SMS Nürnberg (1906)
SMS «Nürnberg» (Корабль Его Величества «Нюрнберг») — немецкий бронепалубный крейсер типа «Кёнигсберг», участник Первой мировой войны. Потоплен в Фолклендском бою.
Содержание
Конструкция
«Нюрнберг» был заказан как «эрзац Blitz» и был заложен на Императорской верфи в Киле 26 января 1906 года. Вовремя спуска на воду 28 августа 1906 года мэр Нюрнберга, окрестил корабль как Нюрнберг, после началась достройка на плаву. Он был введен в эксплуатацию 10 апреля 1908 года. Корабль имел длину 116,8 метров, ширину 13,3 м и проектное углубление 5,24 м, полное водоизмещение составило 3902 т. Силовая установка состояла из двух 3-цилиндровых машин тройного расширения с одиннадцатью угольными котлами военно-морского типа. На испытаниях удалось развить максимальную скорость 23,4 узла. Дальность плаванья составляла 4120 морских миль на ходу 12 узлов.
Вооружение
Главный калибр состоял из десяти 10,5 см SK L/40 орудий в одиночных установках. Два из них были помещены бок о бок впереди на баке, шесть были расположены в средней части судна, три с каждой стороны, и два были помещены бок о бок на корме. Пушки могли поражать цели на дальностях до 12 200 м. Боекомплект составлял 1500 выстрелов (150 снарядов на ствол). Крейсер был также вооружен десятью 5,2 см L/55 орудиями с общим боезапасом 4000 выстрелов. Кроме того имелись два 45 см траверсных подводных торпедных аппарата с общим запасом из пяти торпед[1].
История службы
Первые годы
Первым командиром корабля был капитан Георг Шур, который проводил испытания на корабле. С 27 октября 1907 по 19 января 1908 под руководством Шура проводились испытания турбин на «Штеттине», а с 1 февраля по 9 апреля 1908 на «Штутгарте». 11 июля 1908 корабль на 20 месяцев был законсервирован ввиду нехватки моряков, а отправлять судно на длительное задание в Атлантику или Индийский океан было очень рискованно. «Штутгарт» аналогично был законсервирован через 10 месяцев.
В Восточно-Азиатской эскадре
1 февраля 1910 «Нюрнберг» вернулся в строй, вошёл в состав Восточно-Азиатской эскадры вместо старого крейсера «Аркона», 14 февраля покинул порт Вильгельмсхафена, в начале марта в Порт-Саиде встретился с «Арконой» и пополнил личный состав моряками с этого крейсера. 5 апреля прибыл в Сингапур, затем прибыл на базу эскадры в Циндао. В первый крупный поход вышел 20 июня при поддержке крейсера «Шарнхорст» через Сайпан, острова Чуук, Понпеи в Самоа, где «Нюрнберг» встретился 19 июля с крейсерами «Корморан», «Кондор» и флагманским кораблём «Эмден», которые возвращались из Южной Америки и собирались прибыть к 22 июля обратно на базу для ремонта. Флагманский крейсер при поддержке двух лёгких крейсеров прибыл в Фридрих-Вильгельмсхафен, где его начали ремонтировать. «Нюрнберг» покинул гавань после того, как туземцы убили нескольких моряков с его борта. Также он оказал судну «Планета» помощь, сопровождая его с 9 по 24 сентября через Зондский пролив в Сингапур для ремонта. Позднее он вошёл в крейсерскую эскадру во главе с «Лейпцигом», в 1911 году сопровождал флагманский тяжёлый крейсер «Гнейзенау», позднее сопровождал конвой из четырёх канонерских лодок типа «Илтис», три речных канонерки и два эсминца: «Таку» и «S-90».
В следующем походе «Нюрнберг» при поддержке «Эмдена» и «Корморана» участвовал в подавлении Сокехского восстания в начале 1911 года. Осенью того же года начались волнения в Китае, но ещё в мае и июне «Нюрнберг» посещал китайское побережье, пройдя по дельте Янцзы к городу Ухань. В конце 1912 года корабль стал на ремонт.
