Slayer

Slayer
Основная информация
Жанр	трэш-метал спид-метал
Годы	1981 — настоящее время
Страна	США США
Город	Хантингтон-Парк, Калифорния, США
Язык песен	английский
Лейбл	Metal Blade Records Def Jam Recordings American Recordings Nuclear Blast
Состав	Керри Кинг Пол Бостаф Том Арайа Гэри Холт
Бывшие участники	Джефф Ханнеман Дэйв Ломбардо Джон Детте

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Slayer ([ˈsleɪə], с англ. — «убийца») — американская трэш-метал группа. Коллектив был основан в 1981 году. Slayer возглавила музыкальное движение американского трэш-метала после выпуска своего альбома Reign in Blood (1986), который считается лучшим достижением группы и «классикой трэш-метала». Вместе с группами Metallica, Megadeth и Anthrax Slayer входит в «большую четвёрку трэш-металла».

Характерные черты музыки Slayer — быстрый темп, скоростные гитарные соло и тремоло; кричащий вокал. Тематика оформления альбомов и тексты песен группы связаны со смертью, адом, сатанизмом, насилием, войной, серийными убийцами, геноцидом и зачастую носят антирелигиозный характер, за что группу очень жёстко критиковали религиозные деятели и простые слушатели. По тем же причинам выпуск альбомов Slayer задерживался, а их продажа запрещалась во многих странах мира.

За свою карьеру Slayer выпустила двенадцать студийных альбомов (четыре из которых получили статус «золотых» в США), два мини-альбома, два концертных альбома, четыре DVD, один бокс-сет и двадцать два сингла. Группа четыре раза номинировалась на премию Грэмми, получив приз в 2007 году (за песню «Eyes of the Insane») и в 2008 году («Final Six»). Коллектив также являлся хедлайнером многочисленных музыкальных фестивалей, включая Ozzfest, Hellfest Summer Open Air, Gods of Metal, Tuska Open Air и Rockstar Energy Mayhem Festival.

История

Ранний период (1981—1982)

Группа Slayer была образована в 1981 году, когда гитаристы Керри Кинг и Джефф Ханнеман встретились во время прослушивания для участия в группе Ledger. В тот день два музыканта разговорились, а когда Джефф ещё и сыграл отрывки композиций Iron Maiden и Judas Priest, Керри сильно удивился и предложил создать собственную группу. На место бас-гитариста дуэт пригласил Тома Арайа, который до этого играл в другой группе вместе с Кингом. Барабанщик Дэйв Ломбардо был принят в состав после того, как во время выполнения одного из заказов (он работал разносчиком пиццы) встретился с Керри Кингом, который рассказал ему, что играет на гитаре. Образованная группа поначалу играла кавер-версии песен Iron Maiden и Judas Priest в клубах и на вечеринках в Южной Калифорнии. Для ранних выступлений коллектива была характерна сатанистская атрибутика, включавшая пентаграммы, перевёрнутые кресты, одежду с шипами. По слухам, коллектив изначально назывался Dragonslayer (по одноимённому фильму 1981 года). Однако это утверждение было опровергнуто самими музыкантами.

Вскоре группе предложили сыграть на разогреве у коллектива Bitch в клубе Woodstock в Лос-Анджелесе. Slayer исполнила восемь композиций, шесть из которых были кавер-версиями. Во время этого выступления на группу обратил внимание Брайан Слэйджел (англ. Brian Slagel), бывший музыкальный журналист, который основал собственный лейбл Metal Blade Records. Впечатлённый игрой Slayer Слэйджел встретился с участниками группы за кулисами и попросил музыкантов записать их песню «Aggressive Perfector» для готовящегося к выходу сборника Metal Massacre 3 (1983). Музыканты согласились, и в скором времени композиция, появившаяся на сборнике, вызвала активное обсуждение в кругах поклонников метала, а Metal Blade предложили Slayer подписать контракт.

Show No Mercy (1983—1984)

По условиям контракта группе совсем не было выделено денег для записи дебютного альбома, поэтому участникам пришлось финансировать его самостоятельно. Сбережения Тома Арайи и деньги, взятые в долг у отца Керри Кинга, и стали той суммой, с которой группа приступила к записи в ноябре 1983 года. Работа над альбомом велась быстро, и он появился на прилавках магазинов через три недели после окончания записи. Show No Mercy (в переводе с англ. — «Не проявляй милосердия»), выпущенный в декабре 1983 на Metal Blade Records, сделал группу популярной в металическом андеграунде, и Slayer в 1984 году начала своё первое турне по клубам в поддержку альбома. Slayer передвигалась на Chevrolet Camaro (принадлежавшем Тому Арайе), который буксировал трейлер U-Haul. Турне принесло группе ещё бо́льшую славу: продажи Show No Mercy в США достигли 20 000 копий; другие 20 000 были проданы в остальном мире.

В августе 1984 Slayer выпустили мини-альбом Haunting the Chapel (рус. Посещая часовню), состоящий из четырёх композиций. Альбом представил новую, более мрачную и трэш-металическую стилистику группы в сравнении с его предшественником и стал основой для дальнейшего творчества коллектива. Открывающая композиция «Chemical Warfare» стала постоянным номером живых выступлений Slayer — её играют практически на каждом концерте с 1984 года. Перед записью мини-альбома у коллектива появился новый светотехник — Джин Хоглан, на тот момент начинающий музыкант, в будущем — один из самых востребованных барабанщиков в рок-музыке. По признанию Ломбардо, уже тогда Хоглан демонстрировал впечатляющую игру с применением двух бас-бочек и педалей и нередко выступал в роли тренера для барабанщика Slayer.

После выпуска Haunting the Chapel Slayer впервые появилась в Европе на фестивале Heavy Sounds Festival в Бельгии, где коллектив выступил на разогреве у группы UFO. После этого Slayer вернулась в США и начала турне Haunting The West Coast.

Спустя немного времени после окончания тура Керри Кинг временно присоединился к новой группе Дэйва Мастейна, бывшего гитариста группы Metallica, — Megadeth. Джефф Ханнеман был взволнован решением Кинга — в разговоре с Арайей он заявил: «Я думаю, нам придётся найти нового гитариста». Впрочем, несмотря на то что Мастейн хотел, чтобы Кинг был постоянным участником Megadeth, Керри вернулся в Slayer после пяти концертов, заявив, что Megadeth «отнимала слишком много моего времени». Эти события привели к конфликту между Керри Кингом и Дэйвом Мастейном, который вылился во вражду между двумя музыкантами.

После возвращения Кинга Slayer отправились в тур под названием Combat Tour вместе с группами Venom и Exodus. В ноябре 1985 года была выпущена концертная запись Slayer, названная Live Undead. На выпущенной вскоре видеозаписи Combat Tour: The Ultimate Revenge были представлены группы Slayer, Venom и Exodus. Из 10 записанных композиций 4 принадлежали Slayer.

Hell Awaits (1985—1986)

К началу 1985 года объём продаж Show No Mercy составил более 40 000 копий, и Slayer вернулись в студию для записи второго полноформатного альбома. Metal Blade Records на этот раз финансировали запись, что дало группе возможность нанять продюсера, которым стал Рон Фэйр (англ. Ron Fair).

В сентябре 1985 был выпущен второй альбом Slayer, получивший название Hell Awaits. Для него характерна мрачная атмосфера Haunting the Chapel; ад и Сатана стали основной тематикой песен. Вместе с тем на этой записи заметно улучшилось качество продюсирования. Пластинка открывается песней «Hell Awaits», начало которой является перевёрнутой записью демонического голоса, повторяющего фразу «Join us» (рус. Присоединяйся к нам); позже голос вещает: «Welcome Back» (рус. С возвращением), и заглавная песня переходит непосредственно к началу музыки.

