SMS Goeben (1911)
«Гёбен» (нем. Goeben) — германский линейный крейсер типа «Мольтке» времен Первой мировой войны. Введен в строй 2 июля 1912 года. В 1914—1917 годах вёл операции на Чёрном море против русского флота и кавказского фронта русской армии.
С августа 1914 года в составе турецкого флота под именем «Султан Селим Грозный» (тур. Yavuz Sultan Selim) или просто Yavuz. До 1950 года был флагманом военно-морского флота Турции. В 1973 году разрезан на металл[1] (последним из кораблей германского имперского флота) после того, как Германия отказалась выкупить его и превратить в музей.
Считается, что «Гёбен» («Явуз Султан Селим») оставался на активной службе дольше, чем любой другой корабль дредноутного типа в мире.
Содержание
Строительство
Линейный крейсер типа «Мольтке». Заложен 12 или 28 августа[Прим. 1] 1909 года, спущен на воду 28 марта 1911 года, предварительно вошёл в состав флота 2 июля 1912 года. Стоимость постройки составила 41 564 000 золотых марок или 20 728 000 рублей золотом. Строительство велось на судоверфи фирмы «Блом унд Фосс» («Blohm und Voss») в Гамбурге.
Назван в честь Августа Карла фон Гебена, прусского генерала времен франко-прусской войны 1870—1871.
Первая мировая война
До войны крейсер был флагманом Средиземноморской группы Кайзерлихмарине (командующий — адмирал В.Сушон).
1914
Летом 1914 года «Гёбен» и лёгкий крейсер «Бреслау» находились вблизи побережья Африки. В Средиземном море находились значительные силы французского флота, поэтому после объявления войны было решено перевести группу в Константинополь, ближе к берегам нейтральной Турции, дружественной Германии. Кроме французского флота, в Средиземном море находилась и группа британских линейных крейсеров, однако «Гёбену» и «Бреслау» удалось ускользнуть от союзников и благополучно дойти до цели: 10 августа 1914 немецкие крейсера достигли пролива Дарданеллы.
Турция была всё ещё нейтральной страной и по существовавшим договорам не имела права впускать корабли воюющих сторон в проливы. Однако Германии удалось склонить на свою сторону военного министра Турции Энвер-пашу, и разрешение было дано. Для того, чтобы преодолеть юридические затруднения, немецкие крейсера были формально включены в состав турецкого флота под именами Yavuz Sultan Selim и Midilli, вся команда при этом осталась немецкой. 16 августа крейсера подошли к Константинополю. 23 сентября контр-адмирал Сушон был назначен главнокомандующим турецким флотом.
- 29 октября «Гёбен» подошёл к Севастополю и обстрелял его. Береговые батареи открыли ответный огонь. 254-мм снаряд попал в район кормовой трубы, но не взорвался. При отходе «Гёбен» встретил и обстрелял русский минный заградитель «Прут» (чтобы избежать захвата, командир капитан 2-го ранга Быков Г. А. приказал затопить корабль, открыв кингстоны, а команде высадиться на шлюпки[2]), после чего накрыл залпом из 150-мм орудий эсминец «Лейтенант Пущин», пришедший на помощь тонущему «Пруту»[1]. После этих событий Россия объявила войну Турции[Прим. 2].
- 18 ноября «Гёбен» и «Бреслау» вновь приблизились к берегам Крыма и у мыса Сарыч внезапно встретились с главными силами Черноморского флота во главе с броненосцем «Евстафий». Из-за тумана противники обнаружили друг друга на расстоянии менее 5 миль. В последовавшей перестрелке «Гёбен» получил несколько попаданий тяжёлыми снарядами, однако, благодаря преимуществу в скорости, немецким крейсерам удалось оторваться от русской эскадры и уйти (см. Бой у мыса Сарыч).
