Sperry Flying Bomb

Летающая бомба Сперри (англ. Sperry «Flying Bomb» — также известна как «Автоматический аэроплан Хьюитта-Сперри») — беспилотный самолёт-снаряд, разработанный по заказу ВМФ США в годы Первой мировой войны. Предназначался для запуска с военных кораблей по площадным береговым объектам (портам и прибрежным городам) на дистанции до 80 км. С 1917 по 1922 год был проведён ряд испытаний, но из-за многочисленных неудач программа была закрыта.

История

Ещё до начала Первой мировой войны, идея воздушного оружия, управляемого без участия пилота, привлекала внимание конструкторов. В 1849 году, австрийцы пытались использовать для бомбардировки Венеции воздушные шары с часовым механизмом сброса бомб, запускаемые по направлению ветра к осаждённому городу и сбрасывающие на него зажигательные и разрывные боеприпасы. Попытка в целом, оказалась неудачной, но идея создания беспилотного летательного аппарата для поражения целей противника продолжала развиваться.

В 1910 году, американский инженер Элмер А. Сперри, работавший над гироскопическими системами для военных кораблей, предложил использовать вращающийся гироскоп для автоматического управления летящим самолётом. Он рассчитывал, что с помощью адаптации морских гироскопических компасов к самолёту, удастся добиться устойчивого полёта без участия человека. Флот заинтересовался предложением Сперри и в 1913 году году провел ряд опытов с гироскопической стабилизацией обычного гидроплана.

В 1914 году, когда в Европе начиналась война, Элмер Сперри и его сын Лоуренс наблюдали за первыми попытками применения боевой авиации. Вернувшись в Америку, Сперри совместно с изобретателем Хьюиттом предложили в 1916 году вниманию флота детально проработанный проект «воздушной торпеды». Сперри предлагал запускать «воздушную торпеду» с борта корабля или с воды в направлении военных кораблей противника — аппарат должен был лететь на малой высоте, автоматически удерживая курс и в расчётный момент времени переходить в планирование, поражая вражеский корабль в борт или в надстройку. Предложение вызвало заметный интерес ВМФ и бюро боеприпасов (англ. Bureau of Ordance), под руководством лейтенанта Т. С. Вилкинсона детально изучило проект и представленный конструкторами образец автопилота. Комиссия сочла, что система не обеспечивает точности, необходимой для попадания даже в неподвижный корабль (не говоря уже о маневрирующем), но представляет определённый интерес в плане возможности бомбардировки береговых объектов. Отношения США и Центральных Держав непрерывно ухудшались, вероятность вступления США в войну была достаточно высока и ВМФ был крайне заинтересован в создании нового оружия, способного обеспечить преимущества в этой и без того уже опрокинувшей все старые доктрины и предположения войне.

Когда США в 1917 году объявили войну Германии, Сперри, поддерживаемый консультационным советом ВМФ, направил своё предложение секретарю по военно-морским делам, с просьбой о выделении 50 тыс. долларов на проведение конструкторских работ. Идея настолько заинтересовала сенаторов, что правительство без колебаний одобрило разработку даже двух видов летающих бомб — управляемой по радио и другой, полностью беспилотной. 17 мая 1917 года, секретариат ВМФ согласился выделить 200 тыс. долларов на проведение экспериментов, а ВМФ предоставил пять летающих лодок Curtiss N-9 для экспериментов с автопилотом.

Эксперименты с автопилотом начались в сентябре 1917 года. Оснащённые автопилотом гидропланы показывали себя в целом, достаточно хорошо. Была продемонстрирована точность достижения заданной точки с отклонением в 3,2 км на дальности в 50 км. Флот счёл эти опыты удачными в достаточной степени, чтобы сразу же после испытаний заказать партию из шести образцов «летающих бомб» на фирме «Кёртисс».

