SMS Szent István (1914)
SMS «Szent István» (венг. Святой Иштван) — австро-венгерский линкор (дредноут) типа «Вирибус Унитис» («Тегетгоф»), воевавший в составе флота Австро-Венгрии в Первую мировую войну.
Назван в честь венгерского короля, сделавшего христианство официальной религией Венгрии. Стал первым кораблём, на котором в главной орудийной башне были установлены сразу три орудия главного калибра.
Строительство корабля велось в Фиуме на Дунайских верфях компании Ganz & Company’s Danubius[2]. Оно задерживалось из-за начала Первой мировой войны, но корабль был успешно принят в состав флота в декабре 1915 года. Большую часть он провёл на якоре в Поле, покидая гавань только для учений. Первое и единственное крупное плавание корабль начал 9 июня 1918 с целью патрулирования пролива Отранто и обстрела побережья Италии — этот поход стал роковым для корабля, поскольку его утром 10 июня обнаружили итальянские торпедные катера MAS и пустили ко дну. Корабль получил два торпедных попадания, которые пришлись в котельную — туда мгновенно хлынула вода, и корабль затонул в течение трёх часов. Из 1094 человек экипажа 89 погибли.
Содержание
Строительство
Строительство «Сент-Иштвана» началось 29 января 1912 на судостроительных верфях «Ganz & Company’s Danubius» в Фиуме (ныне Риека, там расположена крупнейшая хорватская верфь). Крайний срок завершения строительства «линейного корабля номер 7» (так было в проекте) был определён на 30 июля 1914. Корабль в течение 17 месяцев не строился: отчасти из-за того, что о нём банально забыли, отчасти из-за подготовки к войне, отчасти из-за технических проблем (у предприятия не было опыта по строительству дредноутов). В договоре с компанией был включён специальный пункт, согласно которому дредноут строился исключительно при помощи венгерских материалов[3].
Корабль был спущен на воду 17 января 1914, но имя «Сент-Иштван» получил 13 декабря 1915[1]. Первоначально Военно-морской департамент предложил имя «Хуньяди» (SMS Hunyadi) в честь известного венгерского полководца и героя войн с османской Турцией, но эрцгерцог Франц Фердинанд, который был ярым противником венгерского сепаратизма[4], потребовал дать кораблю имя «Лаудон» (SMS Laudon). В конечном счёте сам император утвердил имя «Сент-Иштван»[3]. Строительство было связано с очень огромными расходами, поскольку строительная фирма ранее строила только торговые корабли и не имела опыта в строительстве боевых судов. Линкор вошёл в состав флота 17 ноября 1915[3]. Во время торжественного спуска на воду произошло чрезвычайное происшествие: моряки должны были бросить правый якорь, чтобы линкор не врезался в соседнее пассажирское судно, с которого наблюдали за спуском «Сент-Иштвана», однако якорная цепь оторвалась и попала в двух человек: один человек погиб мгновенно от несовместимых с жизнью переломов; второй выжил, но раздробил серьёзно руку[5].
«Сент-Иштван» отличался от трёх кораблей-близнецов тем, что его платформа строилась вокруг дымохода и простиралась от мостика до кормовой трубы (на корме были установлены несколько прожекторов). Второй отличительной чертой была улучшенная вентиляционная труба перед грот-мачтой. Это был единственный корабль, который не был снабжён противоминными и противоторпедными сетями[6].
Параметры
Общая длина линкора «Сент-Иштван» достигала 152,18 м при ширине 28 м и осадке 8,6 м. Стандартное водоизмещение составляло 20008 т, полное — 21689 т[1]. Скег каждого винта был твёрдым, похожим на лезвие, в отличие от скегов стоечного типа, использовавшихся на других линкорах того же класса. У скега была большая поперечная устойчивость, которая тем самым ограничивала поворот руля на 10 градусов и уменьшала износ руля[7]. Корпус был с двойным дном толщиной 1,22 м с усиленной нижней частью, состоявшей из двух слоёв по 25 мм[1].
Основными двигателями были паровые турбины AEG-Curtis, каждая из них располагалась в разных частях машинного отделения. Приводились они в движение 12 котлами Babcock & Wilcox в двух котельных. Мощность турбин составляла 26 тысяч лошадиных сил и давала теоретическую скорость в 20 узлов (на практике оценивание не проводилось)[1]. Максимальная дальность плавания составляла 4200 морских миль при скорости в 10 узлов[2].
«Сент-Иштван» был вооружён 305-мм главными орудиями 45 калибра типа K 10 в четырёх турелях (по три орудия на турель). Вторичным вооружением являлись двенадцать 150-мм орудий 50 калибра типа K 10, установленные в казематах. Ещё столько же 66-мм орудий 50 калибра типа K 10 располагались на верхней палубе на открытой местности, три 66-мм таких же орудия ставились на верхних турелях для противовоздушной защиты. На линкоре были четыре торпедных аппарата: носовой, кормовой и два бортовых. Запас торпед — 12 штук[1].
