SMS Königsberg (1905)
 |
Эта статья должна быть полностью переписана. На странице обсуждения могут быть пояснения.
|
«Кёнигсберг» (нем. SMS Königsberg, Корабль Его Величества «Кёнигсберг») — бронепалубный крейсер одноимённого типа, служивший в составе Императорских ВМС Германии. Заложен в начале 1905 года, спущен в декабре того же года, в состав ВМС введён в июне 1906 года. Был вооружён десятью орудиями калибра 105 мм и развивал скорость до 24 узлов. Вскоре после вступления в строй сопроводил в Великобританию императорскую яхту с кайзером на борту. В апреле 1914 года направлен в Германскую Восточную Африку, после начала Первой мировой войны остался там. Первое время действовал против британского и французского судоходства, однако за время рейдерства потопил единственное судно. Действия крейсера сковывала нехватка угля.
20 сентября 1914 года метким огнём потопил британский крейсер «Пегасус». После боя «Кёнигсберг» зашёл в дельту реки Руфиджи, поскольку паровым машинам крейсера требовался ремонт. Ещё до завершения ремонта корабль был обнаружен британскими крейсерами. Британские корабли, осадка которых не позволяла им войти в дельту, блокировали «Кёнигсберг». В дальнейшем британцы предприняли несколько безуспешных атак на крейсер, пока, наконец, к дельте не прибыли два мелкосидящих британских монитора — «Мерси» и «Северн». 11 июля 1915 года мониторы проникли в дельту и завязали бой с «Кёнигсбергом», в ходе которого крейсер был уничтожен. Германские моряки сумели снять с крейсера часть оборудования и все десять 105-мм орудий, которые затем были использованы в боях на суше. В середине 1960-х годов остов корабля был поднят и разрезан на металл.
Содержание
Строительство
Будущий «Кёнигсберг» был заказан в рамках кораблестроительной программы 1903—1904 годов под условным именем «Эрзац Метеор». 12 января 1905 года заложен на императорской верфи в Киле. 12 декабря того же года спущен на воду. 6 апреля 1907 года вошёл в состав Флота открытого моря.
Длина корабля составляла 115,3 метра, ширина — 13,2 метра, осадка — 5,29 метра. Полное водоизмещение составляло 3814 тонн. Энергетическая установка состояла из двух трёхцилиндровых паровых машин тройного расширения и одиннадцати паровых котлов системы Шульца-Торникрофта. В качестве топлива для котлов использовался ископаемый уголь. Наибольшая скорость хода составляла 24,1 узла (44,6 км/ч); дальность плавания — 5750 морских миль на скорости 12 узлов. Экипаж состоял из 322 человек: 14 офицеров и 308 матросов[1].
Корабль был вооружён десятью 105-миллиметровыми орудиями SK L/40[2]. По два орудия располагались на носу и на корме, оставшиеся шесть — по три на каждом борту[3]. Максимальный угол возвышения орудий составлял 30°; дальность стрельбы — до 12 200 метров[4], боекомплект на орудие — 150 снарядов[1]. Позднее на крейсер установили две 88-миллиметровых орудия[5]. Торпедное вооружение крейсера состояло из двух 450-миллиметровых торпедных аппаратов с пятью запасными торпедами. Толщина брони палубы достигала 30 миллиметров, боевой рубки — 100 миллиметров[1].
Служба
Вскоре после вступления в строй «Кёнигсберг» вошёл в состав эскорта императорской яхты «Гогенцоллерн», на которой Вильгельм II отправился в Великобританию с официальным визитом[6]. Позднее крейсер посетил Ирландию и Испанию. В 1911 году «Кёнигсберг» участвовал в торжествах по случаю коронации Георга V. В июне того же года корабль отправили на верфь, где он должен был пройти переоборудование для действий в тропиках.