- 10 декабря прикрывал транспорты с войсками и обстрелял Батум
- 26 декабря наскочил на минное поле, установленное русскими кораблями вблизи входа в пролив Босфор. Первая мина взорвалась по правому борту вблизи носовой рубки. В корпусе образовалась пробоина площадью около 50 м², однако внутренняя броневая переборка (torpedo bulkhead) выдержала удар. Через несколько минут взорвалась вторая мина — на этот раз по левому борту впереди каземата; площадь пробоины в корпусе составила более 60 м², однако внутренняя броня выдержала и на этот раз. Корабль принял до 600 тонн воды, но смог дойти до базы. Для ремонта пришлось вызывать рабочих из Германии и сооружать гигантские кессоны весом в 160 тонн[1].
1915
- 3 апреля «Гёбен» и «Бреслау» вышли в Чёрное море, чтобы встретить турецкие бронепалубные крейсера «Хамидие» и «Меджидие», посланные для бомбардировки Николаева. «Меджидие» наскочил на мину и затонул, поэтому бомбардировка Николаева была отменена, германские же корабли отправились к Севастополю. Присутствие противника было обнаружено русским гидропланом, и в море вышла эскадра Черноморского флота: шесть броненосцев в сопровождении двух крейсеров и пяти эсминцев. Тем временем немецкие крейсера потопили два грузовых парохода и поджидали русскую эскадру, чтобы прикрыть отход «Хамидие» в Босфор. Когда русский флот приблизился на расстояние 10 миль, «Бреслау» поставил дымовую завесу, под прикрытием которой германские крейсера стали отходить. Русские линкоры развили максимальный ход и открыли огонь, но в наступивших сумерках успеха не добились. Немецкие крейсера получили по радио сообщение о том, что «Хамидие» благополучно вернулся на базу, и начали отход, не подозревая, что в темноте к ним приблизились русские эсминцы. Неосторожные переговоры по радио выдали русских моряков, и «Бреслау», осветив эсминцы прожекторами, открыл огонь с дистанции 200 м. Немецкие моряки посчитали, что ими были потоплены два эсминца, но русские корабли отступили без потерь. «Гёбен» и «Бреслау» вновь ушли в Босфор.
До конца года операции «Гёбена» были ограничены из-за недостатка угля; крейсер выходил в море лишь два раза: 9—11 августа и 5—6 сентября.
1916
- 8 января во время очередного выхода столкнулся с новым русским линкором «Императрица Екатерина Великая». Пять залпов «Гёбена», выпущенные с максимальной дистанции, легли с недолётами. Крейсер начал отход, постепенно увеличивая дистанцию[Прим. 3]. Русский линкор развил максимальную скорость и продолжал преследование ещё 30 минут ведя огонь из 305-мм орудий: последние залпы были сделаны с дистанции 22,5 км[3]. «Гёбен» получил лишь осколочные попадания и ушёл в Босфор[1].
- 4 — 6 февраля прикрывал транспорты с войсками
- 4 июля обстрелял Туапсе.
В конце 1916 года на «Гёбен» установили приборы центральной наводки главного и среднего калибров. Угол возвышения орудий увеличили до 22,5°, что давало крейсеру возможность вести бой с новыми русскими линкорами на дистанциях до 23 км. Одновременно были демонтированы последние четыре 88-мм орудия, ещё остававшиеся на борту.
1917
Появление русских дредноутов кардинально изменило обстановку на кавказско-черноморском театре военных действий. Благодаря достигнутому качественному превосходству, черноморский флот смог блокировать доставку угля из района Зонгулдак в Анатолии в Константинополь, в результате чего в 1917 г «Гебен» ни разу не вышел в море[1].
1918
После октябрьской революции в Петрограде и в результате наступившей после этого анархии, русский флот потерял боеспособность и военные действия на Чёрном море прекратились; база флота в Севастополе по Брестскому договору попала под контроль Германии[Прим. 4].
После завершения Дарданелльской операции Англия держала специальную флотилию в Эгейском море на случай выхода «Гёбена».