Конструкция

«Летающая бомба Сперри» была довольно крупным цельнодеревянным бипланом, с решетчатым хвостом и тянущим двухлопастным пропеллером. В движение её приводил поршневой двигатель Curtiss OX-5, мощностью в 100 лошадиных сил. При размахе крыла около 7,6 метра и массе 680 килограммов, «бомба» могла лететь со скоростью до 145 км/ч на расстояние до 80 километров.

В корпусе «летающей бомбы» должен был размещаться заряд взрывчатого вещества массой около 450 кг (1000 фунтов). Управление бомбой осуществлялось с помощью двух механических гироскопов: один стабилизировал бомбу в полёте (по крену), другой удерживал её на заданном курсе. Для регулировки высоты полёта, бомба была оснащена барометрическим альтиметром, предварительно выставляемым (до запуска) на определённое фиксированное значение.

Следует отметить, что никаких предварительных продувок моделей в аэродинамической трубе или иных мероприятий характерных для стадии отработки летательных аппаратов не выполнялось.

Испытания

Первая попытка запустить «бомбу» была предпринята в ноябре 1917 года. Для её старта Сперри использовал первоначально подвеску бомбы на длинном, натянутом между столбами тросе. Бомба скользила по тросу, имевшему уклон вниз по склону холма и набрав достаточную скорость, отсоединялась от него. В ноябре-декабре 1917 года, были проведены три попытки запуска, но все они оказались безуспешными, в основном, из-за проблем с механизмом запуска.

Отказавшись от троса, Сперри решил вернуться к ранее предложенной (но отвергнутой в пользу «простого» решения) гравитационной катапульте. Теперь «бомбы» должны были запускаться с рельсовой тележки, двигающейся по рельсам длиной 46 метров при помощи троса, натягиваемого через механическую передачу трёхтонным грузом, падающим с девятиметровой башни. Несколько практических проверок показали работоспособность такой системы, но попытка запустить, собственно, «бомбу», опять завершилась неудачей: при запуске аппарат соскочил с тележки, зацепился за рельс и повредил пропеллер.

Наконец, после длительных экспериментов, в январе 1918 года Сперри удалось поднять «бомбу» в воздух. Но полёт продлился лишь несколько секунд: бомба потеряла управление и упала. Стало ясно, что без пилотируемых испытаний отработать механизм невозможно, два образца бомбы были оснащены креслом пилота и примитивными приборами управления, контролировать которые решил сам Сперри. Один из этих образцов разбился сразу после старта (изобретатель не пострадал), но второму удалось совершить пилотируемый полёт на небольшую дистанцию.

Решив отработать аэродинамику и систему управления бомбы, Сперри установил её на корпусе автомобиля компании «Marmon». На ровной трассе, машина разгонялась до 130 километров в час и набегающий поток воздуха взаимодействовал с аэродинамическими плоскостями «бомбы» примерно так же, как и в случае настоящего полёта. С помощью этой испытательной платформы, Сперри удалось решить ряд проблем с регулировкой автопилота и в конечном итоге, 6 марта 1918 года, именно с разогнавшегося «Marmon» бомба была запущена в свой первый удачный полёт. В ходе этого испытания, снаряд стабильно пролетел 910 метров, став первым беспилотным аппаратом совершившим управляемый полёт.

Сперри продолжал испытания летающих бомб до сентября 1918 года, когда в результате аварий были окончательно израсходованы все изготовленные снаряды. На изготовление новой партии флот денег не выделил, не удовлетворенный результатами. Сперри пришлось вернуться к опытам с модернизированными летающими лодками N-9, и в октябре одна из них (с смонтированным автопилотом) была поднята в воздух без пилота на борту. Автопилот работал отлично, стабилизировав машину в воздухе, но таймерное устройство, которое должно было направить летающую лодку вниз после достижения расчетной дистанции в 12800 метров, не сработало. N-9 продолжала полет по заданному курсу, до тех пор пока не исчезла из виду над океаном.

Последующие эксперименты

После окончания войны, флот, тем не менее, сохранил интерес к программе. Финансирование проекта продолжалось до 1922 года, но неспособность автоматики тогдашнего времени обеспечить полностью стабильный полет привела к тому, что в итоге проект был закрыт.