Броневой пояс на уровне ватерлинии линкоров типа «Вирибус Унитис» имел толщину 280 мм до уровня барбетов, толщина носовой и кормовой брони — до 150 мм, хотя на самом носу толщина брони достигала только 110—130 мм. Верхний броневой пояс имел толщину 180 мм, но она уменьшалась, начиная от первого барбета и вплоть до кормы до 110 мм. Казематы были защищены поясом толщиной в 180 мм, стены орудийных башен, барбеты и командирская башня — 280 мм, верхние зенитные башни — толщиной 60-150 мм. Толщина палубной брони достигала 30-48 мм (два слоя). Система подводной защиты состояла из расширения двойного дна вплоть до нижней кромки ватерлинии: толщина внешней перегородки составляла 10 мм. Дополнительной защитой служили переборки торпедных аппаратов, укреплённые двумя 25-мм листами[8]. Высота всей системы достигала 1,6 метров, чего не было достаточно для полноценной защиты от взрыва торпеды или морской мины[9].
Служба
«Сент-Иштван» базировался в Пуле в течение службы. Он редко покидал порт (только ради артобстрела в Фажанском заливе). Всего корабль проплавал 54 дня, а оставшиеся 937 дней он провёл в гавани, будучи постоянно на ремонте и охране. Его нижнюю палубу и киль даже ни разу не чистили и не мыли[10]. 15 декабря 1916 корабль посетил Карл I, австрийский император, а 12 декабря 1917 на нём провёл некоторое время и Вильгельм II, германский император, проверяя базу подлодок в Пуле. Итальянцы организовали не менее 80 авианалётов на Пулу с 1915 по 1917 годы, что заставляло зенитчиков корабля быть постоянно в боевой готовности.[11]
Гибель корабля
На 15 июня 1918 Верховное командование армии Австро-Венгрии запланировало грандиозную наступательную операцию сухопутных войск в Италии, что должно было выбить войска Антанты с полуострова и восстановить контроль над захваченными землями. Флот должен был нанести удар с фланга, чтобы парализовать обороноспособность армии Италии, однако этот план провалился по всем статьям. Пока сухопутные войска безуспешно пытались прорвать фронт, флот был привлечён к операции против Отрантского противолодочного барража[12].
Контр-адмирал Миклош Хорти, вероятно, пытался таким образом помочь флоту прорваться (корабли и подлодки гибли на заграждениях) и поднять боевой дух экипажей линкоров. Он писал в своих мемуарах: «В этой операции должен был принять участие весь флот, поскольку было совершенно ясно, что после 15 мая 1917 года противник бросит в бой свои броненосные крейсера для того, чтобы хотя бы перехватить наши силы на отходе. Я считал, что наш флот будет способен окружить и уничтожить их»[12]. По мнению личного биографа О. Рюттера, адмирал строил сверхсекретный план атаки: «Он заключался во внезапной атаке на пролив силами крейсеров и эсминцев, в то время как обеспечивающие их линкоры должны были прикрыть последующий отход (лёгких сил) активными действиями против любых кораблей противника, которые могли выйти наперехват из Валоны или Бриндизи. Все корабли, привлеченные к участию в операции, должны были занять исходные позиции к атаке на рассвете 11 июня»[12]. Однако каким-то образом произошла утечка информации, и так или иначе, но итальянцы были проинформированы о секретном замысле Хорти.
Первыми вышли в море «Принц Ойген» и флагманский «Вирибус Унитис», на борту которого находился контр-адмирал Хорти со всем штабом флота. На корабль также были предусмотрительно приглашены журналисты и киносъёмочная группа для запечатления битвы Хорти. Корабли покинули рейд днём 8 июня якобы для учебных стрельб в канале Фазаны, ночью проследовали вдоль далматского побережья к заливу Таджер, где укрылись на светлое время суток. В течение следующей ночи отряд совершил ещё один переход в небольшой отдаленный залив Слано, к северу от Рагузы[12].
Второй отряд, состоявший из «Сент-Иштвана» и «Тегетгофа», сопровождали один эсминец и шесть миноносцев. Они снялись с якоря 9 июня в 22:15, и должны были идти тем же маршрутом. Выход задержался на 45 минут из-за того, что входные боны были не разведены. Выйдя в море, отряд был вынужден снизить эскадренный ход с 16 до 12 узлов, поскольку на «Сент Иштване» стала сильно разогреваться группа турбин правого борта. Для приведения температуры в норму сделали все возможное и невозможное — и скорость удалось увеличить до 14 узлов. Итого отряд отставал на полтора часа от графика, в то время как к группе кораблей приближалась группа торпедных катеров[12].