В 1913 году германская колония в Восточной Африке запросила замену устаревшему крейсеру «Гайер», стоявшему стационером в Дар-эс-Саламе. Германское адмиралтейство выбрало в качестве замены «Кёнигсберг». 1 апреля 1914 года командиром корабля был назначен фрегаттенкапитен Макс Лооф. Через три с половиной недели, 25 апреля 1914 года, «Кёнигсберг» отправился из Киля в Германскую Восточную Африку, где ему предстояло находиться в течение двух лет. Крейсер пересёк Средиземное море с заходом в испанские и итальянские порты, прошёл Суэцкий канал и прибыл в Аден[7]. 6 июня 1914 года крейсер прибыл в Дар-эс-Салам, где был восторженно встречен немецкими колонистами и туземцами, восхищёнными внешним видом корабля. Местные жители оценивали мощь корабля по числу его дымовых труб, и потому три трубы «Кёнигсберга» произвели на них сильное впечатление. Африканцы тут же дали крейсеру прозвище «Воин с тремя трубками» (суахили Manowari na bomba tatu)[6].
Следующие несколько недель корабль Лоофа «показывал флаг» в Багамойо, Линди и Танге и проводил артиллерийские стрельбы. В условиях назревавшей в Европе войны Лооф получил приказ погрузить уголь и выйти в море 31 июля. На выходе из порта крейсер был перехвачен британскими крейсерами «Астра», «Хайасинт» и «Пегасус», однако война ещё не была объявлена и Лооф сумел оторваться от преследования, воспользовавшись преимуществом в скорости и дождевым шквалом[8]. 4 августа радиостанция Дар-эс-Салама передала Лоофу известие о событиях в Сараево и начале войны. 5 августа корабль достиг Адена[9]. На следующий день транспорт «Сомалия» с грузом угля покинул Дар-эс-Салам и направился к крейсеру, избежав встречи с англичанами (они прибыли в порт 8 августа)[10].
Первая мировая война
С началом войны командование Имперских ВМС приказало Лоофу атаковать британское судоходство в районе входа в Красное море. Выполнению поставленной задачи мешала острая нехватка топлива: британцы скупили весь уголь в Португальской Восточной Африке и не выпустили из Дар-эс-Салама угольщик «Кёниг», шедший с грузом для «Кёнигсберга»[11]. Экипаж крейсера вынужден был теперь досматривать каждое судно: сначала они перехватили японский корабль, капитан которого перевозил груз якобы по приказу англичан[12]; затем встретили немецкие пароходы «Цитен» и «Ганза», убедив их не входить в Суэцкий канал. Вскоре «Кёнигсберг» отправился вслед за немецким грузовым кораблём «Гольденфельс», офицеры которого недавно встретили британский крейсер и якобы вступили в сговор с англичанами[13].
6 августа близ побережья Омана «Кёнигсберг» перехватил британское судно «Сити оф Уинчестер», шедшее из Индии с грузом угля. Досмотровая партия доложила, что британцы везут низкокачественный уголь («Бомбейский хлам»), непригодный для котлов «Кёнигсберга». Лооф приказал заложить под машину и котлы судна подрывные заряды и потопить его. Артиллеристы крейсера успешно пустили «Сити оф Уинчестер» на дно, заодно поупражнявшись в меткой стрельбе[13]. На следующий день, когда на крейсере оставалось лишь 14 тонн угля, «Кёнигсберг» встретил «Сомалию» и принял с неё 850 тонн угля, после чего направился к Мадагаскару. Прибыв на место, «Кёнигсберг» не обнаружил ни британских, ни французских судов. 23 августа крейсер вновь принял с «Сомалии» уголь, запасов которого теперь хватало по крайней мере на четыре дня крейсерства[14].
Тем временем британская эскадра обстреляла Дар-эс-Салам и разрушила германскую радиостанцию[15]. Капитан «Сомалии», хорошо знавший здешние воды, предложил Лоофу спрятать крейсер в дельте реки Руфиджи. До войны капитан участвовал в картографической экспедиции, в ходе которой неожиданно выяснилось, что воды Руфиджи довольно глубоки. Флот оценил знания капитана и он был зачислен на службу и назначен лоцманом «Кёнигсберга».[16] 3 сентября 1914 года во время прилива крейсер вошёл в устье и начал подниматься вверх по реке. На берегах реки были организованы соединённые телеграфными линиями наблюдательные пункты, в задачу которых входило немедленно сообщить о приближении британцев[17].