- 10 января «Гёбен» и «Бреслау» вышли из Дарданелл и столкнулись с английскими силами у острова Имброс. В этот момент линкоры английской флотилии (HMS Agamemnon и HMS Lord Nelson) находились в другом месте, и английские эсминцы и мониторы стали лёгкой добычей: были потоплены мониторы M28 и HMS Raglan. Однако вскоре после боя немецкие крейсера наскочили на минное поле: «Бреслау» затонул мгновенно, «Гёбен» также подорвался на трёх минах, но остался на плаву. Вскоре крейсер был атакован эскадрильей из примерно десяти английских самолётов и, пытаясь уйти от воздушной атаки, сел на мель в районе отмели Нагара.
- 30 марта «Гебен» сопровождал турецкую комиссию по разоружению, прибывшую в Одессу после подписания Брест-Литовского договора.
- В мае проходил ремонт в Севастополе, где, в отличие от Константинополя, имелся сухой док подходящего размера. Силами местных рабочих были устранены течи и проведена очистка корпуса.
- 28 июня «Гебен» с группой эсминцев отправился в Новороссийск для интернирования остатков русского военного флота, но к моменту прибытия группы на место корабли уже были затоплены. Оставив эсминцы в Новороссийске, «Гебен» вернулся в Севастополь, где силами местных рабочих была проведена очистка днища.
- 7 августа — 19 октября: по возвращении в Константинополь, проходил ремонт по устранению повреждений, нанесенных взрывами мин в январе. В военных действиях больше участия не принимал.
- 2 ноября Германия передала крейсер в собственность турецкого правительства[4].
После войны
Условия Севрского мирного договора между Оттоманской империей и союзниками (1920), предусматривали передачу крейсера Англии в качестве военных репараций. Однако после войны за независимость Турции договор был расторгнут. По Лозаннскому мирному договору (1923) большая часть флота оставалась в распоряжении турецкого правительства. В число оставленных Турции кораблей вошел и «Гебен» («Явуз»)[5].
Стратегическое значение
Появление «Гёбена» и «Бреслау» в Чёрном море ускорило вступление Турции в войну на стороне Центральных держав. Хотя военные действия Турции и имели некоторое самостоятельное значение, однако наибольшее влияние на ход войны оказала потеря южного маршрута снабжения русской армии, а также прекращение экспорта русского зерна — основного источника валюты для русской казны. Вместе с германской блокадой Балтийского моря это отрезало Россию от Европы; оставшиеся пути снабжения через Архангельск и Владивосток были слишком долгими и ненадёжными. Всё это привело к заметному ослаблению военной мощи русской армии, испытывавшей постоянный недостаток в материальном снабжении[6][Прим. 6].
Кавказский фронт
Действия «Гёбена» оказали большое влияние на операции Кавказского фронта. До 1914 русские линкоры доминировали в Чёрном море, и русская армия планировала десант в Босфоре. Появление «Гёбена» в корне изменило ситуацию: любые действия у турецких берегов теперь требовали присутствия всей броненосной бригады ЧФ, поскольку меньшие силы могли быть уничтожены «Гёбеном». Влияние «Гебена» было нейтрализовано лишь в начале 1916 года с вводом в строй русских линкоров «Императрица Мария» и «Императрица Екатерина Великая». Нейтрализация «Гебена» радикально изменило соотношение сил на кавказско-черноморском театре в пользу России[Прим. 7].
См. также
Напишите отзыв о статье "SMS Goeben (1911)"
Примечания
- ↑ Расхождения в источниках
- ↑ Посол США в Константинополе Генри Моргентау позднее указывал, что правительство Турции в целом было против войны с Россией, закономерно опасаясь поражения. Турецкий министр ВМФ Джемаль-паша не давал санкции на атаку российских портов и был поставлен перед фактом германских действий. Англия и Франция также были против вступления Турции в войну на стороне Германии. По просьбе турок Моргентау обратился к российскому послу М. Н. Гирсу с предложением уладить дело миром. Гирс ответил, что это возможно лишь в случае, если Турция уволит всех германских офицеров из армии и флота. Вскоре Россия без консультаций с союзниками объявила войну Оттоманской империи ([www.e-reading-lib.org/bookreader.php/1007133/Morgentau_-_Tragediya_armyanskogo_naroda._Istoriya_posla_Morgentau.html «Записки посла Моргентау»]).