Reign in Blood (1986—1987)

Hell Awaits стал успешным альбомом, и Slayer привлекла внимание компании Def Jam Recordings, которую недавно основали Рассел Саймонс (англ. Russell Simmons) и Рик Рубин (англ. Rick Rubin). Хотя Def Jam был по большому счёту лейблом хип-хопа, группа приняла предложение, и с опытным продюсером и солидным бюджетом крупного лейбла записала новый альбом.

Новая запись в плане стиля и качества записи сильно отличалась от Hell Awaits. Для неё были характерны более короткие, быстрые композиции с более качественным звучанием. Исчезла длительность и сложные аранжировки композиций альбома-предшественника. Рубин убрал всю использовавшуюся ранее реверберацию и вычистил звук, благодаря чему, по выражению Кинга, теперь можно было услышать «что это парни не только быстро играют, но и попадают в такт».

После того как альбом Reign in Blood был записан, у группы возникли серьёзные проблемы с выпуском записи: камнем преткновения стала песня «Angel of Death», повествующая о чудовищных экспериментах нацистского врача Йозефа Менгеле над людьми в немецких концлагерях. Президент Columbia Records Эл Теллер (родители которого, евреи по национальности, стали жертвами Холокоста) счёл её оскорбительной. Его мнение поддержал и представитель CBS Records Уолтер Йетникофф, тоже еврей по национальности, который указал, что среди акционеров компании много евреев, которым не понравится упоминание Освенцима и нацизма. Получив отказ от крупнейших дистрибьюторов, Рик Рубин был вынужден искать новый контракт и в итоге остановил свой выбор на Geffen Records — конкурентах CBS. То, что президент компании Дэвид Гиффен также был еврейского происхождения, на этот раз не стало помехой для сотрудничества. Хотя из-за критики Reign in Blood так и не появился в каталоге альбомов этой компании.

Несмотря на то, что альбом практически не получил радиоэфира, он стал первым в творчестве Slayer релизом, попавшим в хит-парад Billboard 200, дебютируя на 94 позиции, а также первым «золотым» альбомом коллектива в США.

В октябре 1986 года Slayer начала турне «Reign in Pain» с группой Overkill в Америке и Malice в Европе. Slayer также пригласили сыграть на разогреве у W.A.S.P. во время американской части турне, но неожиданно о своём уходе заявил барабанщик Slayer Дэйв Ломбардо, который только что женился и заявил, что с группой он «не зарабатывает никаких денег». Для продолжения турне Slayer пригласили ударника группы Whiplash Тони Скаглионе (англ. Tony Scaglione). Через некоторое время, в 1987 году, Ломбардо по настоянию жены вернулся в Slayer.

По настойчивому предложению Рика Рубина Slayer записали кавер-версию песни «In-A-Gadda-Da-Vida» группы Iron Butterfly для фильма «Меньше, чем ноль». Участники группы не были довольны записью: Ханнеман считал её неверной репрезентацией сущности группы, а Кинг признавался, что «ненавидит эту грёбаную песню», но тем не менее она стала одной из первых композиций коллектива, которые попали в радиоэфир.

South of Heaven и Seasons in the Abyss (1988—1993)

Slayer вернулась в студию для записи четвёртого студийного альбома. Новая запись сильно контрастировала с Reign in Blood: на этот раз группа решила снизить темп песен, вокал стал более мелодичным в сравнении с резкими криками с предыдущего альбома. Ханнеман вспоминал:

Мы знали, что не сможем превзойти Reign in Blood, поэтому нам пришлось записать альбом с более медленными песнями. Мы знали, всё, что мы выпустим, будут сравнивать с Reign in Blood, и, помнится, мы обсуждали вариант со снижением темпа. Это было странным: мы никогда такого не делали, ни до, ни после того.

Вышедший в 1988 году альбом South of Heaven встретил неоднозначные отзывы со стороны критиков и поклонников коллектива. Вместе с тем он стал самым коммерчески успешным альбомом Slayer на то время, дебютировав на 57 позиции чарта Billboard 200 и став вторым «золотым» альбомом группы по сертификации RIAA.

Для записи следующего альбома Slayer в 1989 году наняла сопродюсера Энди Уоллеса. Seasons in the Abyss, выпущенный в октябре 1990 года, был первым альбомом Slayer, изданным на новом лейбле Рика Рубина Def American (из-за разногласий продюсера с владельцем Def Jam Расселом Саймонсом). Пластинка дебютировала на 44 позиции в чарте Billboard 200 и в 1992 году получила сертификацию «золотой». На заглавную композицию был снят (возле пирамид в Гизе) второй клип Slayer. Что касается общей музыкальной направленности альбома, то Ханнеман утверждал, что для него «Seasons — это продолжение South of Heaven». Той же точки зрения придерживался и Керри Кинг, который говорил, что для него Seasons были тем, чем должны были стать South of Heaven.

В 1990 году группа отправилась в турне Clash of the Titans, где вместе с Megadeth выступала уже в качестве одного из главных исполнителей, а не коллектива, «играющего на разогреве». В качестве «разогревающих» команд в европейской части турне выступили Suicidal Tendencies и Testament. Так как американский трэш-метал был на пике своей популярности в это время, тур был продлён в мае 1991 года, и вместе с Megadeth, Anthrax и Alice in Chains Slayer отправилась на гастроли в США.

В 1991 году коллектив выпустил двойной концертный альбом Decade of Aggression, таким образом отметив десятилетие своей карьеры. Пластинка заняла 55 позицию в Billboard 200.

В мае 1992 года барабанщик Дэйв Ломбардо покинул группу из-за конфликтов с другими участниками, а также из-за постоянной усталости, которую стал испытывать от бесконечного чередования студийных сессий и гастрольных туров. Дэйв основал собственную группу Grip Inc. с гитаристом Voodoocult Вальдемаром Сорыхтой (англ. Waldemar Sorychta), который позже сделает себе имя как продюсер альбомов Moonspell, Tiamat и Sentenced. Что касается бывших коллег Ломбардо, то участники Slayer нашли ему замену в лице барабанщика Пола Бостафа, который за день до приглашения на прослушивание к Slayer покинул группу Forbidden. Slayer впервые появилась на сцене вместе с Бостафом в 1992 году на фестивале Monsters of Rock, собравшем в том году вторую по численности аудиторию в своей истории.

Divine Intervention (1994—1995)

В 1994 году Slayer выпустила альбом Divine Intervention, первый альбом группы с новым барабанщиком. Позиции в чартах были рекордными для группы в то время: пластинка дебютировала на 8 позиции в Billboard 200. Это был первый альбом с новым звучанием, в котором можно было увидеть отход Slayer от канонического трэш-метала. Для него были характерны повышение уровня громкости, утрата мелодической линии и сильное влияние панк-рока. При всём том, во время записи группа столкнулась с рядом проблем, которые наложили отпечаток на конечный итог её работы. В процессе выбора материала к альбому музыканты в последний раз совещались с представителями компании, обсуждая, какие песни должны быть представлены на записи. Во время встречи между Арайей и представителем компании возник конфликт, и с того времени в выборе направления звучания и конкретного материала участники Slayer стали полагаться исключительно на себя. Кроме того, в процессе записи Рик Рубин практически не появлялся в студии, что создавало своеобразные трудности. Так Пол Бостаф признавался, что испытывал проблемы с тем, что не получал никаких советов ни от Рубина, которого просто не было рядом, ни от остальных участников, которые хранили молчание, даже если им что-то не нравилось. Помимо того работа музыкантов и персонала студий не была скоординирована на должном уровне, от чего, по мнению Керри Кинга, в итоге пострадала запись.