19 сентября 1914 года поступило сообщение, что в гавань Занзибара вошёл двухтрубный корабль. Лооф предположил, что этим кораблём мог быть один из британских крейсеров: «Астра» или «Пегасус» (последний как раз и являлся тем самым кораблём)[18]. Британский крейсер зашёл в порт, нуждаясь в ремонте машин. «Кёнигсберг» уже наполнил угольные ямы топливом, принятым с транспортов из Дар-эс-Салама, и Лооф решил немедля действовать. Вместе с полуденным приливом крейсер покинул дельту и направился на север к Занзибару. На рассвете следующего дня «Кёнигсберг» внезапно появился в порту Занзибара и в течение 20 минут залпами обстреливал неподвижный «Пегасус»[16]. В британский крейсер попало около двухсот снарядов и он начал тонуть, 31 человек погиб и 55 были ранены. На выходе из гавани «Кёнигсберг» обстрелял сторожевой корабль «Хельмут», повредив ему машину, и разрушил местную радиостанцию[19].
Бой на Руфиджи
Командир «Кёнигсберга» намеревался атаковать вражеское судоходство близ берегов Южной Африки, рассчитывая захватить запасы угля, которых бы хватило для прорыва в Германию[20]. Планам Лоофа помешало плачевное состояние котлов крейсера[21], интенсивно эксплуатировавшихся в условиях недостаточного ремонта[22]. «Кёнигсберг» вернулся в дельту Руфиджи и прибыл в город Салеле, где корабль перекрасили в защитные цвета. На берегу были организованы усиленные солдатами и полевой артиллерией опорные пункты, обеспеченные телеграфными линиями и сетью передовых наблюдателей[19]. Инженерная команда начала разбирать повреждённые котлы, а Лооф отдал приказ отвезти их в Дар-эс-Салам (160 км от Салеле) на деревянных повозках[22]. Для большей защиты корабля в дельте даже были расставлены морские мины[23].
Тем временем британцы усилили свои патрули и бросили большую часть своих сил в Восточной Африке на поиск «Кёнигсберга». Группа кораблей под командованием капитана Сиднея Дрюри-Лоу получила задание найти и уничтожить злополучный немецкий крейсер. 19 октября крейсер «Чатам» обнаружил немецкое судно «Президент» близ Линди, и англичане устроили обыск на корабле. Им удалось найти документы, согласно которым экипаж транспорта передал запасы угля «Кёнигсбергу» и «Сомалии», скрывавшимся в дельте Руфиджи[24]. Группа кораблей в составе крейсеров «Чатам», «Дартмут» и «Веймут» заблокировали дельту, отрезав немецкому крейсеру пути к отступлению[25]
Защиту «Кёнигсбергу» обеспечивали глубокие мангровые болота, которые защищали его от британских снарядов и меняли траекторию их полёта. Впрочем, британцы не отказывались от намерений потопить корабль: угольное судно «Ньюбридж» ими же было специально затоплено и превратилось в огромную подводную преграду для немецкого крейсера. Попытки немцев помешать британцам осуществить свой план не увенчались успехом. Хотя немцы могли попытаться выйти по другим речным каналам[23], где они заложили поддельные морские мины, капитан Лооф посчитал, что выбраться по другим путям невозможно[26], и решил просто отойти как можно дальше вверх по реке, чтобы запутать британцев и дождаться их отступления. Он рассчитывал оттянуть на себя как можно больше британских кораблей, что ослабило бы силы англичан[23].
Пилот из Южной Африки по имени Денис Катлер был принят в состав КВМС Великобритании и предоставил гидросамолёт собственной конструкции в пользование войск Британской империи[27]. В составе КВМС он к тому моменту дослужился до звания лейтенанта, и 15 ноября 1914 года получил разрешение совершить взлёт с борта крейсера «Четхэм». Катлер взлетел 19 ноября для разведки над дельтой и поиска немецкого судна[28][29]. Основываясь на разведданных, полученных Катлером, британцы отправили пару бомбардировщиков «Сопуис» и три разведывательных самолёта «Шорт»: первые должны были совмещать разведку с бомбардировкой (если таковое было возможным), вторые должны были успеть сфотографировать крейсер со всех возможных ракурсов, избежав жары и немецкого обстрела[30].