- ↑ На испытаниях «Гебен» показал максимальную скорость более 28 узлов. Однако из-за расшатанных гребных валов удалось развить скорость только в 23 узла; максимальная же скорость линкоров типа «Императрица Мария» составляла 21 узел.
- ↑ Существует мнение, что деятельность политической группы под руководством Ленина была инспирирована германским Генеральным штабом (см. «Пломбированный вагон»).
- ↑ Полное устранение повреждений полученных на минном поле происходило позднее: с 7 августа по 19 октября 1918.
- ↑ Лиддел Гарт приводит мнение генерала Гофмана, начальника штаба Восточного фронта: «Осенью 1915 года Гофман решительно и убежденно заявил, что успех германских действии против России всецело зависит от возможности „прочно преградить Дарданеллы“, потому что „если русские увидят, что пути для экспорта хлеба и ввоза военных материалов закрыты, страна будет постепенно охвачена параличом“.» («Правда о Первой мировой», стр. 129)
- ↑ В январе 1916 началось общее наступление русской армии на кавказском фронте: 3 февраля был взят Эрзерум. Весной 1916 русские войска провели успешные десантные операции на побережье Анатолии: в Ризе (март 1916) и Трабзоне (апрель). К августу 1916 восточная часть Анатолии была занята русской армией.
Сноски
- ↑ 1 2 3 4 5 «German Battlecruisers 1914-18» стр. 19
- ↑ Варнек П. А. [keu-ocr.narod.ru/Prut Последние минуты минного заградителя «Прут»] (рус.) // Гангут : Сборник. — СПб.: «Гангут», 1997. — № 12бис.
- ↑ Широкорад А. Б. Черноморский флот в трёх войнах и трёх революциях
- ↑ Halpern, p. 258.
- ↑ Gardiner & Gray, p. 388.
- ↑ Лиддел Гарт, с. 129.
Литература
На русском
- Кооп Г. На линейном крейсере «Гёбен». — СПб.: АНТ-Принт, 2002.
- Козлов Д. Ю. «Странная война» на Чёрном море (август-октябрь 1914 года). — М.: Квадрига, 2009. — 223 с., илл. — ISBN 978-5-904162-07-8
- Бэзил Лиддел Гарт. 1914. Правда о Первой мировой. — М.: Эксмо, 2009. — 480 с. — (Перелом истории). — 4300 экз. — ISBN 978-5-699-36036-9.
На английском
- Halpern Paul G. A Naval History of World War I. — Annapolis: Naval Institute Press, 1995. — ISBN 978-1-55750-352-7.
- Herwig Holger. "Luxury" Fleet: The Imperial German Navy 1888–1918. — Amherst, New York: Humanity Books, 1998. — ISBN 978-1-57392-286-9.
- Hough Richard. Dreadnought: A History of the Modern Battleship. — Cornwall, UK: Penzance, 2003. — ISBN 978-1-904381-11-2.
- The Ottoman Steam Navy 1828–1923. — London: Conway Maritime Press, 1995. — ISBN 978-0-85177-610-1.
- Nekrasov George. North of Gallipoli: The Black Sea Fleet at War 1914–1917. — Boulder, Colorado: East European Monographs, 1992. — Vol. CCCXLIII. — ISBN 978-0-88033-240-8.
- Staff Gary. German Battlecruisers: 1914–1918. — Oxford: Osprey Books, 2006. — ISBN 978-1-84603-009-3.
- Robert K. Massie «Castles of Steel: Britain, Germany, and the Winning of the Great War at Sea», Random House, October 28, 2003; ISBN 978-0-679-45671-1
Внешние ссылки
- [www.youtube.com/watch?v=hUNotDL72Fw The Middle East during World War I] — Первая мировая война на Ближнем Востоке (док. фильм).
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Лиддел Гарт, Gardiner & Gray Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий SMS Goeben (1911)
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.