Slayer отправилась в мировое турне в 1995 году, открывающими группами на их концертах были Biohazard и Machine Head. По итогам гастролей была выпущена концертная видеозапись под названием Live Intrusion, на которой присутствовала кавер-версия песни «Witching Hour» группы Venom, исполненная Slayer вместе с Machine Head. Но в то же время отношения между Slayer и Machine Head сильно испортились, по той причине, что Керри Кинг выразил крайнее недовольство их вторым альбомом, что Робб Флинн, вокалист Machine Head, расценил как личное оскорбление. После турне Slayer участвовали в фестивале Monsters of Rock, где главным исполнителем была группа Metallica.

Undisputed Attitude (1996—1997)

В следующем году Slayer выпустили пластинку Undisputed Attitude, сборник кавер-версий панковых песен. Музыканты представили композиции таких классических панк-рок-групп как Minor Threat, G.B.H., Suicidal Tendencies, T.S.O.L., D.R.I., D.I., Verbal Abuse, Dr. Know и The Stooges, что, по словам Керри Кинга, было ответом на растущую популярность таких групп как Green Day и The Offspring, «которые в то время всеми расценивались как панк-группы. У них был панковский темперамент, но они не были грёбаными панк-музыкантами». Другой причиной записи альбома кавер-версий стала моральная усталость Пола Бостафа: «Неизвестно, как много времени мог занять поиск нового барабанщика, так что мы решили сделать альбом кавер-версий». На альбоме также была представлена одна оригинальная песня Slayer — «Gemini».

Пол Бостаф ушёл из группы вскоре после выпуска альбома и стал работать над своим собственным проектом The Truth about Seafood. На место Бостафа музыканты Slayer взяли барабанщика группы Testament Джона Детте, и в 1996 году они возглавили фестиваль Ozzfest наряду с Оззи Озборном, Danzig, Biohazard, Sepultura и Fear Factory.

Детте выгнали из Slayer через год из-за конфликта с другими участниками коллектива, на его место вновь был приглашён Пол Бостаф, который вернулся в группу в начале 1997 года для продолжения турне.

В 1996 году против группы родителями 15-летней Элиз Палер был начат судебный процесс: они обвинили группу в подстрекательстве убийц их дочери к преступлению посредством текстов песен. Элиз нанесли удары ножом, задушили, а затем совокупились с трупом (как жертвоприношением Сатане) трое фанатов Slayer, полагающих, что жертва прибавит им достаточно безумия, чтобы выйти на профессиональный уровень с их собственной группой Hatred. Суд постановил, что «ни одно из развратных преступлений, совершённых в отношении Элиз Мари Палер, не было бы совершено без намеренной маркетинговой стратегии дэт-метал-группы Slayer».

Дело было закрыто в 2001 году по нескольким причинам, включая принцип свободы слова. Родители Элиз второй раз подали в суд на Slayer и их лейбл, но это дело также было прекращено. Судья Джеффри Бёрк (англ. E. Jeffrey Burke) заявил: «Я не считаю музыку Slayer обсценной, непристойной или вредной для несовершеннолетних».

Diabolus in Musica (1998—2000)

Альбом Diabolus in Musica (рус. Дьявол в музыке) был выпущен в 1998 году и дебютировал на 31 позиции в чарте Billboard 200.

Продажи составили более 46 000 копий.

Альбом получил разноречивую критику: негативно были приняты в первую очередь ню-металические элементы в музыке (к примеру, опущенный строй гитар и подзвучка барабанов). Критик New York Time Бен Ратлифф (англ. Ben Ratliff) заметил, что «восемь из одиннадцати песен из Diabolus in Musica, немногие из которых игрались на концертах, написаны в одинаковом мрачном ключе». Как бы то ни было, критик PopMatters Эдриэн Бегранд (англ. Adrien Begrand) заявил, что песни «Bitter Peace», «Death’s Head» и «Stain of Mind» «рвут в клочья музыку молодых притворщиков вроде Slipknot» (англ. blow away anything that young pretenders like Slipknot have put out).

Альбом стал первой пластинкой группы, записанной с пониженным строем. Пол Бостаф назвал эту пластинку «самым экспериментальным альбомом Slayer».

Slayer вместе с хардкор-техно группой Atari Teenage Riot записали песню для фильма Спаун, названную «No Remorse (I Wanna Die)». Позже группа сыграла кавер-версию песни Black Sabbath «Hand of Doom» для второго (из двух) трибьют-альбома Nativity in Black II. Последовало мировое турне в поддержку нового альбома, в рамках которого Slayer выступили в Великобритании на фестивале Ozzfest (1998 года) вместе с Black Sabbath, Оззи Осборном, Foo Fighters, Pantera, Soulfly, Fear Factory и Therapy?, а также впервые посетили страны Восточного блока.

God Hates Us All (2001—2005)

После некоторых задержек (связанных с микшированием и обложкой) альбом God Hates Us All был выпущен 11 сентября 2001 года.

Группа впервые была номинирована на Грэмми за заглавную композицию «Disciple», но награду присудили коллективу Tool за «Schism». Из-за промоматериалов и даты выпуска альбом невольно ассоциировался с терактами 11 сентября 2001 года.

Террористические атаки поставили под вопрос возможность проведения турне «Tattoo the Planet», в котором первоначально должны были участвовать музыкальные группы Pantera, Static-X, Biohazard и Vision of Disorder. Концерты были отменены, либо отложены из-за ограничения перелётов, и большинство групп решили не участвовать в туре. К началу европейской ветви «Tattoo the Planet» остались только Slayer и Static-X. Pantera, Vision of Disorder и Biohazard были заменены на Cradle of Filth и другие группы в зависимости от места проведения концерта (Amorphis, In Flames, Moonspell, Children of Bodom и Necrodeath).

Барабанщик Пол Бостаф покинул Slayer перед Рождеством 2001 года из-за хронической травмы локтя, которая мешала ему играть. Однако для остальных участников группы было очевидно, что история с локтем не более, чем удобный предлог. Барабанщик оставил коллектив, но турне в поддержку God Hates Us All ещё не было закончено, и Керри Кинг связался с Дэйвом Ломбардо из «оригинального состава» Slayer и спросил, не желает ли тот помочь закончить турне. Ломбардо принял предложение и остался в группе на постоянной основе.

На протяжении осени 2003 года Slayer целиком играли альбом Reign in Blood на концертах, названных «Still Reigning». Кульминационным моментом было исполнение последней песни «Raining Blood» под искусственным кровавым дождём. Концертная видеозапись, записанная в Огасте 11 июля 2004 года, была выпущена на DVD Still Reigning. Slayer также выпустили DVD War at the Warfield и бокс-сет Soundtrack to the Apocalypse, в который были включены раритетные записи, концертный CD и DVD с различными выступлениями, а также атрибутика Slayer.

В период с 2002 по 2004 год Slayer сыграли более 250 концертов, были хедлайнерами крупных музыкальных фестивалей: H82k2, Summer tour, Ozzfest и Download Festival. Во время подготовки к Download Festival в Англии барабанщик группы Metallica Ларс Ульрих был госпитализирован с неизвестной болезнью и не мог выступать. Вокалист Metallica Джеймс Хэтфилд занялся поиском желающих занять место Ульриха в последние минуты перед концертом. Изъявили желание Дэйв Ломбардо и Джои Джордисон (из Slipknot). Дэйв исполнил песни «Battery» и «The Four Horsemen».

