SMS Seydlitz (1912)
Зейдлиц (нем. SMS Seydlitz) — линейный крейсер ВМС Германской империи эпохи Первой мировой войны. В официальной немецкой классификации того времени линейных крейсеров не было, и этот тип кораблей совместно с броненосными крейсерами относился к большим крейсерам (нем. Großer Kreuzer).
Был дальнейшим развитием линейных крейсеров типа «Мольтке». По сравнению с ними имел то же вооружение из десяти 280-мм орудий и проектную максимальную скорость хода в 26,5 узлов. За счет увеличения нормального водоизмещения на 2000 тонн получил более сильное бронирование (толщина главного бронепояса была увеличена до 300 мм). По сравнению с британскими линейными крейсерами того времени типов «Индефатигебл» и «Лайон» имел более слабое вооружение, более сильное бронирование и хорошую противоминную защиту. Отличия были обусловлены в основном тем, что немецкие инженеры считали свои орудия более совершенными и поэтому их корабли по сравнению с британскими могли иметь меньший калибр главной артиллерии при той же её эффективности. Также, в отличие от британских крейсеров, создававшихся в основном для борьбы с крейсерами противниками, немецкие крейсера из-за меньшего размера германского флота, создавались в том числе для линейного боя главных сил британского и германского флотов и поэтому имели защиту сравнимую с британскими линкорами.
«Зейдлиц» вступил в строй 22 мая 1913 года и вместе с другими германскими линейными крейсерами служил в составе 1-й разведывательной группы. Принимал участие практически во всех крупных операциях германского Флота открытого моря и почти всю войну был флагманским кораблем командующего группой контр-адмирала Хиппера. Крейсер получил известность благодаря исключительной живучести, проявленной во время Ютландского сражения 31 мая — 1 июня 1916 года. Во время боя корабль получил одно торпедное попадание и 19 попаданий тяжёлыми снарядами. Принявший внутрь корпуса порядка 5300 тонн воды (21 % от водоизмещения) крейсер на третий день после боя (4 июня) сумел вернуться на базу благодаря беспримерной борьбе команды за живучесть корабля.
По результатам мирного соглашения в конце Первой мировой войны был интернирован в британской базе Скапа-Флоу на Оркнейских островах 24 ноября 1918 года. Затоплен собственным экипажем 21 июня 1919 года. Впоследствии был поднят и разделан на металл.
Содержание
- 1 История разработки
- 2 Конструкция
- 3 Строительство и испытания
- 4 Служба
- 5 Память о корабле
- 6 Оценка проекта
- 7 Примечания
- 8 Использованная литература и источники
- 9 Литература
- 10 Ссылки
История разработки
По закону о флоте 1900 года немецкий флот к 1917 году должен был состоять из 38 линкоров и 14 броненосных крейсеров. В результате поправок принятых рейхстагом в 1906, 1908 и 1912 годах эта цифра была увеличена до 41 линкора и 20 больших крейсеров[прим. 1]. С целью пополнения флотами новыми кораблями с 1908 по 1911 год ежегодно должны были закладываться три дредноута и один линейный крейсер[1]. В рамках бюджета 1910 года в Германии должны были быть заложены три линейных корабля типа «Кайзер» и один линейный крейсер[2]. Крейсер должен был стать дополнением к флоту и получил при закладке индекс «J»[прим. 2]. Выработка требований к новому кораблю началась ещё в начале 1909 года, когда Генеральный морской департамент потребовал от государственного секретаря Императорского морского ведомства Альфреда фон Тирпица изложенные в письменном виде основные требования. При этом корветтен-капитан Вальдемар Фоллертун считал, что, в отличие от английских линейных крейсеров, германские большие крейсера должны были быть по сути быстроходными линкорами, обладая возможностью вести линейный бой. Он поддерживал идею германского типа линейного крейсера, который мог бы применяться против линейных кораблей. Тирпиц же настаивал на том, что основной задачей германских больших крейсеров является борьба с крейсерами противника.
Основной проблемой проектирования крейсера были финансовые ограничения, в силу которых по размерам он не мог быть больше современного ему линейного корабля. Единственной возможностью добиться большей, чем у линейного корабля, скорости было снижение боевых возможностей. Морским департаментом были зафиксированы следующие требования к линейному крейсеру:
- скорость как у предыдущего типа («Мольтке»)
- вооружение 8 × 305 или 10 × 280 мм
Рассматривалась также возможность установки трёхорудийных башен, но в итоге было решено, что по крайней мере для корабля программы 1910 года достаточно и орудий калибра 280 мм[3].
Рейхстаг в августе 1909 года утвердил ассигнования на крейсер J, который впоследствии получил имя «Зейдлиц»[4] в честь прусского генерала Фридриха Вильгельма Зейдлица. Разработка проекта заняла 10 месяцев с марта 1909 по январь 1910 года. Работы выполнялись в проектном бюро Имперского морского ведомства под руководством главного конструктора инженера Дитриха. При проектировании рассматривались варианты вооружения как восемью 305-мм орудиями, так и десятью 280-мм в пяти двухорудийных башнях, расположенных по линейной схеме. В окончательном варианте расположение башен главного калибра было практически таким же, как на «Мольтке», за исключением расположения носовой башни на полубаке. За счёт увеличения водоизмещения на 2000 тонн новый линейный крейсер получил более мощную силовую установку и усиленное бронирование[5]. Окончательный проект был утверждён кайзером 27 января 1910 года[4].
Конструкция
Корпус
«Зейдлиц» имел корпус с развитым полубаком, идущим до фок-мачты. Форштевень почти прямой, с крутым подъёмом днища в носовой части[6]. Водоизмещение нормальное 24 988 т, полное 28 550 т. Длина между перпендикулярами 200,6 м (на 14 м длиннее «Мольтке»), по конструктивной ватерлинии (КВЛ) — 200 м. Ширина корпуса составила 28,5 м, максимальная ширина с учётом уложенной противоторпедной сети составляла 28,8 м. Высота надводного борта в районе носа — 8,9 м[5]. Общая высота борта в районе миделя — 13,88 м. Осадка при полном водоизмещении — 9,29 м, при нормальном — 9,09 м. При увеличении осадки на 1 см водоизмещение увеличивалось на 37,71 т[7][8].
Корпус был разделён водонепроницаемыми переборками на 17 отсеков. Двойное дно простиралось на 76 % длины корабля[4]. Способ силовых связей корпуса — смешанный[5].
Метацентрическая высота равнялась 3,12 м, что было наибольшим значением среди всех немецких линейных кораблей и линейных крейсеров Германии в Первую мировую войну[5][9]. Максимальная остойчивость была при 33° крена и нулевая при 72°[7]. На «Зейдлице» устанавливались успокоительные цистерны Фрама, но по назначению они не использовались[5][9]. Крейсер оснащался двумя тандемными полубалансирными рулями с возможностью управления из различных отсеков[8] и четырьмя трёхлопастными винтами диаметром 3,88 м[7].
Корабль обладал хорошими ходовыми качествами — легко и спокойно удерживал курс, но был несколько увальчив в корму. Как и все немецкие крейсера, поворачивал тяжело, со значительной (до 60 % при максимальной перекладке руля) потерей скорости, при этом возникал крен до 9°[8][6].
Оснащался 1 большим паровым катером, 3 моторными катерами, 2 баркасами, 2 вельботами, 2 ялами и 1 разборной шлюпкой. Имел 2 основных и 1 запасной 7-тонных носовых якоря и один 3,5-тонный кормовой[8].
Имел две полые трубчатые мачты. До 1916 года оснащался противоторпедными сетями. Экипаж по штату мирного времени составлял 1068 человек, из них 43 офицера. При размещении флагмана со штабом он увеличивался на 75 человек, из них 13 офицеров. В военное время экипаж пополнялся резервистами и в Ютландском бою составлял 1425 человек[10][4].
Бронирование
По сравнению с «Мольтке» бронирование было усилено. Броня цементированная, крупповская. Главный броневой пояс устанавливался на тиковой подкладке толщиной 50 мм и имел постоянную толщину 300 мм, высоту 2 м и начинался в 1,4 м выше ватерлинии(КВЛ) и опускался под воду на 0,4 м, простираясь между внешними краями барбетов носовой и кормовой башен. В носовой части он заканчивался переборкой толщиной 200 мм, в кормовой — 100 мм. В нижней части пояс постепенно сужался до 150 мм, заканчиваясь в 1,75 м ниже главной ватерлинии. Сверху броневой пояс также постепенно утоньшался, доходя до 230 мм на уровне верхней палубы и до 200 мм у нижних кромок орудийных портов среднего калибра[11][7][8]. Броневой пояс в носовой и кормовой частях продолжался бронёй толщиной 100 мм[12].
Каземат артиллерии среднего калибра выше нижнего края орудийных портов прикрывался бронёй толщиной 150 мм. В оконечностях переборки каземата также имели толщину 150 мм. Внутри батареи среднего калибра вдоль борта и между орудиями шли противоосколочные экраны толщиной 20 мм[13][11][7][8].
Лобовая часть башен главного калибра имела толщину 250 мм, боковые стенки — 200 мм, задняя стенка — 210 мм, настил в кормовой части — 50—100 мм, наклонная передняя часть крыши — 100 мм, крыша 70 мм. Барбеты имели толщину 230 мм. У носовой и кормовых башен в диаметральной плоскости, в районе, прикрываемом соответственно боевыми рубками и барбетами кормовой возвышенной башни, толщина барбета уменьшалась до 200 мм. Толщина барбетов бортовых башен между верхней и главной палубой, которые прикрывались бронёй каземата, уменьшалась до 100 мм, а ниже, позади главного броневого пояса, до 30 мм. У барбетов носовой и кормовых башен толщина 230 мм доходила до уровня броневой палубы, но стенки за главным броневым поясом имели толщину 30 мм[13][11][7][8].
Толщина стенок носовой боевой рубки была 350—250 мм, крыши — 80 мм, у кормовой боевой рубки толщина стенок составляла 200 мм, крыши — 50 мм[13][11][7][8].
Бронированная палуба в середине корабля была расположена в 1,4 м выше КВЛ и имела толщину 30 мм, в носовой части она располагалась на 0,9 м ниже КВЛ и имела толщину 50 мм, в кормовой части она располагалась на 1,8 м ниже ватерлинии и имела толщину 80 мм. Скосы имели толщину 50 мм. Верхняя палуба над батарей среднего калибра имела толщину 35 мм, за пределами батареи, ближе к диаметральной плоскости — 25 мм[13][11][7][8].
Подводная защита обеспечивалась вертикальной противоторпедной переборкой, отстоящей от борта на 4 м на миделе. Переборка имела толщину 30 мм, увеличиваясь до 50 мм в районе погребов боезапаса, и заканчивалась 20-мм поперечными переборками. Между бронированной и верхней палубами она продолжалась как противоосколочная и имела толщину 30 мм[13][11][7][8]. Дополнительную конструктивную защиту обеспечивали угольные бункеры, расположенные между бортом и противоторпедной переборкой.
Вооружение
Артиллерия главного калибра, как и на «Мольтке», состояла из 10 280-мм орудий 28 cm SK L/50 с длиной ствола 50 калибров, размещённых в пяти двухорудийных башнях Drh.L C/1910[4]. Орудие оснащалось клиновым затвором и имело вес 41,5 т. Использовались только бронебойные снаряды, весом 302 кг. Заряд состоял из двух частей. Основной заряд размещался в латунной гильзе для улучшенной обтюрации и состоял из 79 кг пороха марки RPC/12. Передний заряд в шёлковом картузе содержал заряд такого же пороха массой 26 кг[14]. При температуре заряда 15 °C снаряду сообщалась начальная скорость 880 м/с[15]. Первоначально орудия имели максимальный угол возвышения 13,5° и угол склонения −8°. При максимальном угле возвышения это обеспечивало дальность стрельбы 18 100 м. В 1916 году, после Ютландского боя, углы были изменены на +16°/−5,5° соответственно, что позволило получить максимальную дальность стрельбы 19 100 м[14].
Носовая башня имела сектор обстрела 300° с высотой осей орудий 10,4 м над КВЛ. Две размещённые диагонально бортовые башни имели сектор обстрела 180° на ближний борт, 125° на дальний и высоту осей орудий 8,2 м над КВЛ. Две кормовые башни устанавливались по линейно-возвышенной схеме и имели сектора обстрела по 290°. Высота осей орудий для возвышенной башни составляла 8,4 м, а для нижней 6 м над КВЛ[16].