В ноябре британцы поставили на старый броненосец «Голиаф» 12-дюймовые орудия, которыми рассчитывали потопить немецкий бронепалубный крейсер, но сильная качка помешала им даже прицелиться и подобраться на нужную дистанцию[31]. В декабре оберст-лейтенант (подполковник) Пауль фон Леттов-Форбек попросил членов экипажа «Кёнигсберга» покинуть крейсер и сойти на сушу, чтобы снизить расходы припасов и отвлечь британские колониальные силы. На корабле осталось всего 220 человек, но этого не хватало для полного контроля над кораблём и возможности прорваться к морю[23]. 23 декабря несколько британских кораблей рискнули подойти к дельте и обстреляли «Сомалию», однако после ответного огня немцев отступили[32].
Условия жизни ухудшались день ото дня: запасы продовольствия, вооружения, угля и медикаментов подходили к концу, британцы не позволяли судну прорваться на свободу, а большая часть моряков заболела малярией и другими тропическими болезнями. Отрезанные от остального мира, моряки постепенно приходили в уныние. Надежда на возвращение в Атлантику появилась после того, как немцы захватили британское судно «Рубенс». Лооф предложил хитрый план побега.
Немцы, используя оставшееся оборудование, перекрасили захваченный корабль, официально по документам присвоили ему имя «Кронборг», установили датские вымпелы и подобрали команду немецких моряков, владевших датским языком. Успешно прорвашись в море, корабль наткнулся на британский крейсер «Хайасинт», проследовал в залив Манза и был потоплен после непродолжительной схватки. Хотя британцы сожгли корабль дотла, большую часть груза немцы спасли и перевезли по железной дороге или благодаря носильщикам обратно на корабль[33].
В апреле 1915 года британское Адмиралтейство утвердило план Дрёри-Лоу по ликвидации немецкого судна, который был составлен ещё в ноябре. Согласно этому плану, корабль предполагалось потопить только путём привлечения мониторов. Два таких монитора, «Мерси» и «Северн», оснащённые 6-дюймовыми орудиями, направились из Британии в Восточную Африку. 6 июля 1915 оба монитора встретились близ побережья и вошли в устье реки, несмотря на встречный немецкий огонь. На расстоянии примерно 9100 м они остановились: с этого расстояния они могли беспрепятственно обстреливать немцев без опасности получить ответный удар. К операции привлекли и авиацию. Несмотря на эти действия, «Кёнигсберг» успешно оборонялся в течение трёх часов и вынудил англичан отступить[34].
11 июля после ремонта англичане вернулись и продолжили борьбу с несдающимся крейсером. Два монитора организовали пятичасовой обстрел, который стал роковым для немцев[34]. К 13:30 «Кёнигсберг» был настолько повреждён, что у него оставались в строю только два орудия, и боеприпасов хватало только на два выстрела из каждого. Один из этих снарядов был шрапнельным. Немецкие моряки перед тем, как расстаться с жизнью и крейсером, выпустили шрапнельный снаряд по британскому самолёту, и он тотчас же рухнул в реку прямо близ крейсера[35]. Взрыв привёл к пожару на палубе, и Лооф, который не получил ни царапины за время службы, приказал открыть кингстоны. В отделении боеприпасов сдетонировали две торпеды, и корабль пошёл ко дну. Немецкие моряки даже в этот момент выкрикивали слова в поддержку кайзера и Германии и осыпали проклятиями англичан. К 14:00 корабль затонул, так и не спустив своего флага[36].
Жертвами этого обстрела англичан стали 33 немецких моряка. Оставшиеся в живых 188 немцев на следующий день провели похороны погибших. Около братской могилы была поставлена табличка с надписью «Beim Untergang S.M.S. Königsberg am 11.7.15 gefallen…» (нем. Павшим во время крушения ЕВК «Кёнигсберг» 11 июля 1915), на которой были перечислены имена всех погибших[37]. Вооружение и всё главное оборудование удалось снять с корабля, и отряд немцев под командованием оберст-лейтенанта Пауля Эмиля фон Леттов-Форбека двинулся на Восток, продолжая войну уже на суше[38]. За храбрость, проявленную в боях, Макс Лооф получил звание капитана цур зее и по табели о рангах де-юре стал командующим, хотя и подчинялся непосредственно фон Леттов-Форбеку[39].