Christ Illusion (2006—2008)

Выпуск альбома Christ Illusion был изначально запланирован на 6 июня 2006 года (6.06.06), однако группа решила задержать выход пластинки, так как участники не хотели, чтобы Slayer оказался среди множества коллективов, выпускающих альбом 6 июня. Но USA Today сообщает, что Slayer изменили своё решение, так как им недоставало времени, чтобы подготовить альбом к этой дате. Вместо этого группа 6 июня выпустила в ограниченном тираже мини-альбом Eternal Pyre. На нём была представлена песня «Cult» из выходящего вслед альбома, а также концертная аудиозапись исполнения песни «War Ensemble» в Германии, видео, на котором запечатлён процесс записи «Cult», и пятиминутную видеосъёмку того, как один фанат группы вырезал логотип Slayer у себя на предплечье. Тираж в 5000 экземпляров был распродан в первые часы после появления на прилавках сети магазинов Hot Topic, которая имела эксклюзивное право на продажу релиза. 30 июня лейбл Nuclear Blast Records выпустил этот мини-альбом как 7" виниловую пластинку, тираж был ограничен тысячей экземпляров.

Новый альбом стал первым с 1990 года релизом, в записи которого участвовал барабанщик Дэйв Ломбардо.

Окончательной датой релиза нового альбома Slayer под названием Christ Illusion стало 8 августа 2006 года. Пластинка дебютировала на пятой позиции в чарте Billboard Top 200. В первую неделю было продано 62 000 копий альбома. Пятая позиция в чарте стала рекордной для Slayer — достижением предыдущего альбом Slayer Divine Intervention была только восьмая позиция. Но несмотря на это, рейтинг альбома упал до 44 места на следующей неделе.

Три недели спустя после выпуска Christ Illusion Slayer были приняты в зал славы Kerrang! за «их влияние на всю сцену хеви-метала».

«Золотой» состав Slayer

Слева направо: верхний ряд Джефф Ханнеман (англ. Jeff Hanneman) — гитара Том Арайа (англ. Tom Araya) — бас-гитара, вокал Керри Кинг (англ. Kerry King) — гитара нижний ряд Дэйв Ломбардо (англ. Dave Lombardo) — барабаны

Slayer отправились в мировое турне «The Unholy Alliance» для поддержки нового альбома. Изначально начало турне было запланировано на шестое июня, но впоследствии его перенесли на десятое число того же месяца, так как Тому Арайа необходима была операция на желчном пузыре. In Flames, Mastodon, Children of Bodom, Lamb of God, Thine Eyes Bleed (с братом Арайа Джонни) играли вместе со Slayer в качестве поддержки в рамках тура.

Турне прошло по странам Америки и Европы, и участвовавшие в нём группы (за исключением Thine Eyes Bleed) воссоединились на концерте в рамках японского фестиваля Loud Park Festival 15 октября 2006 года.

30 октября этого же года вышел первый видеоклип к альбому, снятый на песню «Eyes of the Insane».

Эта композиция также присутствует на саундтреке к фильму Пила 3. Благодаря ей Slayer выиграли первую Грэмми за «лучшее исполнение метала» на 49-й церемонии вручения этой награды, на которой группа, кстати, не могла присутствовать, так как была занята в турне.

Неделю спустя группа посетила 52 служебный эскадрон (англ. the 52nd Services Squadron) в Германии. Это был первый случай, когда коллектив посетил военную базу.

В апреле Slayer дали концерты в Австралии и Новой Зеландии вместе с группой Mastodon. Коллектив также появился на фестивале Download Festival, Rock Am Ring. Летом Slayer выступали на одной сцене с Marilyn Manson и Bleeding Through.

Группа выпустила специальное издание Christ Illusion с новой обложкой и бонусной композицией «Final Six», за которую им была присуждена вторая премия Грэмми в той же номинации, что и предыдущая.

В интервью Thrash Hits и журналу Worcester Арайа выразил неуверенность в отношении будущего группы, и что он не видит себя, продолжающим карьеру музыканта, в более позднем возрасте. Он также отметил, что после записи следующей пластинки, которая станет последней, подписанной на условиях их текущего контракта, группа будет вынуждена «сесть и обдумать будущее». В интервью сайту The Quietus Кинг оптимистически заметил, что группа запишет по крайней мере ещё два альбома перед возможным распадом.

В интервью Yebo TV Ханнеман заявил, что начал писать три новые песни для нового альбома. А тем временем музыканты провели осень-зиму 2008 года в турне The Unholy Alliance: Chapter III — продолжении популярного турне, в котором на этот раз помимо Slayer также приняли участие Trivium, Amon Amarth и Mastodon.

World Painted Blood (2009—2012)

3 ноября 2009 года на лейбле American Recordings/Sony Music выходит альбом World Painted Blood. Альбом попал в сеть несколько раньше официального релиза, а именно 24 октября. Спродюсирована новая работа продюсерами Грэгом Фидельманом и Риком Рубином (исполнительный продюсер). Группа записала в студии 13 песен (7 песен написаны Джеффом Ханнеманом и 6 Керри Кингом), но в финальную версию альбома включены лишь 11 треков.

Новый альбом. Конфликт с Ломбардо и смерть Джеффа Ханнемана (2012 — наше время)

В апреле 2012 года Керри Кинг, в интервью журналу «Metal Hammer» заявил о выходе нового альбома, упомянув, что он может выйти уже ближе к началу фестиваля Mayhem, где Slayer будут хедлайнерами^{[неавторитетный источник? 3979 дней]}:

…Мы работаем над этим альбомом уже в течение нескольких недель и продолжаем работать. Сейчас, я и Дэйв, работаем над девятью песнями, еще мы думаем сделать две или три вещи, как получится, в общем. Я не знаю, выйдет альбом или нет, но я надеюсь, что мы все-таки сможем дать его заценить на этом фэсте…

Тогда же, музыканты изъявили желание в качестве некого превью альбома выпустить релиз с несколькими новыми песнями. В июне, Том Арайа рассказал, что это будет двухпесенный сингл (с песнями «Chasing Death» и «Implode» (автор — Керри Кинг)), который планировалось выпустить ближе к концу лета.

В начале 2013 года группа приступает к записи нового альбома, но 21 февраля было объявлено об увольнении Дэйва Ломбардо из коллектива. Причиной ухода Ломбардо назвал финансовые разногласия, а также конфликт с Керри Кингом, который, по словам барабанщика, и был тем, кто исключил его из состава. На время Австралийского тура его заменил Джон Детте, ранее сотрудничавший с группой.

Два месяца спустя, 3 мая, группу ждало их самое большое потрясение: от печеночной недостаточности умер основатель группы Джефф Ханнеман, игравший в группе с момента её создания. В последние годы музыкант страдал некротическим фасциитом, который был вызван укусом паука, и злоупотреблением алкоголем. У Ханнемана осталась супруга Кейтрин, с которой он состоял в браке 16 лет.

В конце мая Том Арайя сообщил о том, что Пол Бостаф возвращается в группу. 4 июня, с новым «старым» барабанщиком, группа открыла североамериканский тур с группами Gojira и 4arm.