Боезапас составлял по 87 снарядов на каждое орудие, в сумме — 870 снарядов[4]. Во всех башнях снарядные погреба находились ниже зарядных[16]. Перегрузочная камера вместе с элеватором боеприпасов подвешивалась к погону башни и вращалась вместе с ним. Элеватор боеприпасов из перегрузочного отделения поднимался в башню и выходил между орудиями в районе их казённика. Бронированное подъёмно-транспортное устройство также подвешивалось к погону башни и вращалось вместе с башней и перегрузочным отделением. Для подачи боезапаса из погреба в подъёмник в погрузочном отделении погреба устанавливалась узкая вращающаяся платформа — так называемый круговой вагон. Такая конструкция обеспечивала достаточно высокую скорострельность[17] — техническая скорострельность позволяла делать три выстрела за 51 секунду, на практике была достигнута скорострельность 3 выстрела в минуту[14].
В 1915 году «Зейдлиц» получил приборы централизованного управления стрельбой артиллерии главного и среднего калибра[16]. Артиллерия среднего калибра состояла из 12 150-мм орудий 15 cm SK L/45 с длиной ствола 45 калибров. Они были расположены в батарее на верхней палубе в установках MPL C/06 образца 1906 года[12] весом 15 700 кг каждое. Масса фугасного снаряда составляла 45,3 кг, скорострельность орудий составляла 5—7 выстрелов в минуту[18]. Дальность стрельбы составляла 13 500 м, впоследствии её довели до 16 800 м. Общий боезапас составлял 1920 снарядов — по 160 на орудие[7].
При постройке на «Зейдлице» устанавливались 12 неуниверсальных 88-мм орудий 8,8 cm SK L/45 с длиной ствола 45 калибров. Орудия располагались в установках MPL C/01-06. Четыре были расположены в носовой части под верхней палубой, два в носовой надстройке, четыре позади батареи 150-мм орудий и ещё два орудия по бокам кормовой надстройки в установках, прикрытых щитом[12]. Их общий боезапас составлял 3400 снарядов[7]. В начале Первой мировой войны вместо двух орудий, установленных на кормовой надстройке, были установлены зенитные 88-мм орудия 8,8 cm Flak L/45 с длиной ствола 45 калибров в установках MPL C/13 (образца 1913 года), с максимальным углом подъёма ствола 70°. К Ютландскому сражению в 1916 году все остальные 88-мм орудия, кроме зенитных, были демонтированы[12].
На крейсере устанавливались четыре подводных торпедных аппарата (ТА) калибра 500 мм. По одному ТА стояло в носовой и кормовой частях, ещё два были расположены по бортам, впереди барбета носовой башни. Общий боезапас составлял 11 торпед[12][16].
Силовая установка
На «Зейдлице» были установлены 27 низконапорных котлов Шульце — Торникрофта с угольным отоплением. В 1916 году, перед Ютландским сражением, на них были установлены форсунки для впрыска нефти при форсаже. Котлы имели общую поверхность нагрева 12 500 м² и обеспечивали давление пара 16 кгс/см². Они размещались в пяти отсеках, разделённых продольными переборками на 15 котельных отделений. В первых трёх отделениях стояло по одному котлу. В последующих котельных отделениях стояло по два котла. Общая площадь, занимаемая котельными отделениями, составляла 925 м² (у британской «Принцесс Ройал» — 1170 м²)[9][6][19].
Четырёхвальная силовая установка включала два комплекта прямодействующих турбин Парсонса. Все четыре винта были трёхлопастными[прим. 3] и имели диаметр 3,88 м. Турбины размещались в двух машинных отделениях. Каждое машинное отделение было разделено продольными переборками на три отсека. Турбины высокого давления, вращавшие наружные валы, располагались в двух носовых отделениях. Внутренние валы приводились во вращение турбинами низкого давления, расположенными в кормовом машинном отделении. Турбины занимали внешние отсеки машинных отделений, а в отсеках по диаметральной плоскости располагались вспомогательные механизмы. Турбинные отделения занимали 404 м² (у британской «Принцесс Ройал» 645 м²)[9][6][19]. По британским меркам машинные и котельные отделения «Зейдлица» были слишком тесными[9].
Расчётная максимальная скорость составила 26,5 узлов при номинальной проектной мощности на валах 63 000 л. с. При испытаниях на Нейкругской мерной миле «Зейдлиц» развил скорость 28,13 узла при частоте вращения гребных валов 329 об/мин и форсированной мощности 89 738 л. с. (увеличение на 42 %). Нормальный запас топлива 1000 т, максимальный — 3600 т. Дальность плавания составляла 4200 миль при скорости 14 узлов [7] и 2280 миль на скорости 23,7 узла[9]. После 1916 года было добавлено 200 т нефти[6].
Электроэнергией напряжением 220 В крейсер обеспечивали шесть турбогенераторов суммарной мощностью 1800 кВт[19][6].
Строительство и испытания
«Зейдлиц» строился по программе 1910 года. 21 марта 1910 года[4] был заключён контракт с верфью «Блом унд Фосс» в Гамбурге на строительство корабля и изготовление машинной установки для него. Под строительным номером 209 крейсер был заложен 4 февраля 1911 года. Так как он шёл как дополнение к флоту, при закладке крейсер получил имя «J»[4][20].
30 марта 1912 года прошёл обряд крещения, и крейсер был спущен на воду. Крещение производилось генерал-инспектором кавалерии фон Клейстом, нарекшим новый корабль «Зейдлицем». Крейсер получил имя в честь генерала Фридриха Вильгельма фон Зейдлица-Курцбаха (1721—1773). Этот кавалерийский генерал, служивший в армии прусского короля Фридриха Великого, отличился в битве при Росбахе 5 ноября 1757 года[21][20].
Всего постройка корабля заняла около 28 месяцев — почти 14 месяцев стапельный период и 14 месяцев достройка на плаву. Стоимость постройки составила 44 685 тыс. марок или 22 343 тыс. рублей золотом по курсу того времени[22].
В апреле 1913 года заводская команда перевела «Зейдлиц» в Киль, где он 22 мая предварительно вошёл в состав флота. Во время проведения трёхмесячных приёмо-сдаточных испытаний 29 июня и 3 августа 1913 года корабль с осмотром посещался кайзером Вильгельмом II и королём Италии Виктором Эммануилом III. 17 августа 1913 были закончены ходовые испытания, и корабль окончательно вошёл в состав флота и 31 августа присоединился у Гельголанда к манёврам Флота открытого моря[23][22].
Служба
| Командиры «Зейдлица»[19][22] | ||
|---|---|---|
| Командир | Период командования | Примечание |
| капитан 1-го ранга Морис фон Эгиди (нем. Kapitän zur See Moritz von Egidy) |
май 1913 — октябрь 1917 | |
| капитан 1-го ранга Тагерт (нем. Kapitän zur See Wilhelm Tägert) |
октябрь 1917 | временно исполняющий обязанности |
| капитан 1-го ранга фон Эгиди | ноябрь 1917 | |
| капитан 1-го ранга Тагерт | ноябрь 1917 — декабрь 1918 | |
| капитан-лейтенант Брауер (нем. Kapitänleutnant Brauer) |
декабрь 1918 — июнь 1919 | в период интернирования |
Мирное время и начало Первой мировой войны
«Зейдлиц» вошёл в состав 1-й разведывательной группы и принимал участие в её составе в учениях. 23 июня 1914 года на него с «Мольтке» перенёс свой флаг командующий 1-й разведывательной группой контр-адмирал Хиппер. За исключением коротких перерывов (в Ютландском сражении Хиппер держал свой флаг на «Лютцове»), «Зейдлиц» прослужил флагманским кораблём почти всю войну, до 26 октября 1917 года, когда Хиппер перенёс свой флаг на «Гинденбург». В июле 1914 года крейсер принимал участие в походе Флота открытого моря в Норвегию, где в это время находился на отдыхе Вильгельм II. Но в связи с опасностью возникновения войны этот поход был прерван. 25 июля, после получения сообщения о начале мобилизации в Сербии, флот получил приказ вернуться в свои порты. А 1 августа была объявлена мобилизация флота[23][22][24].
С началом войны 1-й разведывательной группе было поручено охранение Немецкой бухты. Для этой цели в её подчинение передали все корабли сторожевой службы, самолёты и дирижабли. Эта система действовала до августа 1918 года[22].
2—4 ноября состоялся первый боевой поход Флота открытого моря. В 16:30 к восточному побережью Англии вышли 1-я (в составе больших крейсеров «Зейдлиц», «Мольтке», «Фон дер Танн» и «Блюхер») и 2-я (лёгкие крейсера «Страсбург», «Грауденц», «Кольберг» и «Штральзунд») разведывательные группы. На случай осложнений, для их прикрытия в боевую готовность были приведены 1-я и 2-я эскадра линкоров, стоявших на рейде Шиллинга, 5-я на реке Эльба и 6-я на рейде Яде. Из-за тумана обстрел линейными крейсерами Ярмута был безрезультатен. «Штральзундом» было выставлено минное ограждение, на котором подорвалась британская подлодка D-5, вышедшая на перехват немецких кораблей. Встречи с британскими кораблями противника не произошло, и 1-я и 2-я разведывательные группы беспрепятственно вернулись на базу[25][26][27].
Набег на Хартлпул, Скарборо и Уитби
15—16 декабря германскими крейсерами был осуществлён ещё один рейд — набег на Хартлпул, Уитби и Скарборо. К 1-й разведывательной группе присоединился недавно вошедший в строй «Дерфлингер», 2-я разведывательная группа была в том же составе, что и при рейде на Ярмут. Немцы догадывались о том, что 2-я эскадра британских крейсеров была отправлена на перехват эскадры Шпее и оборона противника будет ослаблена. В свою очередь, англичане по данным радиоперехвата знали о намечавшейся операции и выделили для перехвата немецких крейсеров 1-ю эскадру линейных крейсеров в составе четырёх оставшихся линейных крейсеров и 2-й эскадры линкоров в составе шести линейных кораблей типов «Орион» и «Кинг Джордж V». Однако англичане не знали о выходе в море основных сил Флота открытого моря — 18 дредноутов 1-й, 2-й и 3-й эскадр в сопровождении крейсеров и эсминцев[26][28][29][30].
У британского побережья немецкие крейсера попали в сильную волну. Из-за невозможности применения артиллерии Хиппер отправил лёгкие крейсера 2-й группы на соединение с основными силами, кроме «Кольберга», который должен был выставить мины. Немецкие линейные крейсера разделились на две группы. «Фон дер Танн» и «Дерфлингер» обстреляли сначала Уитби, затем Скарборо. Сопротивления они не встретили и потерь в личном составе не имели. Группа «Зейдлица» при подходе к Скарборо встретила четыре британских эсминца. Обстреляв их с расстояния около 27 кабельтовых, немцы вынудили англичан ретироваться. Около 8:00 группа приступила к обстрелу побережья. При этом крейсера подверглись обстрелу батарей береговых 152-мм орудий. «Зейдлиц» своей артиллерией подавил батарею, находившуюся вблизи кладбища, но при этом сам получил три попадания. «Мольтке» получил одно попадание в палубу, а «Блюхер» — шесть попаданий с 152-мм гаубиц и лёгкой артиллерии[26] [28][29][30].
При возвращении немецкие линейные крейсера получили донесение от «Штральзунда», который обнаружил сначала британские крейсера, а потом 2-ю эскадру линкоров. Уклоняясь от них, крейсера ушли на норд-ост. Основные силы немцев под командованием Ингеноля ещё ночью вступили в соприкосновение с авангардом британских сил и повернули с курса зюйд-ост на ост-зюйд-ост, опасаясь ночных атак миноносцев. При получении донесения «Штральзунда» они были уже в 130 милях от британцев и никак не могли их перехватить. Рассматривая эту ситуацию, многие флотоводцы и историки считают, что немцы упустили шанс разгромить британцев по частям. Если бы они продолжили свой путь на зюйд-ост, то смогли бы перехватить 2-ю эскадру британцев. Ввиду численного превосходства и наличия в своём составе новых линкоров, не уступающих по скорости хода британским, у немецкого флота были хорошие шансы уничтожить 2-ю британскую эскадру линкоров[26][28][29][30].
Повреждения «Зейдлица» были сравнительно лёгкими, поэтому ремонт был проведён без захода в док, на плаву[31].