– Хочешь, возьми себе, – говорил офицер, подавая девушке яблоко. Девушка улыбнулась и взяла. Несвицкий, как и все, бывшие на мосту, не спускал глаз с женщин, пока они не проехали. Когда они проехали, опять шли такие же солдаты, с такими же разговорами, и, наконец, все остановились. Как это часто бывает, на выезде моста замялись лошади в ротной повозке, и вся толпа должна была ждать.
– И что становятся? Порядку то нет! – говорили солдаты. – Куда прешь? Чорт! Нет того, чтобы подождать. Хуже того будет, как он мост подожжет. Вишь, и офицера то приперли, – говорили с разных сторон остановившиеся толпы, оглядывая друг друга, и всё жались вперед к выходу.
Оглянувшись под мост на воды Энса, Несвицкий вдруг услышал еще новый для него звук, быстро приближающегося… чего то большого и чего то шлепнувшегося в воду.
– Ишь ты, куда фатает! – строго сказал близко стоявший солдат, оглядываясь на звук.
– Подбадривает, чтобы скорей проходили, – сказал другой неспокойно.
Толпа опять тронулась. Несвицкий понял, что это было ядро.
– Эй, казак, подавай лошадь! – сказал он. – Ну, вы! сторонись! посторонись! дорогу!
Он с большим усилием добрался до лошади. Не переставая кричать, он тронулся вперед. Солдаты пожались, чтобы дать ему дорогу, но снова опять нажали на него так, что отдавили ему ногу, и ближайшие не были виноваты, потому что их давили еще сильнее.
– Несвицкий! Несвицкий! Ты, г'ожа! – послышался в это время сзади хриплый голос.
Несвицкий оглянулся и увидал в пятнадцати шагах отделенного от него живою массой двигающейся пехоты красного, черного, лохматого, в фуражке на затылке и в молодецки накинутом на плече ментике Ваську Денисова.
– Вели ты им, чег'тям, дьяволам, дать дог'огу, – кричал. Денисов, видимо находясь в припадке горячности, блестя и поводя своими черными, как уголь, глазами в воспаленных белках и махая невынутою из ножен саблей, которую он держал такою же красною, как и лицо, голою маленькою рукой.
– Э! Вася! – отвечал радостно Несвицкий. – Да ты что?
– Эскадг'ону пг'ойти нельзя, – кричал Васька Денисов, злобно открывая белые зубы, шпоря своего красивого вороного, кровного Бедуина, который, мигая ушами от штыков, на которые он натыкался, фыркая, брызгая вокруг себя пеной с мундштука, звеня, бил копытами по доскам моста и, казалось, готов был перепрыгнуть через перила моста, ежели бы ему позволил седок. – Что это? как баг'аны! точь в точь баг'аны! Пг'очь… дай дог'огу!… Стой там! ты повозка, чог'т! Саблей изг'ублю! – кричал он, действительно вынимая наголо саблю и начиная махать ею.
Солдаты с испуганными лицами нажались друг на друга, и Денисов присоединился к Несвицкому.
– Что же ты не пьян нынче? – сказал Несвицкий Денисову, когда он подъехал к нему.
– И напиться то вг'емени не дадут! – отвечал Васька Денисов. – Целый день то туда, то сюда таскают полк. Дг'аться – так дг'аться. А то чог'т знает что такое!
– Каким ты щеголем нынче! – оглядывая его новый ментик и вальтрап, сказал Несвицкий.
Денисов улыбнулся, достал из ташки платок, распространявший запах духов, и сунул в нос Несвицкому.
– Нельзя, в дело иду! выбг'ился, зубы вычистил и надушился.
Осанистая фигура Несвицкого, сопровождаемая казаком, и решительность Денисова, махавшего саблей и отчаянно кричавшего, подействовали так, что они протискались на ту сторону моста и остановили пехоту. Несвицкий нашел у выезда полковника, которому ему надо было передать приказание, и, исполнив свое поручение, поехал назад.
Расчистив дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон.