16 октября 1913 года корабль отправился из Йокогамы в Мексику, поскольку там разгорелись беспорядки, в ходе которых могли пострадать немецкоязычные граждане. 8 ноября «Нюрнберг» прибыл в первую мексиканскую гавань — Ла-Пас, а затем отправился в Масатлан, где была основная немецкая база. Крейсер участвовал в сопровождении английских шлюпов «Алджерин», «Шируотер», американских броненосных крейсеров «Питтсбург», «Калифорния», «Мэриленд» и лёгких крейсеров «Нью-Орлеан», «Олбани» и «Роли», а с 25 декабря ещё и сопровождал японское судно «Идзумо».
20 апреля напряжение между США и Мексикой достигло высшей точки, и «Нюрнберг» стал принимать на борт иностранцев из нейтральных государств. В конце мая 1914 года он направился по маршруту Акапулько-Салина-Крус-Панама для пополнения личного состава и припасов. 7 июля он встретился с «Лейпцигом» в Масатлане, на борт которого и были переведены все иностранцы. 14 июля он ушёл в Сан-Франциско, куда прибыл 18 июля на ремонт. Он затем собирался идти через Гонолулу в Апию, чтобы встретиться с «Шарнхорстом» и «Гнейзенау». Начавшаяся в Европе война должна была заставить экипаж крейсера взять курс на Восточно-Азиатское побережье, но корабль остался в Понапе до 6 августа 1914.
В Первой мировой
Незадолго до начала Первой мировой войны броненосные крейсера «Шарнхорст» и «Гнейзенау» отправились в плавание в немецкие колонии в южной части Тихого океана. Маршрут изначально проходил через Германскую Новую Гвинею и Германское Самоа. В Понапе началась мобилизация местных жителей, которые изъявили желание отправиться на фронт. Вице-адмирал Максимилиан фон Шпее собрал свою эскадру 11 августа на острове Язычников (Марианские острова). После военного совета вице-адмирал приказал собрать корабли, базировавшиеся на Маршалловых островах, Самоа, Таити и острове Пасхи, и направить их немедленно к берегам Чили. С 22 августа по 8 сентября 1914 «Нюрнберг» шёл в Гонолулу, чтобы успеть собрать все припасы, а затем перекрыть торговое сообщение между Канадой и Австралией, чтобы не позволить британцам пополнять свои сухопутные войска добровольцами из Австралии и оставить их без особо важных припасов, поставлявшихся из Америки (первое нападение на британской конвой было осуществлено близ Папеэте, что заставило британцев начать охрану конвоев в Тихом океане).
У чилийского побережья корабли встретились 1 ноября 1914 и приняли недалеко от порта Коронель бой против британской эскадры крейсеров под командованием контр-адмирала Кристофера Крэдока. Немцы одержали победу и уничтожили броненосные крейсеры «Монмут» и «Гуд Хоул». Сам «Нюрнберг» не участвовал в бою, однако около 21:00 его команда обнаружила отставший крейсер «Монмут». Британцы отказались сдаваться, и экипаж «Нюрнберга» открыл огонь по повреждённому «Монмуту», чтобы окончательно потопить его.
С 3 по 4 ноября «Нюрнберг», «Шарнхорст» и «Гнейзенау» стояли в Вальпараисо, пополняя запасы угля. Немецкие корабли «Лейпциг» и «Дрезден» находились у острова Мас-и-Фуэра, поскольку в порты Чили по международному морскому законодательству тех лет запрещалось пускать более трёх кораблей воюющих сторон. 15 ноября эскадра вместе со вспомогательными кораблями «Амазис», «Баден» и «Санта-Изабель» направилась на мыс Горн: Шпее узнал, что британцы отправили свои корабли на перехват его эскадры, и решил прорываться в Германию любой ценой. Это был очень тяжёлый поход: с 21 по 26 ноября корабли скрывались в заливе Сан-Квентина, где для них была подготовлена импровизированная база. «Зейдлиц» к 20 октября вывез из Вальпараисо 4150 т угля, питьевой воды, продовольствия и других запасов. В течение месяца было истрачено 2000 т угля для «Дрездена», и на мель был посажен пароход «Рамзес». Также прибыли суда «Мемфис» и «Люксор» с 6000 т угля, которые также пришлось посадить на мель. Восстановление шло медленно, поскольку не все корабли восстановились после боя близ Коронеля.