Сражение у Доггер-банки
23 января немецкие силы предприняли рейд к Доггер-банке, чтобы очистить этот район от британских лёгких сил. 23 января после полудня в море вышли 1-я разведывательная группа в составе больших крейсеров «Зейдлиц», «Мольтке», «Дерфлингер» и «Блюхер», лёгких крейсеров «Грауденц», «Росток», «Штральзунд», «Кольберг» и 19 эскадренных миноносцев. Выход кораблей был запланирован так, чтобы к утру следующего дня выйти в район Доггер-банки. В операции не участвовали находящиеся на ремонте «Фон дер Танн» и «Страсбург». Прикрытие линейными силами не планировалось[32][33].
Британцы, благодаря радиоперехватам, были осведомлены о планировавшейся вылазке. Поэтому к району Доггер-банки вышли линейные крейсера «Лайон» (под флагом Битти), «Тайгер», «Принцесс Ройал», «Нью-Зиленд» и «Индомитебл», лёгкие крейсера «Саутгемптон», «Бирмингем», «Ноттингем», «Лоустофт» и гарвичский отряд Тирвита — лёгкие крейсера «Аретьюза», «Орора» и «Андаунтед». Их сопровождали 35 эскадренных миноносцев. В море также вышли основные силы Гранд-Флита[32].
Противники обнаружили друг друга к рассвету. Около 7:15 (по Гринвичу) «Кольберг» вступил в перестрелку с «Оророй». Хипперу был доложено о наличии крупных сил противника и немецкое соединение повернуло и на большой скорости стало уходить на зюйд-ост. Первым в колонне немецких линейных крейсеров, идущей со скоростью 21 узел, шёл «Зейдлиц», за ним «Мольтке» и «Дерфлингер», концевым — «Блюхер». Британские линейные крейсера обходили немецкую колонну справа, с тем чтобы стрелять всем бортом и попытаться отрезать германское соединение от баз. Битти отдал приказ увеличить ход сначала до 26 узлов, потом 27, 28 и, наконец, в 8:52 до 29 узлов. Это было выше скорости даже самых быстрых «Лайона», «Тайгера» и «Принцесс Ройал». «Нью-Зиленд» и «Индомитебл» быстро отстали[32][34][35].
Около 8:52 «Лайон» дал первый залп по «Блюхеру» с расстояния около 110 каб., снаряды легли с недолётом. По мере приближения британские крейсера переносили огонь на впереди идущие немецкие крейсера. Так, «Лайон» обстреливал сначала «Блюхер», затем «Дерфлингер», «Мольтке», и под конец вёл огонь по «Зейдлицу». Германские крейсера находились в невыгодном наветренном положении — им мешали собственные дымы. Кроме того, дальность стрельбы их орудий была меньше, и они открыли огонь только около 9:10, когда дистанция стала меньше 100 каб.[32][34][36]
Из-за путаницы в распределении целей «Тайгер» обстреливал не «Мольтке», как ему было положено, а «Зейдлиц» вместе с «Лайоном». Около 10:25 343-мм снаряд с «Тайгера» попал в носовую часть, не причинив больших повреждений. «Тайгер» из-за дыма потерял «Зейдлиц», и его какое-то время обстреливал только «Лайон»[32][34].
Второе попадание произошло в 10:43 и причинило большие разрушения. 343-мм снаряд с «Лайона» с дистанции около 84 каб. (15 500 м) попал в палубу чуть позади кормовых башен главного калибра. Снаряд прошёл каюты офицеров, кают-компанию, пробил 230-мм барбет кормовой башни и разорвался при проникновении. Осколки пробили подачную трубу и воспламенили находящиеся там несколько основных и дополнительных зарядов. Начали тлеть заряды в боевом отделении, в нижних подъёмниках и зарядном отделении. Возгорание снарядов сначала шло медленно, но команда перегрузочного отделения, вероятно, пытаясь спастись, открыла дверь в переборке в соседнюю башню в подбашенное отделение. Заряды в перегрузочном отделении мгновенно воспламенились. Огонь охватил заряды в зарядниках кормовой башни и перекинулся в соседнюю башню[32][34][37].
Воспламенились 62 полных (основных и дополнительных) заряда — порядка 6 тонн пороха. Над кормовыми башнями поднялся огромный столб огня и газов. В пламени погибли 165 человек, из них 159 моментально. Благодаря мужеству трюмного старшины Вильгельма Хайдкампа, голыми руками провернувшему раскалённые штурвалы клапанов затопления, погреба и кормовое торпедное отделение были затоплены и огонь не добрался до снарядов, торпед и не воспламенившихся основных зарядов, находившихся в латунных гильзах[прим. 4][32][38].
Думая, что крейсер вот-вот взлетит на воздух, старший артиллерийский офицер, желая нанести перед гибелью как можно больший ущерб противнику, открыл частый огонь. В течение нескольких минут три уцелевших башни давали полузалпы каждые 10 сек. Таким образом, «Зейдлиц» давал 3 выстрела в минуту из каждого орудия. Положение «Зейдлица» было очень тяжёлым. Крейсер принял 600 тонн воды и сел кормой до 10,36 м, а его скорость уменьшилась до 21 узла[32][38][37].
В 11:25 в «Зейдлиц» попал третий, 343-мм снаряд с «Лайона». Но он не причинил сильных повреждений, так как попал в 300-мм броневой пояс в средней части корпуса и не смог его пробить. В 11:52 сильно повреждённый «Лайон» вышел из строя. Из-за неправильно понятого приказа Битти командир «Тайгера», оставшийся главным, повёл британскую колонну добивать остановившийся к тому времени «Блюхер». Хиппер, не ожидая поддержки от своего линейного флота, увёл оставшиеся немецкие линейные крейсера в базу, оставив британцам добивать «Блюхер»[32][38][39].
За время боя «Зейдлиц» выпустил 390 280-мм бронебойных снарядов (45 % боекомплекта) — больше всех участвовавших в бою кораблей. Он добился как минимум 8 попаданий (2 % выпущенных снарядов) из общего количества в 22 попадания немецкими кораблями в британские[34]. Ремонт «Зейдлица» на государственной верфи в Вильгельмсгафене продолжался с 25 января по 31 марта 1915 года[40].
События с лета 1915 по весну 1916. Сражение в Рижском заливе
После ремонта «Зейдлиц» принял участие в боевых операциях флота 17—18 и 21—22 апреля, 17—18 и 29—30 мая 1915. 1-я разведывательная группа в составе «Зейдлица», «Мольтке» и «Фон дер Танна» с 3 по 21 августа 1915 года приняла участие в операции немецкого флота по прорыву в Рижский залив. Они занимались прикрытием тральных сил от возможного нападения из Финского залива российских линкоров типа «Севастополь»[прим. 5]. 19 августа английская подводная лодка Е-1 с очень близкой дистанции выпустила торпеду в «Зейдлиц», но попала в «Мольтке». 1-я группа вернулась в Данциг, а вскоре операция была прервана[38][41].
Осенью и зимой 1915—1916 годов в составе 1-й разведывательной группы «Зейдлиц» принял участие ещё в нескольких операциях. 11—12 сентября 1915 он прикрывал минную постановку в районе банки Терхшелинг, 23—24 октября 1915 принял участие в боевом походе флота до широты Эйсберга. 4 декабря при проходе Кильского канала намотал сети на винты правого борта. 3—4 марта 1916 обеспечивал возвращение рейдера «Мёве», а 5—7 марта участвовал в набеге на Хуфден[38][40].
27 марта на «Зейдлице» поднял свой флаг командующий 2-й разведывательной группой контр-адмирал Бедикер, заменивший на время болезни Хиппера. 24 апреля 1916 года «Зейдлиц» во главе 1-й разведывательной группы вышел в море для набега на Лоустофт и Ярмут. 24 апреля 1916 года в 15:48 он подорвался на английской мине, поставленной подводной лодкой. Мина с зарядом в 120 кг пироксилина взорвалась в 3,9 м ниже ватерлинии в районе левого бортового подводного торпедного аппарата. Были разрушены броневые плиты и две продольные переборки на длине 15 м. Размеры пробоины составили 95 м². К счастью для «Зейдлица», повреждённые торпеды не сдетонировали. Крейсер принял внутрь 1400 т воды, увеличивших осадку носом на 1,4 м, но мог поддерживать скорость в 15 узлов. «Зейдлиц» вынужден был прервать операцию и уйти в сопровождении двух миноносцев на верфь Вильгельмсгафена. Бедикер перенёс свой флаг на «Лютцов», ставший флагманом 1-й разведывательной группы до момента своей гибели в Ютландском сражении[38][9][40][42].
Ремонт «Зейдлица» продолжался до 2 мая 1916 года. Но при испытаниях 22—23 мая[прим. 6] была обнаружена течь в районе продольных переборок бортового торпедного отделения, и он ещё на пять дней стал на ремонт. Из-за этого он мог выйти в море не раньше 29 мая. Это стало одной из причин того, что немецкий флот вышел в свой боевой поход, закончившийся Ютландским сражением, только 31 мая[43][40].
Ютландское сражение
31 августа 1-я разведывательная группа немецких линейных крейсеров покинула рейд Яде ранним утром, около 2:00. Первым шёл «Лютцов» под флагом Хиппера, за ним «Дерфлингер», «Зейдлиц», «Мольтке» и «Фон дер Танн». За ними, приблизительно через час, последовали и линкоры Флота открытого моря[44].
«Бег на юг» 15:30 — 17:55
Линейные крейсера Битти и Хиппера обнаружили друг друга около 15:30 (по Гринвичу). За шестью английскими линейными крейсерами шли отставшие от них четыре быстроходных линкора 5-й эскадры Эвана-Томаса. Хиппер развернул свои корабли на обратный курс, стараясь вывести корабли Битти на основные силы. Началась первая часть Ютландского сражения — «бег на юг». «Зейдлиц» сначала обстреливал шедшую третьей в колонне английских кораблей «Куин Мэри». Как и в бою у Доггер-банки, не обошлось без путаницы. «Лайон» и «Принцесс Ройал» обстреливали «Лютцов». А «Куин Мэри» вела огонь по «Зейдлицу». Из-за этого «Дерфлингер» в начале сражения вёл стрельбу беспрепятственно[45][46].
«Зейдлиц» открыл огонь по «Куин Мэри» около 15:50. В 15:55 «Зейдлиц» получил первое попадание 343-мм снарядом с «Куин Мэри». Снаряд пробил бортовую броню перед фок-мачтой и разорвался в XIII отсеке на верхней палубе, образовав в ней пробоину 3×3 м. Второй снаряд с «Куин Мэри» в 15:57 с дистанции 13 200—13 600 м (71—74 каб.) пробил 230-мм бортовой пояс и разорвался. Осколки снаряда пробили барбет левой бортовой башни, имевший в этом месте толщину 30 мм, и проникли в перегрузочное отделение, воспламенив находящиеся там два основных и два дополнительных полузаряда. Огонь уничтожил почти весь башенный расчёт. Из строя вышли приводы горизонтальной и вертикальной наводки и подъёмники. Погреб был вовремя затоплен, и взрыва не произошло. Башня замолчала до конца боя[40][47][48].
Третий, 343-мм снаряд с «Куин Мэри» разорвался под водой в средней части корабля. Разошлись швы обшивки, вода начала поступать в наружные угольные бункера и дополнительные бункера XIII отсека[49][50]. Подошедшие линкоры 5-й эскадры Эвана-Томаса начали в 16:05 обстрел немецких крейсеров с дальней дистанции (97 каб.)[45][46]. В 16:17 с дистанции 88 каб с «Куин Мэри» попал четвёртый снаряд. Он ударил в стык между 200- и 230-мм плитами, прикрывающими каземат. Снаряд разорвался снаружи, а его осколки проникли внутрь, выведя из строя 150-мм орудие[49][50].
В районе 16:20 произошло пятое попадание 381-мм снарядом с 5-й эскадры линкоров. Снаряд пробил палубу надстройки, разорвался и изрешетил осколками палубу полубака. Тем временем на короткое время «Дерфлингер» вместе с «Зейдлицем» с дистанции порядка 75 каб. (13 900 м) стал обстреливать «Куин Мэри». В результате нескольких попаданий в район башни «Q» около 16:26 произошел взрыв боезапаса, и она быстро затонула[49][50].