По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди по четыре человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Остановленные пехотные солдаты, толпясь в растоптанной у моста грязи, с тем особенным недоброжелательным чувством отчужденности и насмешки, с каким встречаются обыкновенно различные роды войск, смотрели на чистых, щеголеватых гусар, стройно проходивших мимо их.
– Нарядные ребята! Только бы на Подновинское!
– Что от них проку! Только напоказ и водят! – говорил другой.
– Пехота, не пыли! – шутил гусар, под которым лошадь, заиграв, брызнула грязью в пехотинца.
– Прогонял бы тебя с ранцем перехода два, шнурки то бы повытерлись, – обтирая рукавом грязь с лица, говорил пехотинец; – а то не человек, а птица сидит!
– То то бы тебя, Зикин, на коня посадить, ловок бы ты был, – шутил ефрейтор над худым, скрюченным от тяжести ранца солдатиком.
– Дубинку промеж ног возьми, вот тебе и конь буде, – отозвался гусар.
Остальная пехота поспешно проходила по мосту, спираясь воронкой у входа. Наконец повозки все прошли, давка стала меньше, и последний батальон вступил на мост. Одни гусары эскадрона Денисова оставались по ту сторону моста против неприятеля. Неприятель, вдалеке видный с противоположной горы, снизу, от моста, не был еще виден, так как из лощины, по которой текла река, горизонт оканчивался противоположным возвышением не дальше полуверсты. Впереди была пустыня, по которой кое где шевелились кучки наших разъездных казаков. Вдруг на противоположном возвышении дороги показались войска в синих капотах и артиллерия. Это были французы. Разъезд казаков рысью отошел под гору. Все офицеры и люди эскадрона Денисова, хотя и старались говорить о постороннем и смотреть по сторонам, не переставали думать только о том, что было там, на горе, и беспрестанно всё вглядывались в выходившие на горизонт пятна, которые они признавали за неприятельские войска. Погода после полудня опять прояснилась, солнце ярко спускалось над Дунаем и окружающими его темными горами. Было тихо, и с той горы изредка долетали звуки рожков и криков неприятеля. Между эскадроном и неприятелями уже никого не было, кроме мелких разъездов. Пустое пространство, саженей в триста, отделяло их от него. Неприятель перестал стрелять, и тем яснее чувствовалась та строгая, грозная, неприступная и неуловимая черта, которая разделяет два неприятельские войска.
«Один шаг за эту черту, напоминающую черту, отделяющую живых от мертвых, и – неизвестность страдания и смерть. И что там? кто там? там, за этим полем, и деревом, и крышей, освещенной солнцем? Никто не знает, и хочется знать; и страшно перейти эту черту, и хочется перейти ее; и знаешь, что рано или поздно придется перейти ее и узнать, что там, по той стороне черты, как и неизбежно узнать, что там, по ту сторону смерти. А сам силен, здоров, весел и раздражен и окружен такими здоровыми и раздраженно оживленными людьми». Так ежели и не думает, то чувствует всякий человек, находящийся в виду неприятеля, и чувство это придает особенный блеск и радостную резкость впечатлений всему происходящему в эти минуты.
На бугре у неприятеля показался дымок выстрела, и ядро, свистя, пролетело над головами гусарского эскадрона. Офицеры, стоявшие вместе, разъехались по местам. Гусары старательно стали выравнивать лошадей. В эскадроне всё замолкло. Все поглядывали вперед на неприятеля и на эскадронного командира, ожидая команды. Пролетело другое, третье ядро. Очевидно, что стреляли по гусарам; но ядро, равномерно быстро свистя, пролетало над головами гусар и ударялось где то сзади. Гусары не оглядывались, но при каждом звуке пролетающего ядра, будто по команде, весь эскадрон с своими однообразно разнообразными лицами, сдерживая дыханье, пока летело ядро, приподнимался на стременах и снова опускался. Солдаты, не поворачивая головы, косились друг на друга, с любопытством высматривая впечатление товарища. На каждом лице, от Денисова до горниста, показалась около губ и подбородка одна общая черта борьбы, раздраженности и волнения. Вахмистр хмурился, оглядывая солдат, как будто угрожая наказанием. Юнкер Миронов нагибался при каждом пролете ядра. Ростов, стоя на левом фланге на своем тронутом ногами, но видном Грачике, имел счастливый вид ученика, вызванного перед большою публикой к экзамену, в котором он уверен, что отличится. Он ясно и светло оглядывался на всех, как бы прося обратить внимание на то, как он спокойно стоит под ядрами. Но и в его лице та же черта чего то нового и строгого, против его воли, показывалась около рта.
