SS Gairsoppa
SS Gairsoppa — британское торговое судно, спущенное на воду 12 августа 1919 года в Ньюкасле и принадлежавшее компании British India Steam Navigation Company.
Характеристики
Длина судна составляла 125 м, ширина — 16 м. Судно могло передвигаться со скоростью 10,5 узлов (19,4 км/ч).
История
Судно первоначально носило название SS War Roebuck, но в октябре было переименовано в Gairsoppa в честь одноименного водопада на юго‑западе Индии.
Судно предназначалось для совершения коммерческих торговых рейсов на Дальний Восток, в Австралию, Африку и Индию.
Во время Второй мировой войны в 1940 году судно было мобилизовано военно‑транспортным министерством Англии для перевозки военных грузов.
В свой последний рейс судно вышло в декабре 1940 года из индийского порта Калькутты. На его борту находилось около семи тысяч тонн грузов, в том числе чугун, чай и серебро. 31 января 1941 года в африканском порту Фритаун (Сьерра-Леоне) судно присоединилось к конвою судов SL 64, направлявшемуся в английский Ливерпуль. Конвой не сопровождался боевыми кораблями, а многие из торговых судов в конвое из-за плохого состояния не могли развить скорость выше восьми узлов. Планировалось, что конвой SL 64 позднее присоединится к конвою HG 63, который уже шёл под охраной двух боевых кораблей. Однако в результате атаки немецкой подводной лодки U-37 конвой был рассеян, а семь судов было потоплено.
Оставшиеся в конвое суда достигли северных широт, где из‑за сильного ветра Gairsoppa было вынуждено снизить свою скорость, и 14 февраля 1941 года из‑за недостатка топлива оно отстало от конвоя и пошло в одиночку в порт Голуэй в западной Ирландии.
16 февраля 1941 года, в 8 часов утра, судно было замечено с воздуха самолетом германских военно‑воздушных сил Focke-Wulf Fw 200 Condor. В половине одиннадцатого вечера на его перехват вышла немецкая субмарина U-101, командование которой осуществлял капитан Эрнст Менгерзен. Атака подводной лодкой была совершена 17 февраля в 00:08. Судно было потоплено, из 85 членов экипажа выжить удалось только второму помощнику капитана Ричарду Айресу, который через две недели после крушения достиг побережья графства Корнуолл. Позднее Ричард Айрес был награждён орденом Британской империи за храбрость и попытку спасти своих товарищей.
Поиск затонувших сокровищ
В 2010 году по заказу министерства транспорта Великобритании американская фирма Odyssey Marine Exploration, специализирующаяся на поиске морских сокровищ, приступила к поиску затонувшего корабля и находившихся на его борту сокровищ. Останки судна были обнаружены в сентябре 2011 года. В результате проведённой операции со дна океана было поднято 48 тонн серебра в 1203 слитках, однако это только около 20 % всего серебра, находившегося на борту Gairsoppa[1].
В 2014 году Королевский монетный двор выпустил из серебра, поднятого с затонувшего судна, монету достоинством 50 пенсов весом в 1/4 унции и тиражом 20 000 штук.
Напишите отзыв о статье "SS Gairsoppa"
Примечания
- ↑ [www.ria.ru/world/20120719/703167835.html Около 48 тонн серебра поднято с корабля, затонувшего в 1941 году] // РИА Новости
Ссылки
- [www.ria.ru/spravka/20120719/703416545.html История британского торгового судна SS Gairsoppa] // РИА Новости — Справка
Отрывок, характеризующий SS Gairsoppa
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.
Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