В 17:37 в результате атаки английских эсминцев (предположительно «Петард» или «Турбулент») одна из торпед попала в правый борт «Зейдлица» в районе 123 шпангоута. Образовалась пробоина площадью 15,2 м², размерами 12×3,9 м, и разошлись швы обшивки на протяжении 28 м. Противоторпедная переборка толщиной 50 мм выдержала, но дала течь. 150-мм орудие № 1 заклинило и оно замолчало до конца боя. Из строя вышла носовая электростанция, и питание электроэнергией было переключено на кормовую. От сильного сотрясения лопнул корпус правой турбины, а предохранительный клапан подскочил и остался в таком положении. Помещение заполнилось высокотемпературным паром. Личному составу пришлось устранять повреждения ползком и полулежа, но несмотря на это ремонт был закончен через 15 минут. В результате повреждения был затоплен ниже бронепалубы отсек № XIV правого борта, отсек под бортовым торпедным аппаратом и началось поступление воды в отсеки между бортовой бронёй и броневой переборкой. Корабль принял порядка 2000 т воды, получил крен на правый борт и дифферент на нос — осадка носом увеличилась на 1,8 м, а корма приподнялась на 0,5 м. Крейсер пока ещё мог держать скорость 20 узлов, но вода медленно проникала и в другие отсеки[51][52][50].
«Бег на север» — 16:40 — 17:50
В 16:40 соединение Битти обнаружило основные силы Флота открытого моря, и его корабли последовательно развернулись на обратный курс. Начался второй этап боя — «бег на север». 1-я разведывательная группа преследовала английские линейные крейсера, но те достаточно быстро вышли из-под обстрела. 5-ю эскадру Эвана Томаса преследовала колонна немецких линейных кораблей — перестрелку вели в основном корабли 1-й эскадры. Из состава британской 5-й эскадры «Уорспайт» и «Малайя» стреляли по линейным кораблям, а «Бархэм» и «Вэлиант» обстреливали линейные крейсера 1-й группы. Стрельба велась на больших дистанциях — порядка 100 каб., и стрельба немецких кораблей была малоэффективной. Британские же корабли достаточно успешно обстреливали немецкие корабли, нанося им тяжёлые повреждения[53][54][55][46].
В районе 17:00 шестой, 381-мм снаряд с «Бархэма» или «Вэлианта», пробил палубу надстройки и, разорвавшись, пробил палубу полубака и вышел за борт, проделав в борту пробоину 3×4 м, которая впоследствии привела к большим проблемам при затоплении носовой части. Седьмой, 381-мм снаряд пробил палубу надстройки и проделал в палубе полубака пробоину 6×7 м. Восьмой, 381-мм снаряд с дистанции порядка 93 каб. в 17:08 разорвался на лобовой броне правой бортовой башни. Часть осколков проникла в башню. Башня временно вышла из строя, а правое орудие замолчало до конца боя[56][57].
Девятый, 381-мм снаряд поразил «Зейдлиц» в районе 17:10—17:20. Десятый снаряд пробил верхнюю и главную палубы в районе барабана шпиля. Одиннадцатый, 381-мм снаряд попал в палубу в районе левой лебёдки. В 17:20 стрельба временно прекратилась. К 18 часам вода через межпалубное пространство поступала в отсеки XIV, XV и XVI. Вода накапливалась над броневой палубой и, постепенно проникая через прочную переборку, заливала все помещения под броневой палубой[56].
Первый бой флота
К 18:20 Флот открытого моря вышел на основные силы Гранд-Флита. Началась следующая фаза боя — «первый бой флота». Линейные крейсера 2-й эскадры под командованием Худа вышли в голову английской колонны и вступили в перестрелку с немецкими линейными крейсерами. В 18:36 Шеер дал сигнал кораблям флота «все вдруг», и немецкие корабли развернулись и очень скоро вышли из поля зрения английских кораблей. Двенадцатый, 305-мм снаряд, предположительно с «Индомитебла», попал «Зейдлицу» в 300-мм броневой пояс в кормовой части. На какое-то время крейсер управлялся из помещения привода управления, так как соединительная муфта верхнего рулевого привода расцепилась[58][46][59][56][60][61].
Второй бой флота
После второго поворота «все вдруг» линия германских кораблей, идя курсом на восток, вышла на середину строя английских кораблей, шедших по дуге на юг, и бой возобновился. К этому моменту повреждённый «Лютцов» вышел из строя, и головным в колонне из четырёх линейных крейсеров шёл «Дерфлингер». Хиппер сошёл с «Лютцова» и из-за тяжёлых повреждений «Дерфлингера» и «Зейдлица» вынужден был перенести свой флаг на шедший третьим «Мольтке»[прим. 7][62][63][64].
Около 19:00 главные силы противников вновь вступили в соприкосновение — начался второй бой флота. Линейные крейсера, находившиеся в голове немецкой колонны, оказались под сосредоточенным огнём линейных кораблей Гранд-Флита и получали тяжёлые повреждения с дистанции 55—75 кабельтовых. Условия видимости в этой фазе боя были неблагоприятны для германских кораблей — они находились на светлой части моря и были хорошо видны, британские же корабли находились в тёмной части горизонта, и немецкие моряки наблюдали только вспышки орудий. В 19:17 Шеер отдал приказ о третьем повороте «все вдруг» и немецкая колонна легла на курс запад, затем развернувшись на юго-восток, постепенно выйдя из боя[65][63][64].
Тринадцатый, 305-мм снаряд с «Геркулеса» пробил верхнюю палубу навылет и разорвался в воде около корабля. Четырнадцатый, 305-мм снаряд с «Геркулеса» попал в середину корпуса «Зейдлица» в районе укладки противоминной сети, не пробив верхний броневой пояс. В 19:18 пятнадцатый, 305-мм снаряд с «Сент-Винсента» попал в палубу полубака перед мостиком. В 19:27 шестнадцатый, 305-мм снаряд с «Сент-Винсента» разорвался в задней 210-мм стенке кормовой возвышенной башни. Осколки проникли внутрь башни и воспламенили два основных и дополнительных заряда. Башня выгорела и вышла из строя до конца боя[56][60].
В 19:40 семнадцатый, 381-мм снаряд с «Ройал Оук» попал в правое орудие левой бортовой башни. Орудие сорвало с креплений, но потом оно стало на место. Осколками разорвавшегося снаряда было выведено из строя 150-мм орудие № 5[56][60].
Последний дневной бой
В сумерках[прим. 8] немецкий флот шёл курсом S и занимался перестроением. Отставшая 2-я эскадра линкоров-додредноутов выходила вперёд обогнавшей её 1-й эскадры. В голову колонны линейных кораблей также пыталась выйти 1-я разведывательная группа линейных крейсеров. При выполнении этого манёвра линейные крейсера с направления юго-восток попали под сосредоточенный огонь кораблей Гранд-Флита. Линейные крейсера стали получать тяжёлые повреждения, при этом не могли отвечать на огонь, так как не видели противника и имели слишком малое количество уцелевших орудий главного калибра[прим. 9]. «Зейдлиц» и «Дерфлингер» вынуждены были уйти вправо под прикрытие додредноутов 2-й эскадры. В конечном счёте из-за плохих условий видимости, не имея возможности вести ответный огонь, колонна немецких кораблей повернула на юго-восток и вышла из боя[63][66][67].
В 20:24 восемнадцатый, 343-мм снаряд с «Принцесс Ройал» попал в 150-мм плиту, прикрывающую каземат левого борта, и разорвался снаружи. Проникшие внутрь осколки вывели из строя орудие № 4 и повредили кабели системы управления 150-мм орудиями левого борта. Вскоре девятнадцатый, 343-мм снаряд с «Принцесс Ройал» взорвался у носовой боевой рубки над мостиком, убив всех находившихся на нём. Было ранено несколько человек в боевой рубке — кровью залило карты, и они пришли в негодность. Также были повреждены оба гирокомпаса[68][60].
В 20:30 двадцатый, 305-мм снаряд с «Нью-Зиленд» попал в крышу кормовой возвышенной башни, отрикошетил от неё и взорвался в 1 метре от башни. Приблизительно между 20:30 и 21:00 в «Зейдлиц» попало ещё два 305-мм снаряда с «Нью-Зиленд». Двадцать первый снаряд попал в край верхнего броневого пояса вблизи стыка с главным броневым поясом, взорвался и осколками пробил его. Был затоплен угольный бункер. Двадцать второй снаряд попал в стык верхнего и главного броневых поясов, разорвался при пробитии, проделал пробоину и сместил броневую плиту[68][60].
Ночные бои и итоги боя
Ночью немецкие тяжёлые корабли в сомкнутом строю направились к Хорнс-рифу. А уцелевшие миноносцы были отправлены на поиски кораблей англичан для ночной торпедной атаки. «Зейдлиц» шёл за «Мольтке» в конце немецкого авангарда. Немецкие корабли вышли на хвост английской колонны, пройдя через строй миноносцев и отбивая их атаки. К счастью для тяжело повреждённого крейсера, встреч с тяжёлыми английскими кораблями не было. К утру 1 июня флоты противников оказались далеко друг от друга, направляясь к своим базам[69][70][71].
В течение боя «Зейдлиц» выпустил 376 280-мм снарядов, по оценкам достигнув 10 попаданий (2,6 %). За первые 80 минут боя было выпущено 300 280-мм снарядов и достигнуто 6 попаданий (2 %) — четыре в «Куин Мэри» и два в «Тайгер». За время последующего боя, выпустив 76 снарядов, крейсер добился 4 попаданий (5,3 %) — два на дальней дистанции в «Уорспайт» при преследовании 5-й эскадры и ещё два в «Колоссус». Также «Зейдлиц» выпустил за всё время боя самое большое среди немецких кораблей количество 150-мм снарядов — 450[43]. Потери экипажа составили 11,7 % — 98 убитых и 55 раненых. Корабль получил 22 попадания снарядами крупных калибров, одно 102-мм, одно 152-мм снарядами и одной торпедой. Из строя вышли четыре 280-мм орудия и два 150-мм[67].
Возвращение на базу. Борьба за живучесть
К 21:00 31 мая «Зейдлиц» по расчётам принял 2636 тонн воды. Крен на правый борт составлял 2,5°. Осадка носом увеличилась на 2,5 м, а корма поднялась на 1 м. Вода постоянно прибывала, проникая через большие пробоины от шестого снаряда и торпеды. Чтобы снизить напор воды, ход постепенно уменьшался. Сначала он был снижен с 22 до 20 узлов. Несмотря на предпринимаемые меры по откачке воды, нос все равно продолжал погружаться[72].
В 2:40 1 июня, имея осадку носом 13 м, «Зейдлиц» ненадолго приткнулся к мели у Хорнс-риф. Около 4:40 крейсер сел носом на банку, глубина которой составляла 13,5 м. Были затоплены средние и кормовые креновые цистерны левого борта. Крен выровнялся и уменьшился дифферент на нос. Крейсер продолжил путь, но ход пришлось сбросить до 15 узлов[72][70].
В 5:40 «Зейдлиц» присоединился к флоту, контакт с которым был потерян ночью. Но повреждённому крейсеру тяжело было поддерживать эскадренный ход 15 узлов. К 8:00 начала сдавать переборка по 114-му шпангоуту. Людей, работавших по пояс в воде, пришлось эвакуировать из отсека. Ход был сброшен до 10 узлов. Дополнительной проблемой стало падение остойчивости — при перекладке руля крейсер сильно кренился и медленно выпрямлялся[72][70].
Началось проникновение воды в отсеки, смежные с затопленными угольными ямами левого борта, и через пробоины в каземате левого борта. Ход пришлось сбросить до 7 узлов. Ввиду того, что из строя вышли оба гирокомпаса и карты были безнадёжно испорчены, по радио попросили командующего 2-й разведывательной группой выделить крейсер для сопровождения. В 9:45 к «Зейдлицу» подошёл «Пиллау». После нескольких обрывов буксира «Зейдлиц» развернули, и он пошёл со скоростью 3—5 узлов кормой вперёд, чтобы снизить давление напора воды на сильно повреждённую носовую часть[72].
В 10:00 на траверзе Хорнума крейсер ещё раз коснулся мели, а в 11:25 смог войти в проход у мели Арнум. Попытка буксировки высланными на помощь тральщиками была неудачной. Несмотря на то, что водоотливные системы работали с полным напряжением, к 12:00 крен на левый борт достиг 8°. К 15:30 положение осложнилось из-за ухудшения погоды — ветер усилился до 8 баллов, и корабль держался на плаву только благодаря воздушным мешкам[72].