Орудия с крейсера были установлены на лафеты и стали самой тяжёлой артиллерией немецких войск в Африке. Некоторые из них ставились на паром «Гётцен»[40], некоторые располагались в укреплениях. Выжившие моряки собрали так называемый «Кёнигсбергский отряд», который капитулировал 26 ноября 1917 года и был интернирован в Британский Египет. В 1919 году они вернулись в Германию и приняли участие в памятных мероприятиях, посвящённых бронепалубному крейсеру «Кёнигсберг», близ Бранденбургских ворот.[41] Сам корабль подняли со дна только после Второй мировой войны в 1963 году, и в 1963—1965 годах его пустили на слом.[1]
Напишите отзыв о статье "SMS Königsberg (1905)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 Gröner, p. 104
- ↑ Ю. В. Апальков. ВМС Германии 1914—1918 гг. Справочник по корабельному составу. «Морская Коллекция», № 3, 1996 Моделист-Конструктор, Морская Коллекция с.14
- ↑ Gardiner & Gray, p. 157
- ↑ Gröner. Band 1. — P.133
- ↑ Farwell, p. 127
- ↑ 1 2 Miller, p. 31-32
- ↑ Farwell, p. 128
- ↑ Farwell, pp. 128—129
- ↑ Farwell, p. 129
- ↑ Farwell, p. 130
- ↑ Halpern, p. 77
- ↑ Hoyt, p. 38
- ↑ 1 2 Hoyt, p. 40
- ↑ Farwell, p. 131
- ↑ Bennett, p. 131
- ↑ 1 2 Hoyt, p. 59
- ↑ Farwell, p. 132
- ↑ Hoyt, p. 58
- ↑ 1 2 Farwell, p. 133
- ↑ Hoyt, p. 68
- ↑ Hoyt, p. 69
- ↑ 1 2 Miller, p. 78-80
- ↑ 1 2 3 4 Bennett, p. 133
- ↑ Halpern, p. 78
- ↑ Bennett, pp. 132—133
- ↑ Miller, p. 86
- ↑ Turner, pp. 39-40
- ↑ Hoyt, p. 97
- ↑ 10 декабря 1914 года его самолёт всё-таки сбили немцы, обстреляв его из пехотных винтовок, и Катлер попал в плен
- ↑ Miller, p. 114
- ↑ Burt, p. 158
- ↑ Farwell, p. 138
- ↑ Miller, p. 112
- ↑ 1 2 Bennett, p. 134
- ↑ Hoyt, p. 149
- ↑ Hoyt, p. 150
- ↑ Miller, p. 125
- ↑ Herwig, pp. 154—155
- ↑ Hoyt, p. 168
- ↑ Miller, p. 124
- ↑ Yates, p. 289
Литература
- Ю. В. Апальков. ВМС Германии 1914—1918 гг. Справочник по корабельному составу. "Морская Коллекция", №3, 1996. — Моделист-Конструктор. — (Морская Коллекция).
- Bennett Geoffrey. Naval Battles of the First World War. — London: Pen & Sword Military Classics, 2005. — ISBN 1-84415-300-2.
- Burt R. A. British Battleships 1889–1904. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1988. — ISBN 0-87021-061-0.
- Farwell Byron. The Great War in Africa, 1914–1918. — New York, NY: Norton, 1989. — ISBN 0-393-30564-3.
- Conway's All the World's Fighting Ships: 1906–1922. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1984. — ISBN 0-87021-907-3.
- Gröner Erich. German Warships: 1815–1945. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1990. — ISBN 0-87021-790-9.
- Halpern Paul G. A Naval History of World War I. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1995. — ISBN 1-55750-352-4.
- Herwig Holger. "Luxury" Fleet: The Imperial German Navy 1888–1918. — Amherst, NY: Humanity Books, 1980. — ISBN 978-1-57392-286-9.
- Hoyt Edwin P. The Germans Who Never Lost. — London: Frewin, 1969. — ISBN 0-09-096400-4.