Итальянский отряд состоял из торпедных катеров MAS-15 (командир А. Гори) и MAS-21 (командир Дж. Аонцо)[12]. Командовал группой Луижди Риццо, шедший на MAS-15 (незадолго до этого он отсидел семь суток в военной тюрьме за то, что не уберёг катера в Анконе). Катера вышли из Анконы в 17:00 9 июня на буксире миноносцев № 15 и № 18, чтобы сэкономить топливо для ночных операций. Первоначально Риццо велел проверить воды около островов Груция и Сельве, а затем неожиданно приказал провести траление мин на 30-метровых глубинах (причины этого так и остались неясными)[12]. К ночи итальянцы двинулись на рандеву с австро-венгерскими кораблями. В 3:15 10 июня Риццо обнаружил дымы с правого борта и приказал изменить курс навстречу приближавшимся кораблям. Его катера проскользнули между австрийскими миноносцами охранения, и в 3:25 его катер MAS-15 выпустил с дистанции около 800 м обе свои торпеды.
В 3:30 в «Сент-Иштван» попали две 450-мм торпеды (по некоторым сведениям, в корабль попала ещё одна торпеда от MAS-21, который собирался торпедировать «Тегетгоф», однако это не подтверждено официально)[13]. Второе котельное отделение линкора быстро наполнилось водой, и он получил крен в 10° на правый борт. Сразу после атаки итальянцы поспешили отступить, сбросив под форштевень преследующего их миноносца № 76 все глубинные бомбы. «Тегетгоф» вышел из строя вправо и пошёл зигзагом, что привело ко всеобщей панике: кто-то убеждал, что рядом скрываются подводные лодки[12]. Лёгкая артиллерия открывала ураганный огонь на поражение, однако настигнуть итальянцев так и не удалось. В 4:45 «Тегетгоф» взял торпедированное судно на буксир (к этому моменту там были уже остановлены турбины, а крен уменьшен до 7° контрзатоплением соответствующих отсеков и погребов вспомогательной артиллерии) и повёл его в залив Бргульджи[12].
Попадания пришлись в район поперечной водонепроницаемой переборки, разделявшей оба котельных отделения. Течь усугублялась слабостью конструкции корабля (множества отверстий для прохода трубо- и воздуховодов и электрокабелей). Носовое котельное отделение постепенно заполнялось водой, и крен снова начал расти, что повлекло за собой выход из строя средних и правых котлов (в действии оставались лишь два котла левого борта). Корабль почти полностью лишился энергии — это вызвало остановку всех насосов, а электричества даже не хватало для поддержания освещения[12]. Чтобы хоть как-то уменьшить нараставший крен, боезапас первой подачи выбросили за борт, а 305-мм башни развернули на противоположный борт. Но даже это не помогло: остановка насосов и слабость клепаных швов переборок вели к тому, что отсек за отсеком постепенно заполнялся водой. Крен продолжал расти, и вскоре порты вспомогательной артиллерии правого борта погрузились в воду. Надежда взять погибающий дредноут на буксир и посадить его на мель у берега окончательно растаяла. Был отдан приказ оставить корабль[12].
В 6:05 корабль перевернулся и затонул. Державшиеся силой тяжести на своих погонах трёхорудийные башни сразу вывалились из корабля и пошли на дно, а спустя семь минут за ними последовал и наполнившийся водой корпус. Из 1094 человек экипажа 89 утонули вместе с дредноутом, остальных удалось подобрать кораблями сопровождения. Гибель линкора была запечатлена на кинопленку, став одним из самых известных и часто используемых медийных файлов и визуальных рядов, связанных с кинохроникой Первой мировой войны.
«Сент-Иштван» стал единственным линкором, потопление которого было заснято на киноплёнку[14]. Останки корабля обнаружили около хорватского острова Премуда в 1970-е годы. Правительство Югославии объявило остров зоной, охраняемой Министерством культуры СФРЮ, и запретило там любительский дайвинг. Этот запрет ныне действует и по законодательству Республики Хорватии.
Последствия
После гибели корабля Хорти велел отменить операцию, поскольку решил, что она уже не являлась секретом как таковой для итальянцев и даже не имела смысла. Все корабли вернулись в свои базы[12][15]. Впрочем, итальянцы сами и не подозревали о выходе дредноутов из Полы, пока 10 июня самолёты разведки не обнаружили пустую гавань города[9].
Командир итальянских катерников Луиджи Риццо королевским декретом от 22 июля 1918 года за эту победу был удостоен второй золотой медали и рыцарского креста Военного ордена (первый комплект наград он получил за потопление австрийского броненосца береговой обороны «Вена» в ночь с 9 на 10 декабря 1917 года). После войны итальянцы поместили катер MAS-15 для всеобщего обозрения в римском «Мусео ди Рисорджименто», где он находится до сих пор[12]. 10 июня отмечается в Италии как Праздник Военно-морского флота[16][15].