К крейсеру подошли спасательные суда «Бореас» и «Крафт» и мощный портовый буксир. Спасатели шли по бортам «Зейдлица» и пытались откачивать воду. Но из-за большого диаметра приёмных шлангов помпы часто выходили из строя, и их работа была неэффективной. Наиболее тяжёлое положение сложилось к 17:00 1 июня — по расчётам корабль принял внутрь 5329 т воды. Осадка составляла 14 м носом и 7,4 кормой при крене на левый борт в 8°. В 18:00 для выравнивания крена были затоплены кормовые креновые цистерны правого борта, что привело к возникновению крена в 8° на правый борт[72].
Утром 2 июня 1916 года «Зейдлиц» достиг плавучего маяка на внешней части залива Яде (англ. Jade Bight), а в 4:25 3 июня бросил якорь перед входным фарватером Вильгельмсгафена. Были эвакуированы раненые и снесены на берег тела убитых. Несмотря на полученные в бою тяжёлые повреждения и принятые внутрь порядка 5300 т воды (21,2 % от водоизмещения), благодаря беспримерной 57-часовой борьбе за живучесть команды под руководством командира Эгиди и командира дивизиона живучести корветтен-капитана Альвенслебена, корабль остался на плаву и добрался до базы[72].
Осадка «Зейдлица» не позволяла ему пройти шлюзы, поэтому пришлось демонтировать орудия и часть брони носовой башни. 6 июня крейсер прошёл южные ворота третьего шлюза (нем. Wilhelmshaven 3. Einfahrt), имевшие глубину 13,7 м. Но осадка крейсера не позволяла пройти выход из шлюза, имевший глубину 10,4 м. Поэтому на находившемся в шлюзе «Зейдлице» провели временный ремонт и демонтировали орудия левой бортовой башни. 13 июня крейсер прошёл выход из шлюза и вошёл в плавучий док для капитального ремонта. Ремонт «Зейдлица» на верфи в Вильгельмсгафене продолжался 107 дней — с 15 июня по 1 октября 1916 года[72][70].
Окончание Первой мировой войны
Ремонт на государственной верфи в Вильгельмсгафене проводился 107 дней — с 15 июня по 1 октября 1916 года. Боевой готовности «Зейдлиц» достиг в ноябре 1916 года, вновь став флагманским кораблём 1-й разведывательной группы. Хиппер со штабом находились на борту только во время боевых походов, так как в порту адмирал размещался на полученном в его распоряжение 20 августа 1916 года лёгком крейсере «Ниобе»[73][74][75].
На первое место вышла неограниченная подводная война, поэтому «Зейдлиц» в основном занимался прикрытием выхода и возвращения подводных лодок. Так, 4—5 ноября соединение в составе 1-й разведывательной группы, линкоров «Рейнланд» и «Нассау» и 3-й эскадры линкоров, включая «Байерн», в районе Бовьеборга пыталось снять с мели подводные лодки U-20 и U-30. Снять с мели удалось только U-30. При этом британская подводная лодка J-1 произвела торпедную атаку по кораблям соединения. По одному торпедному попаданию получили «Кронпринц» и «Гроссер Курфюрст»[73][74][75].
26 октября 1917 года Хиппер перенёс свой флаг на новый линейный крейсер «Гинденбург». 23 апреля 1918 года «Зейдлиц» участвовал в последнем выходе Флота открытого моря. Флот дошёл до широты Бергена в Норвегии, но британских сил не обнаружил. Из-за серьёзной поломки турбины на «Мольтке» операцию пришлось прервать. 30 июля/1 августа 1918 крейсер обеспечивал выход группы подводных лодок на «путь 500»[76][74][75].
Интернирование и затопление Флота открытого моря
По условиям перемирия интернированию подлежали 16 тяжёлых кораблей, 8 лёгких крейсеров и 50 миноносцев Флота открытого моря. В их число вошёл и «Зейдлиц», вышедший из Вильгельмсгафена 19 ноября вместе с флотом под общим командованием контр-адмирала Рейтера. В Скапа-Флоу корабли пришли 24 ноября. Командующий 1-й разведывательной группы стал старшим начальником всего соединения и находился на «Фридрих дер Гроссе», а командир «Зейдлица» Тагерт стал старшим среди командиров кораблей[76][77].
21 июня 1919 года вместе с другими кораблями «Зейдлиц» был затоплен собственным экипажем в Скапа-Флоу южнее острова Кава. Несмотря на попытки англичан взять его на абордаж, чтобы помешать затоплению, он затонул в 13:50 и лёг правым бортом на грунт на глубине 20 м. Его корпус выступал над поверхностью залива — даже в прилив над водой высилось 8 м корпуса[76][77].
В мае 1926 года компания Эрнеста Фрэнка Кокса приступила к подъёму «Зейдлица». До декабря 1926 года проводилась герметизация корпуса — было установлено 93 м² заплат и заглушек. К февралю 1927 года посредством закачки воздуха была осушена кормовая часть крейсера, а к июню 1927 и остальные отсеки. Первая попытка подъёма была предпринята 20 июня 1927 года. При прокачке воздуха «Зейдлиц» привсплыл, но затем перевернулся вверх килем и снова затонул с креном в 48°, упёршись мачтами, надстройками и башнями в ил. К сентябрю 1927 года были срезаны мачты и надстройки. В начале октября были предприняты новые попытки подъёма корабля. Но крейсер вёл себя очень неустойчиво, переваливаясь с борта на борт с креном до 40—50°. Крейсер несколько раз приподнимали и опускали заново, пока 2 ноября 1927 года крейсер не был поднят с креном в 8°. Частично он был разобран в Лайнессе и в мае 1928 года отбуксирован в Розайт. Там он и был окончательно разделан на металл к 1930 году[76].
Память о корабле
Судовой колокол крейсера «Зейдлиц» демонстрируется в экспозиции военно-морского мемориала в Лабё — коммуне, расположенной недалеко от Киля, в Германии, в земле Шлезвиг-Гольштейн[78].
Ствол демонтированного повреждённого в Ютландском сражении 280-мм правого орудия левой бортовой башни демонстрируется в военно-морском музее (нем. Deutsches Marinemuseum) в Вильгельмсхафене[79].
В немецком флоте имя «Зейдлиц» носил недостроенный тяжёлый крейсер типа «Адмирал Хиппер». Он был заложен 29 декабря 1936 года на верфи DeSchiMAG в Бремене и 19 января 1939 года спущен на воду. В 1942 году было принято решение достроить его как авианосец. Переоборудование завершено не было. В конце войны переведён в Кенигсберг. Затоплен при отступлении немецких войск 29 января 1945 года. Поднят аварийно-спасательной службой Юго-Балтийского флота в 1946 году, отбуксирован в Ленинград и впоследствии разделан на металл[80].
 Внешние изображения
| |
|---|---|
|
[www.fotocommunity.de/pc/pc/display/10357713 Фото колокола, размещённого на задней стене мемориала в Лабё] |
Оценка проекта
«Зейдлиц» являлся дальнейшим развитием крейсеров типа «Мольтке» и имел ту же скорость и лучшее бронирование за счёт увеличения нормального водоизмещения на 2000 т. Его защита оценивалась очень высоко, и несмотря на то, что один из инженеров верфи продал чертежи англичанам, и им стали известны все подробности проекта, они не придали значения этому. Во многом благодаря высокой непотопляемости «Зейдлиц» после тяжёлых повреждений, полученных в Ютландском сражении, смог возвратиться на базу[81][82][16].
Вместе с тем негативно оценивалась артиллерия «Зейдлица». Установленные на предыдущем типе «Мольтке» 280-мм орудия за счёт большей начальной скорости и лучшего качества снарядов можно было приравнять к 305-мм орудиями британских «Инвинсибла» и «Индомитебла». «Зейдлиц» сохранил тот же калибр — 280-мм, но следующий тип британских линейных крейсеров — «Лайон» — был вооружён значительно более мощными 343-мм орудиями[16]. К тому же на «Лайонах» толщина броневого пояса была доведена до 229 мм, и 280-мм калибра орудий «Зейдлица» уже было недостаточно для её уверенного пробития.
Благодаря тому, что линейные крейсера типа «Лайон» имели большую скорость хода, в сражениях Первой мировой войны они могли догнать немецкие линейные крейсера, выбрать дистанцию боя, а при неблагоприятных обстоятельствах оторваться от своего противника.
| «Мольтке»[83] | «Зейдлиц»[4] | «Индомитебл» | «Лайон» | |
|---|---|---|---|---|
| Год закладки/ввода в строй | 1908/1911 | 1911/1913 | 1909/1911 | 1909/1912 |
| Размерения | 186,6×29,4×9,2 | 200×28,5×9,09 | 179,8×24,4×8,1 | 213,4×27×8,4 |
| Водоизмещение, т нормальное (полное) | 22 979 (25 400) | 24 988 (28 550) | 18 470 (22 080) | 26 270 (29 680) |
| Расчётная скорость хода, уз. номинальная мощность, л.с. |
25,5 52 000 |
26,5 63 000 |
25 44 000 |
27 70 000 |
| Скорость хода максимальная, уз. форсированная мощность, л.с. |
28,4 85 782 |
28,1 89 738 |
26,89 55 000[84] |
28,06 96 240[85] |
| Котлы | 24 | 27 | 32 | 42 |
| Дальность хода (узлы) | 4120 (14) | 4200 (14) | 6970 (16) 5610 (10)[86] |
4935 (16,75) |
| Экипаж, человек | 1053 | 1068 | 800[87] | 984 |
| Стоимость, млн. рублей золотом | 21,3[88] | 22,34[22] | 13,43 | 20,84 |
| Толщина брони, мм | ||||
| Пояс | 270[89] | 300[11] | 152 | 229 |
| Лоб башни | 230 | 250 | 178 | 229 |
| Барбет | 200—230 | 200—230 | 178 | 229 |
| Рубка | 350 | 300[90] | 254 | 254 |
| Палуба | 50 | 80 | 65 | 65 |
| Вооружение (ГК) | ||||
| Количество | 5×2×280-мм | 5×2×280-мм | 4×2×305-мм | 4×2×343-мм |
| Скорострельность, выстрелов / мин | 3 | 3 | 1,5 | 1,5—2 |
| Масса бронебойного снаряда, кг | 302 | 302 | 390 | 567 |
| Начальная скорость, м/с | 880 | 880 | 831 | 787 |
| Максимальная дальность стрельбы, м | 18 100(13,5°) | 18 100(13,5°) | 17 236(13,5°) | 21 780(20°) |
Напишите отзыв о статье "SMS Seydlitz (1912)"
Примечания
- ↑ По классификации того периода в германском флоте броненосные и линейные крейсера относились к большим крейсерам. По британской классификации 1912 года немецкие большие крейсера вплоть до «Блюхера» относились к броненосным крейсерам, а начиная с «Фон дер Тана» — к линейным крейсерам.
- ↑ Крейсера, дополняющие флот до 20, при закладке получали буквенные индексы. Так «Зейдлиц» ставший 19-м, получил индекс «J», а следовавший за ним, ставший 20-м «Дерфлингер» — индекс «K». После «Дерфлингера», чтобы не превысить число 20, все последующие крейсера должны были вступать в строй на смену уже имевшимся. Поэтому при закладке они получали имена «Эрзац» (от немецкого замена) + «Имя занимаемого корабля». Так, следовавший за «Дерфлингером» «Лютцов» получил при закладке имя «Эрзац Кайзерин Аугуста», так как вступал в строй вместо крейсера «Кайзерин Аугуста».
- ↑ Данные Гренера; у Муженикова ошибочно указывается, что винты были четырёхлопастными.
- ↑ Вильгельм Хайдкамп сжёг себе руки. В честь него позже назвали заложенный 14 декабря 1937 года эсминец Z-21.
- ↑ Максимальная скорость российских дредноутов была 23 узла, что на несколько узлов больше, чем у немецких (у самых быстроходных линкоров типа «Кёниг» — 21 узел). Очевидно, поэтому для противодействия им были выделены немецкие линейные крейсера с максимальной скоростью около 27 узлов.
- ↑ По данным Стафа — 23—24 мая.
- ↑ Осуществить это ему удалось только к 19:47.
- ↑ Закат Солнца в 20:19, темнота наступила около 21:00.
- ↑ 16—18 орудий из 36.
Использованная литература и источники
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 25—26.
- ↑ Паркс, Оскар. Линкоры Британской империи. Том 7. Эпоха дредноутов. — СПб.: Галея Принт, 2008. — С. 26. — 116 с. — ISBN 9785817201321.