В 2014 году на церемонии Golden Gods Awards журнала Revolver Slayer выпустила «Implode», первую песню за последние пять лет. Группа объявила, что они подписали контракт с Nuclear Blast и выпустят новый альбом в 2015 году. Было сообщено, что Гэри Холт возьмет на себя обязанности гитариста, хотя Холт не примет участия в записи текстов к песням. Серию концертов на родном континенте группа продолжила в июне в компании с Suicidal Tendencies и Exodus. В 2015 Slayer во второй раз была хэдлайнером на Rockstar Energy Mayhem Festival. Repentless, одиннадцатый альбом группы, был выпущен 11 сентября 2015 года. В поддержку Repentless Slayer участвовала в турне с Anthrax и Kvelertak в октябре и ноябре 2015 года и будет участвовать в туре по Соединенным Штатам с Testament и Carcass в феврале и марте 2016 года.

Влияние

Slayer является одной из групп «большой четвёрки трэш-метала»; как и Megadeth, Anthrax и Metallica, она добилась огромной популярности в восьмидесятых. Среди всех групп четвёрки Slayer представляют самое экстремальное направление. Вместе с этим они оказали огромное влияние на трэш- и дэт-метал. Многие метал-группы, играющие в этих стилях, выпустили диски с кавер-версиями песен Slayer, как, к примеру, Slaytanic Slaughter (1 и 2), а также Gateway to Hell. Некоторые группы выпустили трибьют-альбом, названный Covered in Blood, который содержит кавер-версии всех песен с альбома Reign in Blood.

«Их низко звучащие гитары, жестокая лирика и ужасные обложки установили стандарт для сотен новых трэш-метал коллективов» и «Музыка Slayer является прямой причиной расцвета дэт-метала» — мнение MTV о группе. MTV также назвало группу шестой из величайших метал-групп всех времён. Slayer занимают пятидесятую позицию в списке «100 величайших исполнителей хард-рока» VH1.

Джефф Ханнеман и Керри Кинг занимают десятую позицию в списке «100 лучших метал-гитаристов всех времён» журнала Guitar World (2004 год).

Релиз группы 1986 года Reign in Blood оказал сильное влияние на экстремальный метал в целом и группы трэш-метала в частности. Журнал Kerrang! назвал запись «самым тяжёлым альбомом за всё время»,, Stylus Magazine — «определителем жанра», а All Music Guide охарактеризовали альбом как «непоколебимая классика»(англ. «stone-cold classic upon its release») В 2006 году Reign in Blood был назван лучшим альбомом метала последних двадцати лет журналом Metal Hammer.

Ричард Кристи, бывший участник группы Death, был очень сильно впечатлён игрой Дэйва Ломбардо на альбоме Reign in Blood. То же самое можно сказать и про барабанщика группы Cannibal Corpse Пола Мазуркевича. Дэйв Ломбардо также является уважаемым музыкантом для многих современных метал-барабанщиков, включая Рэймонда Эррера из «Fear Factory» и бывшего барабанщика Cradle of Filth Адриана Эрландссона. Среди других музыкантов — Бард «Фауст» Эйтун (ранее в Emperor, сейчас в Blood Tsunami), а также ударники групп Caliban, Krisiun, Shadows Fall. В 2005 году журнал Classic Rock отдал Ломбардо шестое место в списке лучших рок-барабанщиков.

Стиль

Раннее творчество Slayer можно охарактеризовать как «безумно скоростную музыку и мастерское владение инструментами». Первые альбомы сочетали в себе структуру хардкора и элементы спид-метала (скорость, а также агрессивность). Альбом Reign in Blood — самый быстрый по скорости исполнения, средний темп — 250 ударов в минуту. На альбоме Diabolus in Musica гитарный строй был опущен на один тон, а на God Hates Us All — на пять полутонов (кварту). На этой пластинке гитаристы играли на семиструнных инструментах. Некоторые фанаты характеризуют этот релиз Slayer как ню-метал, хотя у All Music Guide было противоположное мнение о нём.

Дуэт Ханнемана и Кинга и их совместные гитарные соло названы «дикими и хаотичными». Нередко талант гитаристов характеризуется некоторыми изданиями как «извращённый».

Барабанщик Дэйв Ломбардо активно применяет технику двойных басовых ударных, для чего пользуется двумя бас-бочками вместо одной. Своей скоростной, агрессивной и чёткой игрой Ломбардо заслужил звание «крёстного отца двойной бас-бочки» (по мнению журнала Drummerworld). Во время игры с применением своей излюбленной техники Дэйв не касается пятками земли (англ. «heel-up» technique).

Творческий процесс

Тексты песен писали Джефф Ханнеман, Керри Кинг и Том Арайа. Музыку — Кинг, Ханнеман и Дэйв Ломбардо при помощи Тома Арайа. Первой «пробой пера» Тома Арайа был вклад в написание текстов песен «At Dawn They Sleep» и «Crypts of Eternity» альбома Hell Awaits наряду с Ханнеманом и Кингом (но активное участие принял начиная с альбома South of Heaven), причём Кинг часто оставался в тени своего коллеги-гитариста. Ханнеман заявляет, что написание текстов разрешено всем в Slayer. «Иногда я в духе и у меня накапливается больше материала, то же самое бывает с Керри. Каждый может писать что угодно, если получается нормально, мы используем в песнях, иначе — нет».

При сочинении материала для нового альбома Slayer сперва писали музыку и лишь затем лирику. Керри Кинг и Ханнеман пользовались многодорожечной записью и драм-машиной, чтобы показать остальным участникам сочинённые ими риффы и услышать их мнение. Кинг, Ханнеман или Ломбардо могли внести некоторые изменения, а затем Slayer делали из риффов обычную по структуре композицию и решали, где быть вокалу и гитарным соло.

Критика

Slayer часто обвиняли в симпатиях к нацизму. Это обусловлено тем, что логотип группы с орлом напоминает герб Третьего рейха, а также наклейками СС на гитарах и тематикой лирики некоторых песен (к примеру, «Angel of Death»). Песня «Angel of Death» была написана под влиянием истории о нацисте Йозефе Менгеле. Группе часто задавали вопросы по этому поводу, и участники отвечали, что не оправдывают нацизм, а лишь интересуются этой темой.

Тот факт, что Slayer записали кавер-версию песни «Guilty of Being White» группы Minor Threat, стал причиной подозрений участников группы в поддерживании теории расового превосходства белых. Споры из-за этого привели к тому, что в конце песни строчка «guilty of being white» была заменена на «guilty of being right». Это привело в ярость фронтмена Minor Threat Иэна Маккея (англ. Ian MacKaye), который как автор песни заявил, что такая вариация оскорбительна для него.

В 1995 году филиппинский сенатор Винсенте Сотто потребовал запретить продажу в стране записей Slayer поскольку в некоторых из их песен присутствуют сатанистские призывы, что неприемлемо для христианских Филиппин.

В интервью 2004 года Том Арайа на вопрос «Понимают ли критики, что вы погрязли в пародии?» ответил следующее: «Нет. Люди думают, что мы поём обо всём всерьёз!… В то время были PMRC (Parents Music Resource Center), которые буквально воспринимали наше творчество, а мы всего лишь старались создать себе имидж. Нашей целью было напугать людей». Также Арайа пояснил, что участники группы не оправдывают сатанизм, а лишь интересуются этой темой.

В Фуллертоне (штат Калифорния) реклама нового альбома Slayer на семнадцати автобусных остановках была признана оскорбительной, а изображения черепов на ней и само название группы — неприемлемыми. Городские власти связались с лейблом группы и потребовали, чтобы реклама альбома исчезла с улиц Фуллертона, что и было сделано.

В Индии альбом 2006 года был отозван из продажи усилиями EMI после протестов верующих против обложки пластинки, которая была нарисована Ларри Кэрроллом.