Пройдя мыс Горн, корабли сделали ещё одну остановку близ острова Пиктона со 2 по 6 декабря, чтобы догрузить на «Дрезден» побольше угля. Пока шла погрузка, корабли укрывались в бухте Ла-Платы. А вскоре ими было захвачено британское судно «Драммуир» с 2800 т угля, которые также пришлось разгружать. Вскоре Шпее на военном совете 6 декабря отдал приказ: взять курс на Фолклендские острова, разрушить там радиостанцию, угольные карьеры и взять в плен губернатора. Хотя начальник штаба капитан-цур-зее Филис и капитан «Нюрнберга» капитан цур зее фон Шёнберг поддержали решение, против атаки выступили командиры: «Гнейзенау» капитан-цур-зее Меркер, капитан «Дрездена» капитан цур зее Людеке и капитан «Лейпцига» фрегаттен-капитан Хаун. Как оказалось, англичане ввели в заблуждение немцев ложным радиосообщением об уходе британской эскадры в Южную Африку.
Гибель корабля
В ночь с 7 на 8 декабря 1914 вице-адмирал Шпее начал атаку на базу Порт-Стэнли. «Нюрнберг» и «Гнейзенау» выдвинулись вперёд для разведки, где их поджидал неприятный сюрприз: капитаны судов увидели в гавани Порт-Стэнли мачты и трубы, что означало, что британцы ввели немцев в заблуждение своими радиопереговорами. Завидев два тяжёлых крейсера, оба немецких судна отступили назад. Шпее попытался отступить как можно скорее на восток, но адмирал Фредерик Доветон Стэрди начал погоню: линейный крейсер «Инфлексибл», крейсера «Корнуолл», «Кент» и «Карнарвон», а также лёгкие крейсера «Глазго» и «Бристоль» устремились за немцами. В 12:00 они открыли огонь по немцам, в 13:20 Максимилиан фон Шпее отдал сигнал об отходе лёгких крейсеров на юг, а сам пошёл к тяжёлым крейсерам противника. Британские корабли, которые вели огонь снарядами калибра более 300 мм, легко разгромили немецкую эскадру. «Нюрнберг» пытался отступить на юго-восток, но в 18:30 от огня «Кента» он затонул. 327 человек экипажа погибли, только 7 спаслись. Избежал гибели в том бою только «Дрезден».
Капитаны
- Фрегаттенкапитен Георг Шур (10 апреля—11 июля 1908)
- Корветтен-/фрегаттен-капитен Карл Тегерт (1 февраля 1910—ноябрь 1911)
- Фрегаттенкапитен/капитен-цур-зее Германн Мерсбергер (ноябрь 1911—19 декабря 1913)
- Фрегаттенкапитен/капитен-цур-зее Карл фон Шенберг (20 декабря 1913—8 декабря 1914)
Напишите отзыв о статье "SMS Nürnberg (1906)"
Примечания
Литература
- Bennett, Geoffrey: Die Seeschlachten von Coronel und Falkland und der Untergang des deutschen Kreuzergeschwaders unter Admiral Graf Spee, Wilhelm Heyne Verlag, München 1980, ISBN 3-453-01141-4.
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
- Hildebrand, Hans H./Albert Röhr/Hans-Otto Steinmetz: Schiffsbiographien von Lützow bis Preußen. Mundus Verlag, Ratingen o. J. (Die deutschen Kriegsschiffe. Biographien — ein Spiegel der Marinegeschichte von 1815 bis zur Gegenwart, Bd. 6).
- Koop, Gerhard/Klaus-Peter Schmolke: Kleine Kreuzer 1903—1918 (Bremen- bis Cöln-Klasse). Bernard & Graefe Verlag, Bonn 2004. (Schiffsklassen und Schiffstypen der deutschen Marine, Bd. 12) ISBN 3-7637-6252-3.
- Pochhammer, Hans: Graf Spee’s letzte Fahrt — Erinnerungen an das Kreuzergeschwader. Verlag der täglichen Rundschau, Berlin 1918.
- Wiechmann, Gerhard (Hg.): Vom Auslandsdienst in Mexiko zur Seeschlacht von Coronel. Kapitän Karl von Schönberg. Reisetagebuch 1913—1914. Dr. Winkler Verlag, Bochum 2004. ISBN 3-89911-036-6.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий SMS Nürnberg (1906)
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?
В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.
В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.
Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