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 20
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Staff. German Battlecruisers. — P. 21
- ↑ 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.74—75
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.77
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Gröner. Band 1. — P.82
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Печуконис Н. Н. Боевые корабли Германии. — СПб.: Бриз, 1994. — С. 56. — 88 с. — ISBN 5-70-42-0397-3.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Campbell. Battlecruisers. — P. 44
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.77—78
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.75—77
- ↑ 1 2 3 4 5 Campbell. Battlecruisers. — P. 43
- ↑ 1 2 3 4 5 Campbell. Battlecruisers. — P. 43—44
- ↑ 1 2 3 DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_11-50_skc09.htm German 28 cm/50 (11″) SK L/50] (англ.) (24 апреля 2008). — Описание 280-мм орудия SK L/50. Проверено 28 марта 2011. [www.webcitation.org/657Q8H2uh Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
- ↑ [base13.glasnet.ru/sea_art/g280_50.htm Германское орудие 280 мм/50]. Тринадцатая база. Проверено 20 мая 2011. [www.webcitation.org/657Q8k9E8 Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.75
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные корабли Германии. — С. 39.
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNGER_59-45_skc16.htm German 15 cm/45 (5.9″) SK L/45] (англ.) (6 июля 2007). — Описание 150-мм орудия SK L/50. Проверено 26 января 2011. [www.webcitation.org/610tjk6m1 Архивировано из первоисточника 18 августа 2011].
- ↑ 1 2 3 4 Staff. German Battlecruisers. — P. 22
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.74
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 27.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.78
- ↑ 1 2 Вильсон. Линкоры в бою. Глава I.
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 28.
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.79
- ↑ 1 2 3 4 Вильсон. Линкоры в бою. Глава V.
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 29—30.
- ↑ 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.79—80
- ↑ 1 2 3 Шеер. Гибель крейсера «Блюхер». — С. 5—9.
- ↑ 1 2 3 Ruge. SMS Seydlitz. — P. 30.
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 33.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Вильсон. Линкоры в бою. Глава VI.
- ↑ Шеер. Гибель крейсера «Блюхер». — С. 16.
- ↑ 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.80
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 34—38.
- ↑ Шеер. Гибель крейсера «Блюхер». — С. 20—21.
- ↑ 1 2 Ruge. SMS Seydlitz. — P. 38.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.81
- ↑ Шеер. Гибель крейсера «Блюхер». — С. 23.
- ↑ 1 2 3 4 5 Staff. German Battlecruisers. — P. 24
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 39—40.
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 43.
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.82
- ↑ Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 206—213.
- ↑ 1 2 Харпер. Правда об Ютландском бое. — С.552—557.
- ↑ 1 2 3 4 Вильсон. Линкоры в бою. Глава VII.
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.83
- ↑ Campbell. Battlecruisers. — P. 44—45
- ↑ 1 2 3 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.84
- ↑ 1 2 3 4 Campbell. Battlecruisers. — P. 45
- ↑ Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 425.
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.84—85
- ↑ Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 425—429.
- ↑ Харпер. Правда об Ютландском бое. — С.558—560.
- ↑ Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 222—228.
- ↑ 1 2 3 4 5 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.86
- ↑ Campbell. Battlecruisers. — P. 45—46
- ↑ Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3. — С. 457—460.
- ↑ Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 222—238.
- ↑ 1 2 3 4 5 Campbell. Battlecruisers. — P. 47
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 17.
- ↑ Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 239—240.
- ↑ 1 2 3 Вильсон. Линкоры в бою. Глава VIII.
- ↑ 1 2 Харпер. Правда об Ютландском бое. — С.584—585.
- ↑ Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 240—243.
- ↑ Харпер. Правда об Ютландском бое. — С.588—589.
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.88
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.87
- ↑ Шеер. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг. — С. 246—257.
- ↑ 1 2 3 4 Campbell. Battlecruisers. — P. 48
- ↑ Вильсон. Линкоры в бою. Глава IX.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.88—90
- ↑ 1 2 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.90
- ↑ 1 2 3 Staff. German Battlecruisers. — P. 33
- ↑ 1 2 3 Ruge. SMS Seydlitz. — P. 47.
- ↑ 1 2 3 4 Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.91
- ↑ 1 2 Ruge. SMS Seydlitz. — P. 48.
- ↑ Gröner. Band 1. — P.83
- ↑ Jörg M. Hormann. Menschen — Zeiten — Schiffe. Deutsche Marinegeschichte seit 1848 / hrsg. von Deutschen Marinemuseum Wilhelmshaven. — Hamburg, Berlin, Bonn: E. S. Mittler & Sohn GmbH, 199. — 88 с. — S. 32. — ISBN 3-8132-063-4.
- ↑ В. Л. Кофман. Принцы кригсмарине. Тяжелые крейсера Третьего рейха. — М.: Коллекция; Яуза; ЭКСМО, 2008. — С. 119—121. — 128 с. — (Арсенал коллекция). — ISBN 978-5-699-31051-7.
- ↑ Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. — С. 6.
- ↑ Ruge. SMS Seydlitz. — P. 26.
- ↑ Staff. German Battlecruisers. — P. 12
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.27
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P. 29., для «Принцесс Ройал»
- ↑ Campbell. Battlecruisers. — P. 17
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.26
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.39
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.37
- ↑ Gröner. Band 1. — P. 82.
Литература
- на русском языке
- Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СПб., 1998. — 152 с. — (Боевые корабли мира).
- Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. Справочник по корабельному составу. — Приложение к журналу «Моделист-конструктор». — М. — 32 с. — («Морская коллекция» № 3(9)/1996).
- Шеер Р. Гибель крейсера «Блюхер» / Редактор В. В. Арбузов. — СПб., 1995. — 96 с. — (альманах «Корабли и сражения», выпуск 2).
- Вильсон Х. Линкоры в бою. 1914-1918 гг. — М.: Изографус, ЭКСМО, 2002. — 432 с. — (Военно-морская библиотека). — 7000 экз. — ISBN 5-946610-16-3.
- Шеер Рейнхард. Германский флот в Мировую войну 1914—1918 гг = Scheer R. Deutschlands Hochseeflotte im Weltkrieg. Persönliche Erinnerungen. — Berlin, Scherl, 1920. — М.: Эксмо, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-7921-0502-9.
- Дж. Э. Т. Харпер. Правда об Ютландском бое // [militera.lib.ru/h/harper/index.html Приложение к книге Рейнгарда Шеера Германский флот в Мировую войну 1914-1918 гг.] = Harper J. E. T., The Truth about Jutland. — London, 1927. — М.: Эксмо, Изографус, Terra Fantastica, 2002. — 672 с. — (Военно-морская библиотека). — 5100 экз. — ISBN 5-699-01683-X.
- Ю. Корбетт. Операции английского флота в мировую войну. Том 3 = sir Julian S. Korbett: "Naval Operations", vol.3 — Longmans, Green & Co, London, 1928. / Перевод М.Л. Бертенсона. — 3-е издание. — М.,Л.: Военмориздат, 1941. — 566 с.
- на английском языке
- F. Ruge. SMS Seydlitz / Grosser Kreuzer 1913 - 1919. — Profile Publications, 1972. — 27 p. — (Warship Profile 14). — ISBN ASIN: B0013KGLKY.
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
- Staff, Gary. [books.google.com/books?id=Kqvrr0RnGuEC&printsec=frontcover German Battlecruisers: 1914–1918]. — Oxford: Osprey Books, 2006. — 48 p. — ISBN 1846030099.
- Campbell N. J. M. Battlecruisers. — London: Conway Maritime Press, 1978. — 72 p. — (Warship Special No. 1). — ISBN 0851771300.
- на немецком языке
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
Ссылки
- [tsushima.su/RU/shipsru/shipsdeutschland/deutschland-dred/deutsch-dred-linkr/linkr-seydlitz/ Линейный крейсер "Seydlitz"]. Сайт tsushima.su. — История службы, фото, схемы.. Проверено 5 августа 2011. [www.webcitation.org/657QB6YRG Архивировано из первоисточника 1 февраля 2012].
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
Эта статья входит в число хороших статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий SMS Seydlitz (1912)
Они посидели несколько времени внизу подле его комнаты, с тем чтобы перестать плакать и войти к нему с спокойными лицами.– Как шла вся болезнь? Давно ли ему стало хуже? Когда это случилось? – спрашивала княжна Марья.
Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…
Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?
Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.
Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.
Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.
Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.
Прежде он боялся конца. Он два раза испытал это страшное мучительное чувство страха смерти, конца, и теперь уже не понимал его.
Первый раз он испытал это чувство тогда, когда граната волчком вертелась перед ним и он смотрел на жнивье, на кусты, на небо и знал, что перед ним была смерть. Когда он очнулся после раны и в душе его, мгновенно, как бы освобожденный от удерживавшего его гнета жизни, распустился этот цветок любви, вечной, свободной, не зависящей от этой жизни, он уже не боялся смерти и не думал о ней.
Чем больше он, в те часы страдальческого уединения и полубреда, которые он провел после своей раны, вдумывался в новое, открытое ему начало вечной любви, тем более он, сам не чувствуя того, отрекался от земной жизни. Всё, всех любить, всегда жертвовать собой для любви, значило никого не любить, значило не жить этою земною жизнию. И чем больше он проникался этим началом любви, тем больше он отрекался от жизни и тем совершеннее уничтожал ту страшную преграду, которая без любви стоит между жизнью и смертью. Когда он, это первое время, вспоминал о том, что ему надо было умереть, он говорил себе: ну что ж, тем лучше.
Но после той ночи в Мытищах, когда в полубреду перед ним явилась та, которую он желал, и когда он, прижав к своим губам ее руку, заплакал тихими, радостными слезами, любовь к одной женщине незаметно закралась в его сердце и опять привязала его к жизни. И радостные и тревожные мысли стали приходить ему. Вспоминая ту минуту на перевязочном пункте, когда он увидал Курагина, он теперь не мог возвратиться к тому чувству: его мучил вопрос о том, жив ли он? И он не смел спросить этого.
Болезнь его шла своим физическим порядком, но то, что Наташа называла: это сделалось с ним, случилось с ним два дня перед приездом княжны Марьи. Это была та последняя нравственная борьба между жизнью и смертью, в которой смерть одержала победу. Это было неожиданное сознание того, что он еще дорожил жизнью, представлявшейся ему в любви к Наташе, и последний, покоренный припадок ужаса перед неведомым.
Это было вечером. Он был, как обыкновенно после обеда, в легком лихорадочном состоянии, и мысли его были чрезвычайно ясны. Соня сидела у стола. Он задремал. Вдруг ощущение счастья охватило его.
«А, это она вошла!» – подумал он.
Действительно, на месте Сони сидела только что неслышными шагами вошедшая Наташа.
С тех пор как она стала ходить за ним, он всегда испытывал это физическое ощущение ее близости. Она сидела на кресле, боком к нему, заслоняя собой от него свет свечи, и вязала чулок. (Она выучилась вязать чулки с тех пор, как раз князь Андрей сказал ей, что никто так не умеет ходить за больными, как старые няни, которые вяжут чулки, и что в вязании чулка есть что то успокоительное.) Тонкие пальцы ее быстро перебирали изредка сталкивающиеся спицы, и задумчивый профиль ее опущенного лица был ясно виден ему. Она сделала движенье – клубок скатился с ее колен. Она вздрогнула, оглянулась на него и, заслоняя свечу рукой, осторожным, гибким и точным движением изогнулась, подняла клубок и села в прежнее положение.
Он смотрел на нее, не шевелясь, и видел, что ей нужно было после своего движения вздохнуть во всю грудь, но она не решалась этого сделать и осторожно переводила дыханье.
В Троицкой лавре они говорили о прошедшем, и он сказал ей, что, ежели бы он был жив, он бы благодарил вечно бога за свою рану, которая свела его опять с нею; но с тех пор они никогда не говорили о будущем.
«Могло или не могло это быть? – думал он теперь, глядя на нее и прислушиваясь к легкому стальному звуку спиц. – Неужели только затем так странно свела меня с нею судьба, чтобы мне умереть?.. Неужели мне открылась истина жизни только для того, чтобы я жил во лжи? Я люблю ее больше всего в мире. Но что же делать мне, ежели я люблю ее?» – сказал он, и он вдруг невольно застонал, по привычке, которую он приобрел во время своих страданий.
Услыхав этот звук, Наташа положила чулок, перегнулась ближе к нему и вдруг, заметив его светящиеся глаза, подошла к нему легким шагом и нагнулась.