Состав

Текущий состав

• Том Арайа — вокал, бас-гитара (1981—наши дни)
• Керри Кинг — гитара (1981—наши дни)
• Пол Бостаф — ударные (1992—1996, 1997—2002, 2013—наши дни)
• Гэри Холт — гитара (2011—наши дни)

Бывшие участники

• Джефф Ханнеман — гитара (1981—2013)
• Дэйв Ломбардо — ударные (1981—1986, 1987—1992, 2002—2013)
• Джон Детте — ударные (1996—1997, 2013)

Бывшие сессионные музыканты

• Боб Гоурли — ударные (1983)
• Тони Скальоне — ударные (1986—1987)
• Пэт О'Брайэн — гитара (2011)

Временная шкала

<timeline> ImageSize = width:1000 height:300 PlotArea = left:100 bottom:80 top:10 right:1 Alignbars = justify DateFormat = dd/mm/yyyy Period = from:01/01/1981 till:01/01/2017 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy

Legend = orientation:horizontal position:bottom

Colors =

 id:vocals   value:red        legend:Вокал
 id:Bass    value:blue       legend:Бас-гитара
 id:Guitars  value:green      legend:Гитара
 id:touring value:yellow  legend:Концертный_участник
 id:Drums    value:purple     legend:Ударныe
 
 id:bars     value:gray(0.9)

BackgroundColors = bars:bars

Legend = orientation:vertical position:bottom columns:3

Colors=

 id:Lines               value:black        legend:Студийный_альбом

Legend = orientation:horizontal position:bottom

ScaleMajor = increment:2 start:1981 ScaleMinor = unit:year increment:1 start:1981

Legend = orientation:horizontal position:bottom

ScaleMajor = increment:2 start:1981

LineData =

 at:03/12/1983 color:black layer:back
 at:16/09/1985 color:black layer:back
 at:07/10/1986 color:black layer:back
 at:05/07/1988 color:black layer:back
 at:09/10/1990 color:black layer:back
 at:27/09/1994 color:black layer:back
 at:01/01/1996 color:black layer:back
 at:09/06/1998 color:black layer:back
 at:11/09/2001 color:black layer:back
 at:08/08/2006 color:black layer:back
 at:02/11/2009 color:black layer:back
 at:11/09/2015 color:black layer:back

BarData =

 bar:Araya text:"Том Арайа"
 bar:King text:"Керри Кинг"
 bar:Hanneman text:"Джефф Ханнеман"
 bar:Holt text:"Гэри Холт"
 bar:Lombardo text:"Дэйв Ломбардо"
 bar:Scaglione text:"Тони Скаглионе"
 bar:Bostaph text:"Пол Бостаф"
 bar:Dette text:"Джон Детте"

PlotData=

 width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
 bar:Araya     from:start till:end color:Bass
 bar:Araya     from:start till:end        color:vocals width:3
 bar:Hanneman  from:start till:02/05/2013 color:Guitars
 bar:Holt      from:26/04/2011 till:02/05/2013 color:touring width:3
 bar:Holt      from:26/04/2011 till:end color:Guitars
 bar:King      from:start till:end color:Guitars
 bar:Lombardo  from:start till:01/12/1986 color:Drums
 bar:Lombardo  from:01/06/1987 till:01/06/1992 color:Drums
 bar:Lombardo  from:01/01/2002 till:20/02/2013 color:Drums
 bar:Scaglione from:01/12/1986 till:01/06/1987 color:Drums
 bar:Bostaph   from:01/06/1992 till:01/03/1996 color:Drums
 bar:Bostaph   from:01/01/1997 till:25/12/2001 color:Drums
 bar:Bostaph   from:31/05/2013 till:end color:Drums
 bar:Dette     from:01/03/1996 till:01/01/1997 color:Drums

</timeline>

Дискография

• Show No Mercy (1983)
• Hell Awaits (1985)
• Reign in Blood (1986)
• South of Heaven (1988)
• Seasons in the Abyss (1990)
• Divine Intervention (1994)
• Undisputed Attitude (1996)
• Diabolus in Musica (1998)
• God Hates Us All (2001)
• Christ Illusion (2006)
• World Painted Blood (2009)
• Repentless (2015)

Награды

Грэмми

• 2007: «Лучшее исполнение метала» — «Eyes of the Insane»
• 2008: «Лучшее исполнение метала» — «Final Six»

Ссылки

• [myspace.com/Slayer Официальная страница Slayer] (англ.) на сайте Myspace
• Slayer в «Твиттере»
• [www.slayerbootleg.com SLAYER VINYL BOOTLEGS]
• [web.archive.org/web/20070929151040/www.billboard.com/bbcom/bio/index.jsp?&cr=artist&or=ASCENDING&sf=length&pid=5692&kw=Slayer Slayer] (недоступная ссылка с 02-09-2013 (3887 дней) — история, копия) на Billboard  (англ.)
• [www.metal-archives.com/band.php?id=72 Slayer] (англ.) на сайте Encyclopaedia Metallum
• [www.last.fm/ru/music/Slayer Профиль Slayer] на Last.fm
• [www.youtube.com/SlayerTV Видеоканал Slayer] на YouTube

