SS Britannic (1874)
Британник (англ. SS Britannic) — британский пассажирский пароход компании «Уайт Стар Лайн». Кроме паровой машины был оснащён 4 мачтами. В 1876 году судно стало обладателем Голубой ленты Атлантики, развив скорость в 16 узлов.
Содержание
Описание
«Британник», вместе со своим братом-близнецом «Германиком», мог вместить 266 пассажиров первого и второго классов, и 1500 третьего класса. Внешне лайнер был похож на судна класса «Океаник», но планировка уже была иной. Пароход имел просторный обеденный салон, каюты первого и второго классов размещались в середине корпуса, каюты третьего — на носу и на корме. В носовой части располагались раздельные каюты для одиноких мужчин и женщин, для семейных пар места были предусмотрены на корме.
Карьера
В свой первый рейс из Ливерпуля в Нью-Йорк судно отплыло 25 июня 1874 года. В 1876 году «Британник» завоевал Голубую ленту Атлантики. Титул самого быстрого судна он удерживал до 1877 года, когда обладателем приза стал «Германик». В июле 1879 года призёром стал пароход «SS Arizona»[1].
4 июля 1881 года в тумане корабль наскочил на мель у берегов Килмора, Ирландия. Все пассажиры были благополучно эвакуированы, а сам лайнер оставался неподвижным в течение двух дней. В результате столкновения корпус дал течь в районе машинного отделения, которую до возвращения в Ливерпуль смогли залатать[1][2] .
Столкновение с «SS Celtic»
19 мая 1887 года в 17:25 по местному времени, в 560 км к востоку Санди-Хук, «Британник» столкнулся с другим лайнером «Уайт Стар», «SS Celtic». «Celtic», имевший на борту 870 человек, направлялся в Нью-Йорк, а «Британник» с 450 пассажирами плыл в Ливерпуль. Корабли столкнулись почти под прямым углов, причём «SS Celtic» вошёл в борт «Британника» на 3 метра.
В результате столкновения на борту «Британника» шесть человек погибло, а ещё шесть попало без вести. Данных о погибших и пострадавших на борту «Celtic» нет. «Британник» получил повреждения ниже ватерлинии и пассажиры, опасаясь затопления судна, в панике бросились к шлюпкам. Для восстановления порядка капитан был вынужден дать из пистолета несколько предупредительных выстрелов. Часть шлюпок направилась к «SS Celtic», а остальные вернулись на «Британник». Два парохода простояли бок о бок всю ночь. Утром им на помощь прибыли «Marengo» компании «Wilson Line» и «British Queen» компании «American Line». Они доставили пассажиров до соответствующих пунктов назначения. «Британник» прибыл в Нью-Йорк, откуда через месяц снова вернулся в строй[1].
Окончание карьеры
После ремонта «Британник» продолжал совершать еженедельные рейсы из Ливерпуля в Нью-Йорк. На самое быстрое в 1891 году пересечение Атлантики судном было затрачено 7 дней 6 часов 52 минуты[2].
С наступлением Англо-бурской войны в 1899 году судно было реквизировано для нужд Королевского военно-морского флота и переоборудовано для перевозки солдат в Южную Африку. За время войны судно под командованием Бертрама Фокс Хейза перевезло более 37 000 человек. В октябре 1902 года судно было возвращено «Уайт Стар». Но последующие исследования судна признали его непригодным для эксплуатации и «Британник» был продан на слом за £11 500. Судно было отбуксировано в Гамбург и в 1903 году его порезали на металл[2][1].
Напишите отзыв о статье "SS Britannic (1874)"
Примечания
Ссылки
- [www.greatships.net/britannic.html «Британник» на сайте thegreatoceanliners.com]
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий SS Britannic (1874)
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
