Кайзерин Аугуста (бронепалубный крейсер)
Бронепалубный крейсер «Кайзерин Аугуста» (нем. Kaiserin Augusta)— немецкий крейсер, построен как крейсер-корвет (нем. Kreuzerkorvette) 2-го класса для колониальной службы. Первый немецкий и один из первых в мире трёхвинтовых кораблей. Считался первым, достаточно современным крейсером немецкого флота. Стал развитием проекта «Ирене».
Содержание
Проектирование
«Кайзерин Аугуста» проектировался Конструкторским бюро Императорского морского ведомства как корвет «H». Новый корабль рассматривался как «истребитель торговли» и его основными особенностями должны были стать высокая скорость, значительная дальность плавания и вооружение, состоящее из скорострельных орудий среднего калибра. Для выполнения этих требований конструкторам пришлось применить много новшеств и отказаться от бортовой брони.
Конструкция
Силовая установка
«Кайзерин Аугуста» имела 3 паровые машины тройного расширения номинальной мощностью 15 650 л.с., которые питались паром от восьми котлов локомотивного типа. Запас угля составлял 835 тонн.
Бронирование
Броневая палуба имела толщину 70 мм в средней части.
Служба
«Кайзерин Аугуста» была заложена в 1890 году на верфи «Германия» в Киле. На воду крейсер спустили 15 января 1892 года, а в строй он вступил 29 августа 1892 года. С 1914 года стал учебным кораблём. Списан и продан на слом в 1919 году.
Напишите отзыв о статье "Кайзерин Аугуста (бронепалубный крейсер)"
Примечания
- ↑ Все характеристики приведены по Ненахову Ю. Ю. Указ. Соч. С. 245.
Литература
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1860—1910. — Минск: Харвест, 2006. — ISBN 5-17-030194-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1860—1905. — London: Conway Maritime Press, 1980. — ISBN 0-85177-133-5.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Кайзерин Аугуста (бронепалубный крейсер)
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
