Spe Salvi

Spe Salvi
Жанр:	Энциклика
Автор:	Папа Бенедикт XVI
Язык оригинала:	латинский
Дата написания:	2007
Дата первой публикации:	30 ноября 2007 года.

Spe Salvi (Спасены в надежде) — вторая из трёх энциклик Папы римского Бенедикта XVI, опубликованная 30 ноября 2007 года.

Тематика и публикация

Энциклика посвящена теме надежды и продолжает цикл энциклик о христианских добродетелях, так как первой энцикликой папы Бенедикта XVI стала Deus Caritas Est, посвящённая христианской любви.

Энциклика содержит более 18 900 слов, разделённых на пятьдесят параграфов, и состоит из введения и восьми глав. Название энциклики взято из восьмой главы Послания к Римлянам: «Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться? Но когда надеемся того, чего не видим, тогда ожидаем в терпении.» (Рим. 8:24). Комментируя выход энциклики в свет глава пресс-центра Святого Престола Федерико Ломбарди сказал, что энциклика является «абсолютной и персональной» работой папы Бенедикта XVI. Ломбарди также добавил, что папские советники работали над проектом другой энциклики на социальные темы (позднее она была выпущена под именем Caritas in Veritate) и были удивлены, когда папа решил сначала завершить работу над энцикликой о надежде.

Русский перевод энциклики был выпущен московским издательством францисканцев в марте 2008 года.

Структура

• Введение
• Вера есть надежда
• Понятие надежды, основанной на вере, в Новом Завете и в ранней Церкви
• Вечная жизнь — что это такое?
• Индивидуалистична ли христианская надежда?
• Трансформация христианской веры-надежды в Новое время
• Истинный облик христианской надежды
• «Пространства» постижения и осуществления надежды
• Мария, Звезда надежды

Содержание

Основная идея энциклики — рассмотреть роль надежды в христианском учении и проследить её трансформацию в ходе истории. Несмотря на чисто богословское содержание, понтифик очень часто по ходу текста прибегает к историческим примерам и судьбам отдельных личностей. В главе «Вера есть надежда» он приводит пример святой Джузеппины Бахиты, как образец «надежды, исходящей из реальной встречи с Богом». В главе «Понятие надежды, основанной на вере, в Новом Завете и в ранней Церкви» Бенедикт XVI противопоставляет надежду на лучшее будущее через революционно-политические преобразования, такие как восстания Бар-Кохбы или Спартака, которые в итоге потерпели поражения, и надежду, которая была принесена в мир Христом и которая оказалась способна преобразовывать человеческое общество изнутри.

В главе «Трансформация христианской веры-надежды в Новое время» понтифик особо останавливается на эпохе Просвещения и Французской революции, а также на марксизме. Высказывается мысль о том, что Просвещение и марксизм (приведшие соответственно к двум революциям — французской и русской) привели к своеобразному извращению понятия разума. Его превратили в абсолют, не считаясь со слабостью человеческой природы. Параграф 21 энциклики полностью посвящён критике марксизма:

Итак, после революции Ленину пришлось столкнуться с тем, что в трудах его учителя нет никаких указаний о том, как действовать дальше. Да, он говорил о промежуточной фазе диктатуры пролетариата как об одной из необходимостей, которая, однако, в дальнейшем, исчезнет сама собой. Мы прекрасно знаем эту «промежуточную фазу» и знаем, как она развивалась дальше, оставляя за собой удручающее разрушение, вместо того чтобы оздоровлять мир.

Его (Маркса) ошибка лежит глубже. Он забыл, что человек всегда остаётся человеком. Он забыл о человеке и его свободе. Он забыл, что свобода всегда остаётся свободой, даже для зла. Он считал, что после приведения в порядок экономики все остальное встанет на своё место. Его главная ошибка – материализм: на самом деле человек представляет собой отнюдь не только плод экономических условий, и его невозможно оздоровить лишь извне, создав благоприятную экономическую среду.

Говоря о прогрессе Бенедикт XVI цитирует философа Теодора Адорно, по мнению которого «прогресс — это движение человечества от пращи к ядерной бомбе» и делает вывод, что прогресс открывает новые шансы не только для добра, но и для пропасти зла. Настоящий прогресс — это скорее «преодоление всех форм зависимости, это путь к совершенной свободе».

Подытоживая свои мысли в главе «Истинный облик христианской надежды» Бенедикт XVI пишет:

Истинной, великой надеждой человека, остающейся неизменной несмотря на все разочарования, может быть только Бог, возлюбивший нас и продолжающий любить «до конца», до последнего «совершилось».

В главе «Пространства постижения и осуществления надежды» понтифик особо рассматривает три «пространства» надежды, как он называет молитву, страдание и Страшный суд. Говоря о молитве понтифик цитирует Августина Гиппонского и кардинала Нгуен Ван Тхуана, в разделе про страдания — вьетнамского мученика Павла Ле Бао Тина, а в разделе про Страшный суд — Достоевского и Платона. Заключительная глава энциклики посвящена Деве Марии, как «звезде надежды».

Ссылки

• [www.vatican.va/holy_father/benedict_xvi/encyclicals/index_en.htm Текст энциклики на сайте Святого Престола (белорусский, китайский, нидерландский, английский, французский, немецкий, венгерский, итальянский, латынь, польский, португальский, испанский)]
• [archive.is/20131015172948/papst.pro/ru/1354 Русский текст энциклики]
• [www.ng.ru/ng_religii/2007-12-19/3_strike.html Д. Бенси. Удар по Марксу. НГ-Религии, 19.12.2007]
• [natcath.org/NCR_Online/archives2/2007d/122107/122107q.htm John Д. Allen Jr. Benedict waxes lyrical on hope //Nathional Catholic reporter]

Отрывок, характеризующий Spe Salvi

Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.