Отрывок, характеризующий Slayer

И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.
Звуки церковного пения прекратились, и послышался голос духовного лица, которое почтительно поздравляло больного с принятием таинства. Больной лежал всё так же безжизненно и неподвижно. Вокруг него всё зашевелилось, послышались шаги и шопоты, из которых шопот Анны Михайловны выдавался резче всех.
Пьер слышал, как она сказала:
– Непременно надо перенести на кровать, здесь никак нельзя будет…
Больного так обступили доктора, княжны и слуги, что Пьер уже не видал той красно желтой головы с седою гривой, которая, несмотря на то, что он видел и другие лица, ни на мгновение не выходила у него из вида во всё время службы. Пьер догадался по осторожному движению людей, обступивших кресло, что умирающего поднимали и переносили.
– За мою руку держись, уронишь так, – послышался ему испуганный шопот одного из слуг, – снизу… еще один, – говорили голоса, и тяжелые дыхания и переступанья ногами людей стали торопливее, как будто тяжесть, которую они несли, была сверх сил их.
Несущие, в числе которых была и Анна Михайловна, поровнялись с молодым человеком, и ему на мгновение из за спин и затылков людей показалась высокая, жирная, открытая грудь, тучные плечи больного, приподнятые кверху людьми, державшими его под мышки, и седая курчавая, львиная голова. Голова эта, с необычайно широким лбом и скулами, красивым чувственным ртом и величественным холодным взглядом, была не обезображена близостью смерти. Она была такая же, какою знал ее Пьер назад тому три месяца, когда граф отпускал его в Петербург. Но голова эта беспомощно покачивалась от неровных шагов несущих, и холодный, безучастный взгляд не знал, на чем остановиться.
Прошло несколько минут суетни около высокой кровати; люди, несшие больного, разошлись. Анна Михайловна дотронулась до руки Пьера и сказала ему: «Venez». [Идите.] Пьер вместе с нею подошел к кровати, на которой, в праздничной позе, видимо, имевшей отношение к только что совершенному таинству, был положен больной. Он лежал, высоко опираясь головой на подушки. Руки его были симметрично выложены на зеленом шелковом одеяле ладонями вниз. Когда Пьер подошел, граф глядел прямо на него, но глядел тем взглядом, которого смысл и значение нельзя понять человеку. Или этот взгляд ровно ничего не говорил, как только то, что, покуда есть глаза, надо же глядеть куда нибудь, или он говорил слишком многое. Пьер остановился, не зная, что ему делать, и вопросительно оглянулся на свою руководительницу Анну Михайловну. Анна Михайловна сделала ему торопливый жест глазами, указывая на руку больного и губами посылая ей воздушный поцелуй. Пьер, старательно вытягивая шею, чтоб не зацепить за одеяло, исполнил ее совет и приложился к ширококостной и мясистой руке. Ни рука, ни один мускул лица графа не дрогнули. Пьер опять вопросительно посмотрел на Анну Михайловну, спрашивая теперь, что ему делать. Анна Михайловна глазами указала ему на кресло, стоявшее подле кровати. Пьер покорно стал садиться на кресло, глазами продолжая спрашивать, то ли он сделал, что нужно. Анна Михайловна одобрительно кивнула головой. Пьер принял опять симметрично наивное положение египетской статуи, видимо, соболезнуя о том, что неуклюжее и толстое тело его занимало такое большое пространство, и употребляя все душевные силы, чтобы казаться как можно меньше. Он смотрел на графа. Граф смотрел на то место, где находилось лицо Пьера, в то время как он стоял. Анна Михайловна являла в своем положении сознание трогательной важности этой последней минуты свидания отца с сыном. Это продолжалось две минуты, которые показались Пьеру часом. Вдруг в крупных мускулах и морщинах лица графа появилось содрогание. Содрогание усиливалось, красивый рот покривился (тут только Пьер понял, до какой степени отец его был близок к смерти), из перекривленного рта послышался неясный хриплый звук. Анна Михайловна старательно смотрела в глаза больному и, стараясь угадать, чего было нужно ему, указывала то на Пьера, то на питье, то шопотом вопросительно называла князя Василия, то указывала на одеяло. Глаза и лицо больного выказывали нетерпение. Он сделал усилие, чтобы взглянуть на слугу, который безотходно стоял у изголовья постели.
– На другой бочок перевернуться хотят, – прошептал слуга и поднялся, чтобы переворотить лицом к стене тяжелое тело графа.
Пьер встал, чтобы помочь слуге.
В то время как графа переворачивали, одна рука его беспомощно завалилась назад, и он сделал напрасное усилие, чтобы перетащить ее. Заметил ли граф тот взгляд ужаса, с которым Пьер смотрел на эту безжизненную руку, или какая другая мысль промелькнула в его умирающей голове в эту минуту, но он посмотрел на непослушную руку, на выражение ужаса в лице Пьера, опять на руку, и на лице его явилась так не шедшая к его чертам слабая, страдальческая улыбка, выражавшая как бы насмешку над своим собственным бессилием. Неожиданно, при виде этой улыбки, Пьер почувствовал содрогание в груди, щипанье в носу, и слезы затуманили его зрение. Больного перевернули на бок к стене. Он вздохнул.
– Il est assoupi, [Он задремал,] – сказала Анна Михайловна, заметив приходившую на смену княжну. – Аllons. [Пойдем.]
Пьер вышел.


