Solaroad

Solaroad (произносится Солароуд и примерно переводится как «Солнечная дорога») — велосипедная дорожка в городке Кроммени (Занстад, Северная Голландия, Нидерланды). Первое в мире сооружение такого типа, созданное из солнечных батарей.

Описание

Толчком к созданию такого объекта послужила мысль, что солнечные батареи, выполненные в виде дороги, будут иметь заметно бо́льшую площадь, чем аналогичные батареи, установленные на крыше дома, при этом визуальное влияние на ландшафт будет практически незаметным. К примеру, площадь дорог Нидерландов примерно вдвое больше, чем площадь крыш всех домов страны. Длина этой дорожки составляет 72 метра. Электроэнергия, вырабатываемая ею, может быть использована для уличного освещения, подзарядки электромобилей и других нужд. Поверхность дорожки представляет собой сборные панели размером 2,5 на 3,5 метра и толщиной один сантиметр, сделанные из закалённого стекла, под которыми располагаются собственно солнечные батареи. Дорожка выдерживает 12-тонный грузовик. Непосредственно рядом с «солнечной» велодорожкой проложена обычная, предназначенная для тестирования разных типов поверхности.

Исполнителями работ стали Нидерландская организация прикладных научных исследований, Royal Imtech N.V. и Ooms Civiel. Деньги на строительство в размере 1,5 миллиона евро выделила провинция Северная Голландия, которая и стала владельцем объекта. Итоговая стоимость проекта составила 3,5 миллиона евро, недостающую сумму добавили вышеуказанные организации и правительство страны.

Выявленные проблемы

• Загрязнение панелей грязью, снегом и пр.
• Панели не могут изменять угол наклона для аккумулирования как можно большего количества света, как это делается на крышах.
• Тень от проезжающих велосипедистов уменьшает количество света, падающего на дорожку.
• Стоимость наземных солнечных батарей вышла в 3—4 раза дороже аналогичных, устанавливаемых на крышах, таким образом, окупаемость данного проекта превысит 50 лет, хотя первоначально говорилось о 10 годах.
• С учётом того, что один квадратный метр этой дорожки стоил около 1200 долларов и выработка энергии составляет 70 кВт м²/год, то стоимость одного киловатта составляет 86 центов. Для сравнения: «обычное» электричество в стране стоит 5 центов за киловатт.
• Дорожка экологически отнюдь не идеальна: опасения экологов вызывают имеющиеся в её конструкции железобетонные плиты и эпоксидная смола, которые на протяжении длительного срока будут контактировать непосредственно с землёй.

История

Проект разрабатывался с 2009 года. Открытие объекта состоялось 21 октября 2014 года, 12 ноября того же года состоялось повторное торжественное открытие министром экономики, сельского хозяйства и инноваций Хенком Кампом.
С 26 декабря 2014 года по 8 января 2015 года и в октябре 2015 года дорожка была закрыта в связи с ремонтом: на некоторых участках произошло отхождение стеклянного слоя и его повреждение.
За первый месяц работы Solaroad выработала количество энергии, достаточное для жизни одной семьи.
После полугода «испытательного срока» инженеры сообщили, что «результаты лучше, чем ожидалось» — за шесть месяцев каждый квадратный метр дорожки выработал 35 кВт электричества. За это время по дорожке проехали около 150 тысяч велосипедистов.
Австралийский инженер-видеоблогер Дэвид Джонс провёл исследование, изучив выработку электроэнергии за полгода и год Solaroad и обычными солнечными батареями, расположенными на крышах домов неподалёку. Он пришёл к выводу, что традиционные солнечные батареи вдвое эффективнее новой велодорожки.
В настоящее время рассматривается возможность движения электромобилей по дороге такого типа без подзарядки; возможность строительства полноценных автодорог из солнечных батарей, например, во Франции.

См. также

• Умное шоссе
• SolarCity
• Solar Roadways

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Solaroad
• [www.solaroad.nl/ Официальный сайт проекта]  (нид.) (англ.)

Отрывок, характеризующий Solaroad

А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.