– Кто там кланяется? Юнкег' Миг'онов! Hexoг'oшo, на меня смотг'ите! – закричал Денисов, которому не стоялось на месте и который вертелся на лошади перед эскадроном.
Курносое и черноволосатое лицо Васьки Денисова и вся его маленькая сбитая фигурка с его жилистою (с короткими пальцами, покрытыми волосами) кистью руки, в которой он держал ефес вынутой наголо сабли, было точно такое же, как и всегда, особенно к вечеру, после выпитых двух бутылок. Он был только более обыкновенного красен и, задрав свою мохнатую голову кверху, как птицы, когда они пьют, безжалостно вдавив своими маленькими ногами шпоры в бока доброго Бедуина, он, будто падая назад, поскакал к другому флангу эскадрона и хриплым голосом закричал, чтоб осмотрели пистолеты. Он подъехал к Кирстену. Штаб ротмистр, на широкой и степенной кобыле, шагом ехал навстречу Денисову. Штаб ротмистр, с своими длинными усами, был серьезен, как и всегда, только глаза его блестели больше обыкновенного.
– Да что? – сказал он Денисову, – не дойдет дело до драки. Вот увидишь, назад уйдем.
– Чог'т их знает, что делают – проворчал Денисов. – А! Г'остов! – крикнул он юнкеру, заметив его веселое лицо. – Ну, дождался.
И он улыбнулся одобрительно, видимо радуясь на юнкера.
Ростов почувствовал себя совершенно счастливым. В это время начальник показался на мосту. Денисов поскакал к нему.
– Ваше пг'евосходительство! позвольте атаковать! я их опг'окину.
– Какие тут атаки, – сказал начальник скучливым голосом, морщась, как от докучливой мухи. – И зачем вы тут стоите? Видите, фланкеры отступают. Ведите назад эскадрон.
Эскадрон перешел мост и вышел из под выстрелов, не потеряв ни одного человека. Вслед за ним перешел и второй эскадрон, бывший в цепи, и последние казаки очистили ту сторону.
Два эскадрона павлоградцев, перейдя мост, один за другим, пошли назад на гору. Полковой командир Карл Богданович Шуберт подъехал к эскадрону Денисова и ехал шагом недалеко от Ростова, не обращая на него никакого внимания, несмотря на то, что после бывшего столкновения за Телянина, они виделись теперь в первый раз. Ростов, чувствуя себя во фронте во власти человека, перед которым он теперь считал себя виноватым, не спускал глаз с атлетической спины, белокурого затылка и красной шеи полкового командира. Ростову то казалось, что Богданыч только притворяется невнимательным, и что вся цель его теперь состоит в том, чтоб испытать храбрость юнкера, и он выпрямлялся и весело оглядывался; то ему казалось, что Богданыч нарочно едет близко, чтобы показать Ростову свою храбрость. То ему думалось, что враг его теперь нарочно пошлет эскадрон в отчаянную атаку, чтобы наказать его, Ростова. То думалось, что после атаки он подойдет к нему и великодушно протянет ему, раненому, руку примирения.
Знакомая павлоградцам, с высокоподнятыми плечами, фигура Жеркова (он недавно выбыл из их полка) подъехала к полковому командиру. Жерков, после своего изгнания из главного штаба, не остался в полку, говоря, что он не дурак во фронте лямку тянуть, когда он при штабе, ничего не делая, получит наград больше, и умел пристроиться ординарцем к князю Багратиону. Он приехал к своему бывшему начальнику с приказанием от начальника ариергарда.
– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.
Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