– Вы не спите?
– Нет, я давно смотрю на вас; я почувствовал, когда вы вошли. Никто, как вы, но дает мне той мягкой тишины… того света. Мне так и хочется плакать от радости.
Наташа ближе придвинулась к нему. Лицо ее сияло восторженною радостью.
– Наташа, я слишком люблю вас. Больше всего на свете.
– А я? – Она отвернулась на мгновение. – Отчего же слишком? – сказала она.
– Отчего слишком?.. Ну, как вы думаете, как вы чувствуете по душе, по всей душе, буду я жив? Как вам кажется?
– Я уверена, я уверена! – почти вскрикнула Наташа, страстным движением взяв его за обе руки.
Он помолчал.
– Как бы хорошо! – И, взяв ее руку, он поцеловал ее.
Наташа была счастлива и взволнована; и тотчас же она вспомнила, что этого нельзя, что ему нужно спокойствие.
– Однако вы не спали, – сказала она, подавляя свою радость. – Постарайтесь заснуть… пожалуйста.
Он выпустил, пожав ее, ее руку, она перешла к свече и опять села в прежнее положение. Два раза она оглянулась на него, глаза его светились ей навстречу. Она задала себе урок на чулке и сказала себе, что до тех пор она не оглянется, пока не кончит его.
Действительно, скоро после этого он закрыл глаза и заснул. Он спал недолго и вдруг в холодном поту тревожно проснулся.
Засыпая, он думал все о том же, о чем он думал все ото время, – о жизни и смерти. И больше о смерти. Он чувствовал себя ближе к ней.
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.
Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
Когда происходили последние содрогания тела, оставляемого духом, княжна Марья и Наташа были тут.
– Кончилось?! – сказала княжна Марья, после того как тело его уже несколько минут неподвижно, холодея, лежало перед ними. Наташа подошла, взглянула в мертвые глаза и поспешила закрыть их. Она закрыла их и не поцеловала их, а приложилась к тому, что было ближайшим воспоминанием о нем.
«Куда он ушел? Где он теперь?..»
Когда одетое, обмытое тело лежало в гробу на столе, все подходили к нему прощаться, и все плакали.
Николушка плакал от страдальческого недоумения, разрывавшего его сердце. Графиня и Соня плакали от жалости к Наташе и о том, что его нет больше. Старый граф плакал о том, что скоро, он чувствовал, и ему предстояло сделать тот же страшный шаг.
Наташа и княжна Марья плакали тоже теперь, но они плакали не от своего личного горя; они плакали от благоговейного умиления, охватившего их души перед сознанием простого и торжественного таинства смерти, совершившегося перед ними.
Для человеческого ума недоступна совокупность причин явлений. Но потребность отыскивать причины вложена в душу человека. И человеческий ум, не вникнувши в бесчисленность и сложность условий явлений, из которых каждое отдельно может представляться причиною, хватается за первое, самое понятное сближение и говорит: вот причина. В исторических событиях (где предметом наблюдения суть действия людей) самым первобытным сближением представляется воля богов, потом воля тех людей, которые стоят на самом видном историческом месте, – исторических героев. Но стоит только вникнуть в сущность каждого исторического события, то есть в деятельность всей массы людей, участвовавших в событии, чтобы убедиться, что воля исторического героя не только не руководит действиями масс, но сама постоянно руководима. Казалось бы, все равно понимать значение исторического события так или иначе. Но между человеком, который говорит, что народы Запада пошли на Восток, потому что Наполеон захотел этого, и человеком, который говорит, что это совершилось, потому что должно было совершиться, существует то же различие, которое существовало между людьми, утверждавшими, что земля стоит твердо и планеты движутся вокруг нее, и теми, которые говорили, что они не знают, на чем держится земля, но знают, что есть законы, управляющие движением и ее, и других планет. Причин исторического события – нет и не может быть, кроме единственной причины всех причин. Но есть законы, управляющие событиями, отчасти неизвестные, отчасти нащупываемые нами. Открытие этих законов возможно только тогда, когда мы вполне отрешимся от отыскиванья причин в воле одного человека, точно так же, как открытие законов движения планет стало возможно только тогда, когда люди отрешились от представления утвержденности земли.
После Бородинского сражения, занятия неприятелем Москвы и сожжения ее, важнейшим эпизодом войны 1812 года историки признают движение русской армии с Рязанской на Калужскую дорогу и к Тарутинскому лагерю – так называемый фланговый марш за Красной Пахрой. Историки приписывают славу этого гениального подвига различным лицам и спорят о том, кому, собственно, она принадлежит. Даже иностранные, даже французские историки признают гениальность русских полководцев, говоря об этом фланговом марше. Но почему военные писатели, а за ними и все, полагают, что этот фланговый марш есть весьма глубокомысленное изобретение какого нибудь одного лица, спасшее Россию и погубившее Наполеона, – весьма трудно понять. Во первых, трудно понять, в чем состоит глубокомыслие и гениальность этого движения; ибо для того, чтобы догадаться, что самое лучшее положение армии (когда ее не атакуют) находиться там, где больше продовольствия, – не нужно большого умственного напряжения. И каждый, даже глупый тринадцатилетний мальчик, без труда мог догадаться, что в 1812 году самое выгодное положение армии, после отступления от Москвы, было на Калужской дороге. Итак, нельзя понять, во первых, какими умозаключениями доходят историки до того, чтобы видеть что то глубокомысленное в этом маневре. Во вторых, еще труднее понять, в чем именно историки видят спасительность этого маневра для русских и пагубность его для французов; ибо фланговый марш этот, при других, предшествующих, сопутствовавших и последовавших обстоятельствах, мог быть пагубным для русского и спасительным для французского войска. Если с того времени, как совершилось это движение, положение русского войска стало улучшаться, то из этого никак не следует, чтобы это движение было тому причиною.
Этот фланговый марш не только не мог бы принести какие нибудь выгоды, но мог бы погубить русскую армию, ежели бы при том не было совпадения других условий. Что бы было, если бы не сгорела Москва? Если бы Мюрат не потерял из виду русских? Если бы Наполеон не находился в бездействии? Если бы под Красной Пахрой русская армия, по совету Бенигсена и Барклая, дала бы сражение? Что бы было, если бы французы атаковали русских, когда они шли за Пахрой? Что бы было, если бы впоследствии Наполеон, подойдя к Тарутину, атаковал бы русских хотя бы с одной десятой долей той энергии, с которой он атаковал в Смоленске? Что бы было, если бы французы пошли на Петербург?.. При всех этих предположениях спасительность флангового марша могла перейти в пагубность.
В третьих, и самое непонятное, состоит в том, что люди, изучающие историю, умышленно не хотят видеть того, что фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку, что никто никогда его не предвидел, что маневр этот, точно так же как и отступление в Филях, в настоящем никогда никому не представлялся в его цельности, а шаг за шагом, событие за событием, мгновение за мгновением вытекал из бесчисленного количества самых разнообразных условий, и только тогда представился во всей своей цельности, когда он совершился и стал прошедшим.
На совете в Филях у русского начальства преобладающею мыслью было само собой разумевшееся отступление по прямому направлению назад, то есть по Нижегородской дороге. Доказательствами тому служит то, что большинство голосов на совете было подано в этом смысле, и, главное, известный разговор после совета главнокомандующего с Ланским, заведовавшим провиантскою частью. Ланской донес главнокомандующему, что продовольствие для армии собрано преимущественно по Оке, в Тульской и Калужской губерниях и что в случае отступления на Нижний запасы провианта будут отделены от армии большою рекою Окой, через которую перевоз в первозимье бывает невозможен. Это был первый признак необходимости уклонения от прежде представлявшегося самым естественным прямого направления на Нижний. Армия подержалась южнее, по Рязанской дороге, и ближе к запасам. Впоследствии бездействие французов, потерявших даже из виду русскую армию, заботы о защите Тульского завода и, главное, выгоды приближения к своим запасам заставили армию отклониться еще южнее, на Тульскую дорогу. Перейдя отчаянным движением за Пахрой на Тульскую дорогу, военачальники русской армии думали оставаться у Подольска, и не было мысли о Тарутинской позиции; но бесчисленное количество обстоятельств и появление опять французских войск, прежде потерявших из виду русских, и проекты сражения, и, главное, обилие провианта в Калуге заставили нашу армию еще более отклониться к югу и перейти в середину путей своего продовольствия, с Тульской на Калужскую дорогу, к Тарутину. Точно так же, как нельзя отвечать на тот вопрос, когда оставлена была Москва, нельзя отвечать и на то, когда именно и кем решено было перейти к Тарутину. Только тогда, когда войска пришли уже к Тарутину вследствие бесчисленных дифференциальных сил, тогда только стали люди уверять себя, что они этого хотели и давно предвидели.
Знаменитый фланговый марш состоял только в том, что русское войско, отступая все прямо назад по обратному направлению наступления, после того как наступление французов прекратилось, отклонилось от принятого сначала прямого направления и, не видя за собой преследования, естественно подалось в ту сторону, куда его влекло обилие продовольствия.
Если бы представить себе не гениальных полководцев во главе русской армии, но просто одну армию без начальников, то и эта армия не могла бы сделать ничего другого, кроме обратного движения к Москве, описывая дугу с той стороны, с которой было больше продовольствия и край был обильнее.
Передвижение это с Нижегородской на Рязанскую, Тульскую и Калужскую дороги было до такой степени естественно, что в этом самом направлении отбегали мародеры русской армии и что в этом самом направлении требовалось из Петербурга, чтобы Кутузов перевел свою армию. В Тарутине Кутузов получил почти выговор от государя за то, что он отвел армию на Рязанскую дорогу, и ему указывалось то самое положение против Калуги, в котором он уже находился в то время, как получил письмо государя.
Откатывавшийся по направлению толчка, данного ему во время всей кампании и в Бородинском сражении, шар русского войска, при уничтожении силы толчка и не получая новых толчков, принял то положение, которое было ему естественно.
Заслуга Кутузова не состояла в каком нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один – тот, который, казалось бы, по своему положению главнокомандующего, должен был быть вызываем к наступлению, – он один все силы свои употреблял на то, чтобы удержать русскую армию от бесполезных сражений.
Подбитый зверь под Бородиным лежал там где то, где его оставил отбежавший охотник; но жив ли, силен ли он был, или он только притаился, охотник не знал этого. Вдруг послышался стон этого зверя.
Стон этого раненого зверя, французской армии, обличивший ее погибель, была присылка Лористона в лагерь Кутузова с просьбой о мире.
Наполеон с своей уверенностью в том, что не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что ему пришло в голову, написал Кутузову слова, первые пришедшие ему в голову и не имеющие никакого смысла. Он писал:
«Monsieur le prince Koutouzov, – писал он, – j'envoie pres de vous un de mes aides de camps generaux pour vous entretenir de plusieurs objets interessants. Je desire que Votre Altesse ajoute foi a ce qu'il lui dira, surtout lorsqu'il exprimera les sentiments d'estime et de particuliere consideration que j'ai depuis longtemps pour sa personne… Cette lettre n'etant a autre fin, je prie Dieu, Monsieur le prince Koutouzov, qu'il vous ait en sa sainte et digne garde,
Moscou, le 3 Octobre, 1812. Signe:
Napoleon».
[Князь Кутузов, посылаю к вам одного из моих генерал адъютантов для переговоров с вами о многих важных предметах. Прошу Вашу Светлость верить всему, что он вам скажет, особенно когда, станет выражать вам чувствования уважения и особенного почтения, питаемые мною к вам с давнего времени. Засим молю бога о сохранении вас под своим священным кровом.
Москва, 3 октября, 1812.
Наполеон. ]
«Je serais maudit par la posterite si l'on me regardait comme le premier moteur d'un accommodement quelconque. Tel est l'esprit actuel de ma nation», [Я бы был проклят, если бы на меня смотрели как на первого зачинщика какой бы то ни было сделки; такова воля нашего народа. ] – отвечал Кутузов и продолжал употреблять все свои силы на то, чтобы удерживать войска от наступления.
