской восточно-азиатской крейсерской эскадры в январе 1911 «Кондор» снова отправился на остров Понпей для подавления восстания племени Сокехов, вместе с крейсерами «Лейпциг» и «Корморан»[6].
С 20 мая 1911 по 1 октября 1911 крейсер проходил основной ремонт на Kaiserliche Werft в Циндао. В ходе Агадирского кризиса в ноябре корабль был отправлен на острова Яп с приказом незамедлительно получать сообщения с недавно построенной радиостанции. С 1 марта по 18 апреля 1912 года крейсер прошёл техническое обслуживание в Сиднее. В этом же году его экипаж был увеличен для проведения более масштабной конвойной службы в германских протекторатах. 8 января 1913 «Кондор» был переклассифицирован в канонерку. В ходе базового ремонта в Циндао было обнаружено, что корпус крейсера в очень плохом состоянии. В ноябре, когда «Кондор» находился в Апиа, пришёл приказ идти в Германию. На пути туда крейсер защитил германский пароход «Занзибар» севший на мель у марокканского побережья от враждебно настроенных марокканцев[6].
Итог
30 марта 1914 «Кондор» прибыл в Данциг и был отстранён от службы. В 1916 корабль был перестроен в блокшив для хранения морских мин во Фридрихсорте (Киль). В этом качестве «Кондор» служил в ходе Первой мировой войны. Ввиду послевоенных сокращений германского флота крейсер был заброшен. 18 ноября 1920 корпус блокшива был разобран, 8 апреля 1921 продан на металл и в том же году разобран в Гамбурге[6][9].
Напишите отзыв о статье "SMS Condor"
Примечания
- Комментарии
Литература
- Conway's All the World's Fighting Ships 1860–1905 / Gardiner, Robert. — Greenwich: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-8317-0302-4.
- Gröner Erich. German Warships 1815–1945. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1990. — ISBN 0-87021-790-9.
- Hezel Francis X. Strangers in Their Own Land: A Century of Colonial Rule in the Caroline and Marshall Islands. — Honolulu, HI: University of Hawaii Press, 2003. — ISBN 0-8248-2804-6.
- Die Deutschen Kriegsschiffe. — Ratingen: Mundus Verlag, 1993. — Vol. 2. — ISBN 978-3-8364-9743-5.
- (June 1899) «Naval Notes». Journal of the Royal United Service Institution (J. J. Keliher & Co.) XLIII: 73–90.
- (June 1904) «Naval Notes». Journal of the Royal United Service Institution (J. J. Keliher & Co.) XLVIII: 1071–1081.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий SMS Condor
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