В приемной никого уже не было, кроме князя Василия и старшей княжны, которые, сидя под портретом Екатерины, о чем то оживленно говорили. Как только они увидали Пьера с его руководительницей, они замолчали. Княжна что то спрятала, как показалось Пьеру, и прошептала:
– Не могу видеть эту женщину.
– Catiche a fait donner du the dans le petit salon, – сказал князь Василий Анне Михайловне. – Allez, ma pauvre Анна Михайловна, prenez quelque сhose, autrement vous ne suffirez pas. [Катишь велела подать чаю в маленькой гостиной. Вы бы пошли, бедная Анна Михайловна, подкрепили себя, а то вас не хватит.]
Пьеру он ничего не сказал, только пожал с чувством его руку пониже плеча. Пьер с Анной Михайловной прошли в petit salon. [маленькую гостиную.]
– II n'y a rien qui restaure, comme une tasse de cet excellent the russe apres une nuit blanche, [Ничто так не восстановляет после бессонной ночи, как чашка этого превосходного русского чаю.] – говорил Лоррен с выражением сдержанной оживленности, отхлебывая из тонкой, без ручки, китайской чашки, стоя в маленькой круглой гостиной перед столом, на котором стоял чайный прибор и холодный ужин. Около стола собрались, чтобы подкрепить свои силы, все бывшие в эту ночь в доме графа Безухого. Пьер хорошо помнил эту маленькую круглую гостиную, с зеркалами и маленькими столиками. Во время балов в доме графа, Пьер, не умевший танцовать, любил сидеть в этой маленькой зеркальной и наблюдать, как дамы в бальных туалетах, брильянтах и жемчугах на голых плечах, проходя через эту комнату, оглядывали себя в ярко освещенные зеркала, несколько раз повторявшие их отражения. Теперь та же комната была едва освещена двумя свечами, и среди ночи на одном маленьком столике беспорядочно стояли чайный прибор и блюда, и разнообразные, непраздничные люди, шопотом переговариваясь, сидели в ней, каждым движением, каждым словом показывая, что никто не забывает и того, что делается теперь и имеет еще совершиться в спальне. Пьер не стал есть, хотя ему и очень хотелось. Он оглянулся вопросительно на свою руководительницу и увидел, что она на цыпочках выходила опять в приемную, где остался князь Василий с старшею княжной. Пьер полагал, что и это было так нужно, и, помедлив немного, пошел за ней. Анна Михайловна стояла подле княжны, и обе они в одно время говорили взволнованным шопотом:
– Позвольте мне, княгиня, знать, что нужно и что ненужно, – говорила княжна, видимо, находясь в том же взволнованном состоянии, в каком она была в то время, как захлопывала дверь своей комнаты.
– Но, милая княжна, – кротко и убедительно говорила Анна Михайловна, заступая дорогу от спальни и не пуская княжну, – не будет ли это слишком тяжело для бедного дядюшки в такие минуты, когда ему нужен отдых? В такие минуты разговор о мирском, когда его душа уже приготовлена…
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались толще внизу; но он имел вид человека, мало занятого разговором двух дам.
– Voyons, ma bonne Анна Михайловна, laissez faire Catiche. [Оставьте Катю делать, что она знает.] Вы знаете, как граф ее любит.
– Я и не знаю, что в этой бумаге, – говорила княжна, обращаясь к князю Василью и указывая на мозаиковый портфель, который она держала в руках. – Я знаю только, что настоящее завещание у него в бюро, а это забытая бумага…
Она хотела обойти Анну Михайловну, но Анна Михайловна, подпрыгнув, опять загородила ей дорогу.
– Я знаю, милая, добрая княжна, – сказала Анна Михайловна, хватаясь рукой за портфель и так крепко, что видно было, она не скоро его пустит. – Милая княжна, я вас прошу, я вас умоляю, пожалейте его. Je vous en conjure… [Умоляю вас…]
Княжна молчала. Слышны были только звуки усилий борьбы зa портфель. Видно было, что ежели она заговорит, то заговорит не лестно для Анны Михайловны. Анна Михайловна держала крепко, но, несмотря на то, голос ее удерживал всю свою сладкую тягучесть и мягкость.
– Пьер, подойдите сюда, мой друг. Я думаю, что он не лишний в родственном совете: не правда ли, князь?
– Что же вы молчите, mon cousin? – вдруг вскрикнула княжна так громко, что в гостиной услыхали и испугались ее голоса. – Что вы молчите, когда здесь Бог знает кто позволяет себе вмешиваться и делать сцены на пороге комнаты умирающего. Интриганка! – прошептала она злобно и дернула портфель изо всей силы.
Но Анна Михайловна сделала несколько шагов, чтобы не отстать от портфеля, и перехватила руку.
– Oh! – сказал князь Василий укоризненно и удивленно. Он встал. – C'est ridicule. Voyons, [Это смешно. Ну, же,] пустите. Я вам говорю.
Княжна пустила.
– И вы!
Анна Михайловна не послушалась его.
– Пустите, я вам говорю. Я беру всё на себя. Я пойду и спрошу его. Я… довольно вам этого.
– Mais, mon prince, [Но, князь,] – говорила Анна Михайловна, – после такого великого таинства дайте ему минуту покоя. Вот, Пьер, скажите ваше мнение, – обратилась она к молодому человеку, который, вплоть подойдя к ним, удивленно смотрел на озлобленное, потерявшее всё приличие лицо княжны и на перепрыгивающие щеки князя Василья.
– Помните, что вы будете отвечать за все последствия, – строго сказал князь Василий, – вы не знаете, что вы делаете.
– Мерзкая женщина! – вскрикнула княжна, неожиданно бросаясь на Анну Михайловну и вырывая портфель.
Князь Василий опустил голову и развел руками.
В эту минуту дверь, та страшная дверь, на которую так долго смотрел Пьер и которая так тихо отворялась, быстро, с шумом откинулась, стукнув об стену, и средняя княжна выбежала оттуда и всплеснула руками.
– Что вы делаете! – отчаянно проговорила она. – II s'en va et vous me laissez seule. [Он умирает, а вы меня оставляете одну.]
Старшая княжна выронила портфель. Анна Михайловна быстро нагнулась и, подхватив спорную вещь, побежала в спальню. Старшая княжна и князь Василий, опомнившись, пошли за ней. Через несколько минут первая вышла оттуда старшая княжна с бледным и сухим лицом и прикушенною нижнею губой. При виде Пьера лицо ее выразило неудержимую злобу.
– Да, радуйтесь теперь, – сказала она, – вы этого ждали.
И, зарыдав, она закрыла лицо платком и выбежала из комнаты.
За княжной вышел князь Василий. Он, шатаясь, дошел до дивана, на котором сидел Пьер, и упал на него, закрыв глаза рукой. Пьер заметил, что он был бледен и что нижняя челюсть его прыгала и тряслась, как в лихорадочной дрожи.
– Ах, мой друг! – сказал он, взяв Пьера за локоть; и в голосе его была искренность и слабость, которых Пьер никогда прежде не замечал в нем. – Сколько мы грешим, сколько мы обманываем, и всё для чего? Мне шестой десяток, мой друг… Ведь мне… Всё кончится смертью, всё. Смерть ужасна. – Он заплакал.
Анна Михайловна вышла последняя. Она подошла к Пьеру тихими, медленными шагами.
– Пьер!… – сказала она.
Пьер вопросительно смотрел на нее. Она поцеловала в лоб молодого человека, увлажая его слезами. Она помолчала.
– II n'est plus… [Его не стало…]
Пьер смотрел на нее через очки.
– Allons, je vous reconduirai. Tachez de pleurer. Rien ne soulage, comme les larmes. [Пойдемте, я вас провожу. Старайтесь плакать: ничто так не облегчает, как слезы.]
Она провела его в темную гостиную и Пьер рад был, что никто там не видел его лица. Анна Михайловна ушла от него, и когда она вернулась, он, подложив под голову руку, спал крепким сном.
На другое утро Анна Михайловна говорила Пьеру:
– Oui, mon cher, c'est une grande perte pour nous tous. Je ne parle pas de vous. Mais Dieu vous soutndra, vous etes jeune et vous voila a la tete d'une immense fortune, je l'espere. Le testament n'a pas ete encore ouvert. Je vous connais assez pour savoir que cela ne vous tourienera pas la tete, mais cela vous impose des devoirs, et il faut etre homme. [Да, мой друг, это великая потеря для всех нас, не говоря о вас. Но Бог вас поддержит, вы молоды, и вот вы теперь, надеюсь, обладатель огромного богатства. Завещание еще не вскрыто. Я довольно вас знаю и уверена, что это не вскружит вам голову; но это налагает на вас обязанности; и надо быть мужчиной.]
Пьер молчал.
– Peut etre plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n'avais pas ete la, Dieu sait ce qui serait arrive. Vous savez, mon oncle avant hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n'a pas eu le temps. J'espere, mon cher ami, que vous remplirez le desir de votre pere. [После я, может быть, расскажу вам, что если б я не была там, то Бог знает, что бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне не забыть Бориса, но не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание отца.]
Пьер, ничего не понимая и молча, застенчиво краснея, смотрел на княгиню Анну Михайловну. Переговорив с Пьером, Анна Михайловна уехала к Ростовым и легла спать. Проснувшись утром, она рассказывала Ростовым и всем знакомым подробности смерти графа Безухого. Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание отца с сыном было до того трогательно, что она не могла вспомнить его без слез, и что она не знает, – кто лучше вел себя в эти страшные минуты: отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко было смотреть, как он был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы не огорчить умирающего отца. «C'est penible, mais cela fait du bien; ca eleve l'ame de voir des hommes, comme le vieux comte et son digne fils», [Это тяжело, но это спасительно; душа возвышается, когда видишь таких людей, как старый граф и его достойный сын,] говорила она. О поступках княжны и князя Василья она, не одобряя их, тоже рассказывала, но под большим секретом и шопотом.


В Лысых Горах, имении князя Николая Андреевича Болконского, ожидали с каждым днем приезда молодого князя Андрея с княгиней; но ожидание не нарушало стройного порядка, по которому шла жизнь в доме старого князя. Генерал аншеф князь Николай Андреевич, по прозванию в обществе le roi de Prusse, [король прусский,] с того времени, как при Павле был сослан в деревню, жил безвыездно в своих Лысых Горах с дочерью, княжною Марьей, и при ней компаньонкой, m lle Bourienne. [мадмуазель Бурьен.] И в новое царствование, хотя ему и был разрешен въезд в столицы, он также продолжал безвыездно жить в деревне, говоря, что ежели кому его нужно, то тот и от Москвы полтораста верст доедет до Лысых Гор, а что ему никого и ничего не нужно. Он говорил, что есть только два источника людских пороков: праздность и суеверие, и что есть только две добродетели: деятельность и ум. Он сам занимался воспитанием своей дочери и, чтобы развивать в ней обе главные добродетели, до двадцати лет давал ей уроки алгебры и геометрии и распределял всю ее жизнь в беспрерывных занятиях. Сам он постоянно был занят то писанием своих мемуаров, то выкладками из высшей математики, то точением табакерок на станке, то работой в саду и наблюдением над постройками, которые не прекращались в его имении. Так как главное условие для деятельности есть порядок, то и порядок в его образе жизни был доведен до последней степени точности. Его выходы к столу совершались при одних и тех же неизменных условиях, и не только в один и тот же час, но и минуту. С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь был резок и неизменно требователен, и потому, не быв жестоким, он возбуждал к себе страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек. Несмотря на то, что он был в отставке и не имел теперь никакого значения в государственных делах, каждый начальник той губернии, где было имение князя, считал своим долгом являться к нему и точно так же, как архитектор, садовник или княжна Марья, дожидался назначенного часа выхода князя в высокой официантской. И каждый в этой официантской испытывал то же чувство почтительности и даже страха, в то время как отворялась громадно высокая дверь кабинета и показывалась в напудренном парике невысокая фигурка старика, с маленькими сухими ручками и серыми висячими бровями, иногда, как он насупливался, застилавшими блеск умных и точно молодых блестящих глаз.