- Miller Charles. Battle for the Bundu: The First World War in German East Africa. — New York, NY: MacMillan, 1974. — ISBN 0-02-584930-1.
- Turner Charles Cyril. The Old Flying Days. — New York, NY: Arno Press, 1972. — ISBN 0-405-03783-X.
- Yates Keith. Graf Spee's Raiders: Challenge to the Royal Navy, 1914–1915. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1995. — ISBN 1-55750-977-8.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий SMS Königsberg (1905)
Связанных двух мужиков повели на барский двор. Два пьяные мужика шли за ними.– Эх, посмотрю я на тебя! – говорил один из них, обращаясь к Карпу.
– Разве можно так с господами говорить? Ты думал что?
– Дурак, – подтверждал другой, – право, дурак!
Через два часа подводы стояли на дворе богучаровского дома. Мужики оживленно выносили и укладывали на подводы господские вещи, и Дрон, по желанию княжны Марьи выпущенный из рундука, куда его заперли, стоя на дворе, распоряжался мужиками.
– Ты ее так дурно не клади, – говорил один из мужиков, высокий человек с круглым улыбающимся лицом, принимая из рук горничной шкатулку. – Она ведь тоже денег стоит. Что же ты ее так то вот бросишь или пол веревку – а она потрется. Я так не люблю. А чтоб все честно, по закону было. Вот так то под рогожку, да сенцом прикрой, вот и важно. Любо!
– Ишь книг то, книг, – сказал другой мужик, выносивший библиотечные шкафы князя Андрея. – Ты не цепляй! А грузно, ребята, книги здоровые!
– Да, писали, не гуляли! – значительно подмигнув, сказал высокий круглолицый мужик, указывая на толстые лексиконы, лежавшие сверху.
Ростов, не желая навязывать свое знакомство княжне, не пошел к ней, а остался в деревне, ожидая ее выезда. Дождавшись выезда экипажей княжны Марьи из дома, Ростов сел верхом и до пути, занятого нашими войсками, в двенадцати верстах от Богучарова, верхом провожал ее. В Янкове, на постоялом дворе, он простился с нею почтительно, в первый раз позволив себе поцеловать ее руку.
– Как вам не совестно, – краснея, отвечал он княжне Марье на выражение благодарности за ее спасенье (как она называла его поступок), – каждый становой сделал бы то же. Если бы нам только приходилось воевать с мужиками, мы бы не допустили так далеко неприятеля, – говорил он, стыдясь чего то и стараясь переменить разговор. – Я счастлив только, что имел случай познакомиться с вами. Прощайте, княжна, желаю вам счастия и утешения и желаю встретиться с вами при более счастливых условиях. Ежели вы не хотите заставить краснеть меня, пожалуйста, не благодарите.
Но княжна, если не благодарила более словами, благодарила его всем выражением своего сиявшего благодарностью и нежностью лица. Она не могла верить ему, что ей не за что благодарить его. Напротив, для нее несомненно было то, что ежели бы его не было, то она, наверное, должна была бы погибнуть и от бунтовщиков и от французов; что он, для того чтобы спасти ее, подвергал себя самым очевидным и страшным опасностям; и еще несомненнее было то, что он был человек с высокой и благородной душой, который умел понять ее положение и горе. Его добрые и честные глаза с выступившими на них слезами, в то время как она сама, заплакав, говорила с ним о своей потере, не выходили из ее воображения.
Когда она простилась с ним и осталась одна, княжна Марья вдруг почувствовала в глазах слезы, и тут уж не в первый раз ей представился странный вопрос, любит ли она его?
По дороге дальше к Москве, несмотря на то, что положение княжны было не радостно, Дуняша, ехавшая с ней в карете, не раз замечала, что княжна, высунувшись в окно кареты, чему то радостно и грустно улыбалась.
«Ну что же, ежели бы я и полюбила его? – думала княжна Марья.
Как ни стыдно ей было признаться себе, что она первая полюбила человека, который, может быть, никогда не полюбит ее, она утешала себя мыслью, что никто никогда не узнает этого и что она не будет виновата, ежели будет до конца жизни, никому не говоря о том, любить того, которого она любила в первый и в последний раз.