В месяц грабежа французского войска в Москве и спокойной стоянки русского войска под Тарутиным совершилось изменение в отношении силы обоих войск (духа и численности), вследствие которого преимущество силы оказалось на стороне русских. Несмотря на то, что положение французского войска и его численность были неизвестны русским, как скоро изменилось отношение, необходимость наступления тотчас же выразилась в бесчисленном количестве признаков. Признаками этими были: и присылка Лористона, и изобилие провианта в Тарутине, и сведения, приходившие со всех сторон о бездействии и беспорядке французов, и комплектование наших полков рекрутами, и хорошая погода, и продолжительный отдых русских солдат, и обыкновенно возникающее в войсках вследствие отдыха нетерпение исполнять то дело, для которого все собраны, и любопытство о том, что делалось во французской армии, так давно потерянной из виду, и смелость, с которою теперь шныряли русские аванпосты около стоявших в Тарутине французов, и известия о легких победах над французами мужиков и партизанов, и зависть, возбуждаемая этим, и чувство мести, лежавшее в душе каждого человека до тех пор, пока французы были в Москве, и (главное) неясное, но возникшее в душе каждого солдата сознание того, что отношение силы изменилось теперь и преимущество находится на нашей стороне. Существенное отношение сил изменилось, и наступление стало необходимым. И тотчас же, так же верно, как начинают бить и играть в часах куранты, когда стрелка совершила полный круг, в высших сферах, соответственно существенному изменению сил, отразилось усиленное движение, шипение и игра курантов.
Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.
Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!
На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.
На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.
Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.
Тарутинское сражение, очевидно, не достигло той цели, которую имел в виду Толь: по порядку ввести по диспозиции в дело войска, и той, которую мог иметь граф Орлов; взять в плен Мюрата, или цели истребления мгновенно всего корпуса, которую могли иметь Бенигсен и другие лица, или цели офицера, желавшего попасть в дело и отличиться, или казака, который хотел приобрести больше добычи, чем он приобрел, и т. д. Но, если целью было то, что действительно совершилось, и то, что для всех русских людей тогда было общим желанием (изгнание французов из России и истребление их армии), то будет совершенно ясно, что Тарутинское сражение, именно вследствие его несообразностей, было то самое, что было нужно в тот период кампании. Трудно и невозможно придумать какой нибудь исход этого сражения, более целесообразный, чем тот, который оно имело. При самом малом напряжении, при величайшей путанице и при самой ничтожной потере были приобретены самые большие результаты во всю кампанию, был сделан переход от отступления к наступлению, была обличена слабость французов и был дан тот толчок, которого только и ожидало наполеоновское войско для начатия бегства.
Наполеон вступает в Москву после блестящей победы de la Moskowa; сомнения в победе не может быть, так как поле сражения остается за французами. Русские отступают и отдают столицу. Москва, наполненная провиантом, оружием, снарядами и несметными богатствами, – в руках Наполеона. Русское войско, вдвое слабейшее французского, в продолжение месяца не делает ни одной попытки нападения. Положение Наполеона самое блестящее. Для того, чтобы двойными силами навалиться на остатки русской армии и истребить ее, для того, чтобы выговорить выгодный мир или, в случае отказа, сделать угрожающее движение на Петербург, для того, чтобы даже, в случае неудачи, вернуться в Смоленск или в Вильну, или остаться в Москве, – для того, одним словом, чтобы удержать то блестящее положение, в котором находилось в то время французское войско, казалось бы, не нужно особенной гениальности. Для этого нужно было сделать самое простое и легкое: не допустить войска до грабежа, заготовить зимние одежды, которых достало бы в Москве на всю армию, и правильно собрать находившийся в Москве более чем на полгода (по показанию французских историков) провиант всему войску. Наполеон, этот гениальнейший из гениев и имевший власть управлять армиею, как утверждают историки, ничего не сделал этого.
Он не только не сделал ничего этого, но, напротив, употребил свою власть на то, чтобы из всех представлявшихся ему путей деятельности выбрать то, что было глупее и пагубнее всего. Из всего, что мог сделать Наполеон: зимовать в Москве, идти на Петербург, идти на Нижний Новгород, идти назад, севернее или южнее, тем путем, которым пошел потом Кутузов, – ну что бы ни придумать, глупее и пагубнее того, что сделал Наполеон, то есть оставаться до октября в Москве, предоставляя войскам грабить город, потом, колеблясь, оставить или не оставить гарнизон, выйти из Москвы, подойти к Кутузову, не начать сражения, пойти вправо, дойти до Малого Ярославца, опять не испытав случайности пробиться, пойти не по той дороге, по которой пошел Кутузов, а пойти назад на Можайск и по разоренной Смоленской дороге, – глупее этого, пагубнее для войска ничего нельзя было придумать, как то и показали последствия. Пускай самые искусные стратегики придумают, представив себе, что цель Наполеона состояла в том, чтобы погубить свою армию, придумают другой ряд действий, который бы с такой же несомненностью и независимостью от всего того, что бы ни предприняли русские войска, погубил бы так совершенно всю французскую армию, как то, что сделал Наполеон.
Гениальный Наполеон сделал это. Но сказать, что Наполеон погубил свою армию потому, что он хотел этого, или потому, что он был очень глуп, было бы точно так же несправедливо, как сказать, что Наполеон довел свои войска до Москвы потому, что он хотел этого, и потому, что он был очень умен и гениален.
В том и другом случае личная деятельность его, не имевшая больше силы, чем личная деятельность каждого солдата, только совпадала с теми законами, по которым совершалось явление.
Совершенно ложно (только потому, что последствия не оправдали деятельности Наполеона) представляют нам историки силы Наполеона ослабевшими в Москве. Он, точно так же, как и прежде, как и после, в 13 м году, употреблял все свое уменье и силы на то, чтобы сделать наилучшее для себя и своей армии. Деятельность Наполеона за это время не менее изумительна, чем в Египте, в Италии, в Австрии и в Пруссии. Мы не знаем верно о том, в какой степени была действительна гениальность Наполеона в Египте, где сорок веков смотрели на его величие, потому что эти все великие подвиги описаны нам только французами. Мы не можем верно судить о его гениальности в Австрии и Пруссии, так как сведения о его деятельности там должны черпать из французских и немецких источников; а непостижимая сдача в плен корпусов без сражений и крепостей без осады должна склонять немцев к признанию гениальности как к единственному объяснению той войны, которая велась в Германии. Но нам признавать его гениальность, чтобы скрыть свой стыд, слава богу, нет причины. Мы заплатили за то, чтоб иметь право просто и прямо смотреть на дело, и мы не уступим этого права.
Деятельность его в Москве так же изумительна и гениальна, как и везде. Приказания за приказаниями и планы за планами исходят из него со времени его вступления в Москву и до выхода из нее. Отсутствие жителей и депутации и самый пожар Москвы не смущают его. Он не упускает из виду ни блага своей армии, ни действий неприятеля, ни блага народов России, ни управления долами Парижа, ни дипломатических соображений о предстоящих условиях мира.
В военном отношении, тотчас по вступлении в Москву, Наполеон строго приказывает генералу Себастиани следить за движениями русской армии, рассылает корпуса по разным дорогам и Мюрату приказывает найти Кутузова. Потом он старательно распоряжается об укреплении Кремля; потом делает гениальный план будущей кампании по всей карте России. В отношении дипломатическом, Наполеон призывает к себе ограбленного и оборванного капитана Яковлева, не знающего, как выбраться из Москвы, подробно излагает ему всю свою политику и свое великодушие и, написав письмо к императору Александру, в котором он считает своим долгом сообщить своему другу и брату, что Растопчин дурно распорядился в Москве, он отправляет Яковлева в Петербург. Изложив так же подробно свои виды и великодушие перед Тутолминым, он и этого старичка отправляет в Петербург для переговоров.
В отношении юридическом, тотчас же после пожаров, велено найти виновных и казнить их. И злодей Растопчин наказан тем, что велено сжечь его дома.
В отношении административном, Москве дарована конституция, учрежден муниципалитет и обнародовано следующее:
«Жители Москвы!
Несчастия ваши жестоки, но его величество император и король хочет прекратить течение оных. Страшные примеры вас научили, каким образом он наказывает непослушание и преступление. Строгие меры взяты, чтобы прекратить беспорядок и возвратить общую безопасность. Отеческая администрация, избранная из самих вас, составлять будет ваш муниципалитет или градское правление. Оное будет пещись об вас, об ваших нуждах, об вашей пользе. Члены оного отличаются красною лентою, которую будут носить через плечо, а градской голова будет иметь сверх оного белый пояс. Но, исключая время должности их, они будут иметь только красную ленту вокруг левой руки.
Городовая полиция учреждена по прежнему положению, а чрез ее деятельность уже лучший существует порядок. Правительство назначило двух генеральных комиссаров, или полицмейстеров, и двадцать комиссаров, или частных приставов, поставленных во всех частях города. Вы их узнаете по белой ленте, которую будут они носить вокруг левой руки. Некоторые церкви разного исповедания открыты, и в них беспрепятственно отправляется божественная служба. Ваши сограждане возвращаются ежедневно в свои жилища, и даны приказы, чтобы они в них находили помощь и покровительство, следуемые несчастию. Сии суть средства, которые правительство употребило, чтобы возвратить порядок и облегчить ваше положение; но, чтобы достигнуть до того, нужно, чтобы вы с ним соединили ваши старания, чтобы забыли, если можно, ваши несчастия, которые претерпели, предались надежде не столь жестокой судьбы, были уверены, что неизбежимая и постыдная смерть ожидает тех, кои дерзнут на ваши особы и оставшиеся ваши имущества, а напоследок и не сомневались, что оные будут сохранены, ибо такая есть воля величайшего и справедливейшего из всех монархов. Солдаты и жители, какой бы вы нации ни были! Восстановите публичное доверие, источник счастия государства, живите, как братья, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтоб опровергнуть намерения зломыслящих, повинуйтесь воинским и гражданским начальствам, и скоро ваши слезы течь перестанут».
В отношении продовольствия войска, Наполеон предписал всем войскам поочередно ходить в Москву a la maraude [мародерствовать] для заготовления себе провианта, так, чтобы таким образом армия была обеспечена на будущее время.
В отношении религиозном, Наполеон приказал ramener les popes [привести назад попов] и возобновить служение в церквах.
В торговом отношении и для продовольствия армии было развешено везде следующее:
Провозглашение
«Вы, спокойные московские жители, мастеровые и рабочие люди, которых несчастия удалили из города, и вы, рассеянные земледельцы, которых неосновательный страх еще задерживает в полях, слушайте! Тишина возвращается в сию столицу, и порядок в ней восстановляется. Ваши земляки выходят смело из своих убежищ, видя, что их уважают. Всякое насильствие, учиненное против их и их собственности, немедленно наказывается. Его величество император и король их покровительствует и между вами никого не почитает за своих неприятелей, кроме тех, кои ослушиваются его повелениям. Он хочет прекратить ваши несчастия и возвратить вас вашим дворам и вашим семействам. Соответствуйте ж его благотворительным намерениям и приходите к нам без всякой опасности. Жители! Возвращайтесь с доверием в ваши жилища: вы скоро найдете способы удовлетворить вашим нуждам! Ремесленники и трудолюбивые мастеровые! Приходите обратно к вашим рукодельям: домы, лавки, охранительные караулы вас ожидают, а за вашу работу получите должную вам плату! И вы, наконец, крестьяне, выходите из лесов, где от ужаса скрылись, возвращайтесь без страха в ваши избы, в точном уверении, что найдете защищение. Лабазы учреждены в городе, куда крестьяне могут привозить излишние свои запасы и земельные растения. Правительство приняло следующие меры, чтоб обеспечить им свободную продажу: 1) Считая от сего числа, крестьяне, земледельцы и живущие в окрестностях Москвы могут без всякой опасности привозить в город свои припасы, какого бы роду ни были, в двух назначенных лабазах, то есть на Моховую и в Охотный ряд. 2) Оные продовольствия будут покупаться у них по такой цене, на какую покупатель и продавец согласятся между собою; но если продавец не получит требуемую им справедливую цену, то волен будет повезти их обратно в свою деревню, в чем никто ему ни под каким видом препятствовать не может. 3) Каждое воскресенье и середа назначены еженедельно для больших торговых дней; почему достаточное число войск будет расставлено по вторникам и субботам на всех больших дорогах, в таком расстоянии от города, чтоб защищать те обозы. 4) Таковые ж меры будут взяты, чтоб на возвратном пути крестьянам с их повозками и лошадьми не последовало препятствия. 5) Немедленно средства употреблены будут для восстановления обыкновенных торгов. Жители города и деревень, и вы, работники и мастеровые, какой бы вы нации ни были! Вас взывают исполнять отеческие намерения его величества императора и короля и способствовать с ним к общему благополучию. Несите к его стопам почтение и доверие и не медлите соединиться с нами!»