В 1976 году югославские военно-морские водолазы нашли обломки корабля, но не подняли их. Правительство объявило территорию, где были найдены обломки, охраняемой культурной зоной, и запретило там появляться водолазам-любителям. Уже после распада Югославии хорватские водолазы изучили корабль и подняли обломки. Учёные пришли к выводу, что броневой пояс проходил на 2 метра ниже ватерлинии, а торпеды попали в уязвимую часть корабля — котельную.
В культуре
Фильм
В 2008 году о гибели «Святого Иштвана» был снят документальный фильм (режиссёр Мария Магдалена Коллер, оператор Стефан Мусс). В фильме показаны закулисная сторона и последствия его гибели. В особенности высвечена роль Франца Дуэллера, машиновожатого (техническое звание на флоте, аналогичное лейтенанту) на «Святом Иштване». У фильма несколько названий, немецкая версия называется «Смерть на рассвете — гибель „Святого Иштвана“ (нем. Tod im Morgengrauen – Der Untergang der Szent István.)
Музеи
- История ВМС Австро-Венгрии (нем. K.u.K. Kriegsmarine) показана в Военно-историческом музее Вены, там также есть фотографии этого корабля.[17].
- В военном музее (Новиград, Истрия) есть модель корабля[18].
Напишите отзыв о статье "SMS Szent István (1914)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Sieche, 1991, p. 133.
- ↑ 1 2 Sieche, 1985, p. 334.
- ↑ 1 2 3 [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/2001_03/09.htm Строительство]
- ↑ Sieche, 1991, p. 116.
- ↑ Sieche, 1991, pp. 116, 120.
- ↑ Sieche, 1991, p. 132.
- ↑ Sieche, 1991, p. 137.
- ↑ Sieche, 1991, pp. 132–133.
- ↑ 1 2 Sieche, 1991, p. 135.
- ↑ Sieche, 1991, p. 123.
- ↑ Sieche, 1991, pp. 120, 122–123.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 [wunderwaffe.narod.ru/Magazine/MK/2001_03/11.htm Гибель «Сент Иштвана»] (рус.)
- ↑ [www.naval-history.net/WW1NavyAustrian.htm#dreads Информация на naval-history.net] (англ.)
- ↑ [youtube.com/watch?v=hWO-AUI8HDE Battleship Szent Istvan sinks in WW1] на YouTube
- ↑ 1 2 Sieche, 1991, p. 131.
- ↑ [www.marina.difesa.it/storiacultura/storia/tradizioni/Pagine/FestadellaMarina.aspx Festa della Marina] (итал.). Проверено 26 декабря 2013.
- ↑ Manfried Rauchensteiner: Das Heeresgeschichtliche Museum in Wien. Fotos von Manfred Litscher. Verlag Styria, Graz u. a. 2000, ISBN 3-222-12834-0, S. 84 f.
- ↑ [www.kuk-marine-museum.com Официальный сайт музея]
Литература
На немецком
- Zvonimir Freivogel. Tauchgang um das K. u. K. Schlachtschiff Szent Istvan // Marine-Arsenal. Special. — Wölfersheim-Berstadt: Podzun-Pallas, 1998. — Т. 8. — ISBN 3-7909-0642-5.
- Dr. Walter Wagner, Dr.Erich Gabriel. Die 'Tegetthoff' Klasse. — Vienna, 1979. — С. 7-9, 96-97.
На английском
- Paul Kennedy. The Sinking of the Szent Istvan // The History of the First World War. — Bristol: BPC Publishing Ltd., 1971. — Т. 7. — С. 3072—3075.
- Erwin F. Sieche. Conway's All the World's Fighting Ships: 1906–1921 / Robert Gardiner, Randal Gray. — Annapolis: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 978-0-85177-245-5.
- Erwin F. Sieche S.M.S. Szent István: Hungaria's Only and Ill-Fated Dreadnought (англ.) // Warship International. — Toledo, OH: International Warship Research Organization, 1991. — No. 2. — P. 112–146. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0043-0374&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0043-0374].
- Anthony Sokol. The Imperial and Royal Austro-Hungarian Navy. — Annapolis, MD: Naval Institute Press, 1968.
Ссылки
- [www.naval-history.net/WW1NavyAustrian.htm История флота Австро-Венгрии] (англ.)
- [croatian-treasure.com/main.html Информация о кораблях класса Тегеттхоф] (англ.)
- [www.kuk-kriegsmarine.at/szent.htm Фотографии «Сент-Иштвана»]
- [www.bmlv.gv.at/omz/ausgaben/artikel.php?id=425 Österreichische Militärische Zeitschrift: Seiner Majestät Schlachtschiff Szent István] (нем.)
| ||||||||||||||
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий SMS Szent István (1914)
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