Иногда она вспоминала его взгляды, его участие, его слова, и ей казалось счастье не невозможным. И тогда то Дуняша замечала, что она, улыбаясь, глядела в окно кареты.
«И надо было ему приехать в Богучарово, и в эту самую минуту! – думала княжна Марья. – И надо было его сестре отказать князю Андрею! – И во всем этом княжна Марья видела волю провиденья.
Впечатление, произведенное на Ростова княжной Марьей, было очень приятное. Когда ои вспоминал про нее, ему становилось весело, и когда товарищи, узнав о бывшем с ним приключении в Богучарове, шутили ему, что он, поехав за сеном, подцепил одну из самых богатых невест в России, Ростов сердился. Он сердился именно потому, что мысль о женитьбе на приятной для него, кроткой княжне Марье с огромным состоянием не раз против его воли приходила ему в голову. Для себя лично Николай не мог желать жены лучше княжны Марьи: женитьба на ней сделала бы счастье графини – его матери, и поправила бы дела его отца; и даже – Николай чувствовал это – сделала бы счастье княжны Марьи. Но Соня? И данное слово? И от этого то Ростов сердился, когда ему шутили о княжне Болконской.
Приняв командование над армиями, Кутузов вспомнил о князе Андрее и послал ему приказание прибыть в главную квартиру.
Князь Андрей приехал в Царево Займище в тот самый день и в то самое время дня, когда Кутузов делал первый смотр войскам. Князь Андрей остановился в деревне у дома священника, у которого стоял экипаж главнокомандующего, и сел на лавочке у ворот, ожидая светлейшего, как все называли теперь Кутузова. На поле за деревней слышны были то звуки полковой музыки, то рев огромного количества голосов, кричавших «ура!новому главнокомандующему. Тут же у ворот, шагах в десяти от князя Андрея, пользуясь отсутствием князя и прекрасной погодой, стояли два денщика, курьер и дворецкий. Черноватый, обросший усами и бакенбардами, маленький гусарский подполковник подъехал к воротам и, взглянув на князя Андрея, спросил: здесь ли стоит светлейший и скоро ли он будет?
Князь Андрей сказал, что он не принадлежит к штабу светлейшего и тоже приезжий. Гусарский подполковник обратился к нарядному денщику, и денщик главнокомандующего сказал ему с той особенной презрительностью, с которой говорят денщики главнокомандующих с офицерами:
– Что, светлейший? Должно быть, сейчас будет. Вам что?
Гусарский подполковник усмехнулся в усы на тон денщика, слез с лошади, отдал ее вестовому и подошел к Болконскому, слегка поклонившись ему. Болконский посторонился на лавке. Гусарский подполковник сел подле него.
– Тоже дожидаетесь главнокомандующего? – заговорил гусарский подполковник. – Говог'ят, всем доступен, слава богу. А то с колбасниками беда! Недаг'ом Ег'молов в немцы пг'осился. Тепег'ь авось и г'усским говог'ить можно будет. А то чег'т знает что делали. Все отступали, все отступали. Вы делали поход? – спросил он.
– Имел удовольствие, – отвечал князь Андрей, – не только участвовать в отступлении, но и потерять в этом отступлении все, что имел дорогого, не говоря об именьях и родном доме… отца, который умер с горя. Я смоленский.
– А?.. Вы князь Болконский? Очень г'ад познакомиться: подполковник Денисов, более известный под именем Васьки, – сказал Денисов, пожимая руку князя Андрея и с особенно добрым вниманием вглядываясь в лицо Болконского. – Да, я слышал, – сказал он с сочувствием и, помолчав немного, продолжал: – Вот и скифская война. Это все хог'ошо, только не для тех, кто своими боками отдувается. А вы – князь Андг'ей Болконский? – Он покачал головой. – Очень г'ад, князь, очень г'ад познакомиться, – прибавил он опять с грустной улыбкой, пожимая ему руку.
Князь Андрей знал Денисова по рассказам Наташи о ее первом женихе. Это воспоминанье и сладко и больно перенесло его теперь к тем болезненным ощущениям, о которых он последнее время давно уже не думал, но которые все таки были в его душе. В последнее время столько других и таких серьезных впечатлений, как оставление Смоленска, его приезд в Лысые Горы, недавнее известно о смерти отца, – столько ощущений было испытано им, что эти воспоминания уже давно не приходили ему и, когда пришли, далеко не подействовали на него с прежней силой. И для Денисова тот ряд воспоминаний, которые вызвало имя Болконского, было далекое, поэтическое прошедшее, когда он, после ужина и пения Наташи, сам не зная как, сделал предложение пятнадцатилетней девочке. Он улыбнулся воспоминаниям того времени и своей любви к Наташе и тотчас же перешел к тому, что страстно и исключительно теперь занимало его. Это был план кампании, который он придумал, служа во время отступления на аванпостах. Он представлял этот план Барклаю де Толли и теперь намерен был представить его Кутузову. План основывался на том, что операционная линия французов слишком растянута и что вместо того, или вместе с тем, чтобы действовать с фронта, загораживая дорогу французам, нужно было действовать на их сообщения. Он начал разъяснять свой план князю Андрею.
– Они не могут удержать всей этой линии. Это невозможно, я отвечаю, что пг'ог'ву их; дайте мне пятьсот человек, я г'азог'ву их, это вег'но! Одна система – паг'тизанская.
Денисов встал и, делая жесты, излагал свой план Болконскому. В средине его изложения крики армии, более нескладные, более распространенные и сливающиеся с музыкой и песнями, послышались на месте смотра. На деревне послышался топот и крики.
– Сам едет, – крикнул казак, стоявший у ворот, – едет! Болконский и Денисов подвинулись к воротам, у которых стояла кучка солдат (почетный караул), и увидали подвигавшегося по улице Кутузова, верхом на невысокой гнедой лошадке. Огромная свита генералов ехала за ним. Барклай ехал почти рядом; толпа офицеров бежала за ними и вокруг них и кричала «ура!».
Вперед его во двор проскакали адъютанты. Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к бедой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем. Подъехав к почетному караулу молодцов гренадеров, большей частью кавалеров, отдававших ему честь, он с минуту молча, внимательно посмотрел на них начальническим упорным взглядом и обернулся к толпе генералов и офицеров, стоявших вокруг него. Лицо его вдруг приняло тонкое выражение; он вздернул плечами с жестом недоумения.
– И с такими молодцами всё отступать и отступать! – сказал он. – Ну, до свиданья, генерал, – прибавил он и тронул лошадь в ворота мимо князя Андрея и Денисова.
– Ура! ура! ура! – кричали сзади его.
С тех пор как не видал его князь Андрей, Кутузов еще потолстел, обрюзг и оплыл жиром. Но знакомые ему белый глаз, и рана, и выражение усталости в его лице и фигуре были те же. Он был одет в мундирный сюртук (плеть на тонком ремне висела через плечо) и в белой кавалергардской фуражке. Он, тяжело расплываясь и раскачиваясь, сидел на своей бодрой лошадке.
– Фю… фю… фю… – засвистал он чуть слышно, въезжая на двор. На лице его выражалась радость успокоения человека, намеревающегося отдохнуть после представительства. Он вынул левую ногу из стремени, повалившись всем телом и поморщившись от усилия, с трудом занес ее на седло, облокотился коленкой, крякнул и спустился на руки к казакам и адъютантам, поддерживавшим его.
Он оправился, оглянулся своими сощуренными глазами и, взглянув на князя Андрея, видимо, не узнав его, зашагал своей ныряющей походкой к крыльцу.
– Фю… фю… фю, – просвистал он и опять оглянулся на князя Андрея. Впечатление лица князя Андрея только после нескольких секунд (как это часто бывает у стариков) связалось с воспоминанием о его личности.
– А, здравствуй, князь, здравствуй, голубчик, пойдем… – устало проговорил он, оглядываясь, и тяжело вошел на скрипящее под его тяжестью крыльцо. Он расстегнулся и сел на лавочку, стоявшую на крыльце.
– Ну, что отец?
– Вчера получил известие о его кончине, – коротко сказал князь Андрей.
Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.
– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