Литература

• Werrell, Kenneth P. [handle.dtic.mil/100.2/ADA162646 The Evolution of the Cruise Missile]. — Maxwell Air Force Base, Alabama: Air University Press, 1985. — 289 p.
• Laurence R. Newcome. Unmanned Aviation: A Brief History of Unmanned Aerial Vehicles. — American Institute of Aeronautics and Astronautics, 2004. — 172 p. — ISBN 1563476444.

Отрывок, характеризующий Sperry Flying Bomb

– Наташа? – проговорила она.
И для Сони и для графини известие это имело в первую минуту только одно значение. Они знали свою Наташу, и ужас о том, что будет с нею при этом известии, заглушал для них всякое сочувствие к человеку, которого они обе любили.
– Наташа не знает еще; но он едет с нами, – сказала Соня.
– Ты говоришь, при смерти?
Соня кивнула головой.
Графиня обняла Соню и заплакала.
«Пути господни неисповедимы!» – думала она, чувствуя, что во всем, что делалось теперь, начинала выступать скрывавшаяся прежде от взгляда людей всемогущая рука.
– Ну, мама, все готово. О чем вы?.. – спросила с оживленным лицом Наташа, вбегая в комнату.
– Ни о чем, – сказала графиня. – Готово, так поедем. – И графиня нагнулась к своему ридикюлю, чтобы скрыть расстроенное лицо. Соня обняла Наташу и поцеловала ее.
Наташа вопросительно взглянула на нее.
– Что ты? Что такое случилось?
– Ничего… Нет…
– Очень дурное для меня?.. Что такое? – спрашивала чуткая Наташа.
Соня вздохнула и ничего не ответила. Граф, Петя, m me Schoss, Мавра Кузминишна, Васильич вошли в гостиную, и, затворив двери, все сели и молча, не глядя друг на друга, посидели несколько секунд.
Граф первый встал и, громко вздохнув, стал креститься на образ. Все сделали то же. Потом граф стал обнимать Мавру Кузминишну и Васильича, которые оставались в Москве, и, в то время как они ловили его руку и целовали его в плечо, слегка трепал их по спине, приговаривая что то неясное, ласково успокоительное. Графиня ушла в образную, и Соня нашла ее там на коленях перед разрозненно по стене остававшимися образами. (Самые дорогие по семейным преданиям образа везлись с собою.)
На крыльце и на дворе уезжавшие люди с кинжалами и саблями, которыми их вооружил Петя, с заправленными панталонами в сапоги и туго перепоясанные ремнями и кушаками, прощались с теми, которые оставались.
Как и всегда при отъездах, многое было забыто и не так уложено, и довольно долго два гайдука стояли с обеих сторон отворенной дверцы и ступенек кареты, готовясь подсадить графиню, в то время как бегали девушки с подушками, узелками из дому в кареты, и коляску, и бричку, и обратно.
– Век свой все перезабудут! – говорила графиня. – Ведь ты знаешь, что я не могу так сидеть. – И Дуняша, стиснув зубы и не отвечая, с выражением упрека на лице, бросилась в карету переделывать сиденье.
– Ах, народ этот! – говорил граф, покачивая головой.
Старый кучер Ефим, с которым одним только решалась ездить графиня, сидя высоко на своих козлах, даже не оглядывался на то, что делалось позади его. Он тридцатилетним опытом знал, что не скоро еще ему скажут «с богом!» и что когда скажут, то еще два раза остановят его и пошлют за забытыми вещами, и уже после этого еще раз остановят, и графиня сама высунется к нему в окно и попросит его Христом богом ехать осторожнее на спусках. Он знал это и потому терпеливее своих лошадей (в особенности левого рыжего – Сокола, который бил ногой и, пережевывая, перебирал удила) ожидал того, что будет. Наконец все уселись; ступеньки собрались и закинулись в карету, дверка захлопнулась, послали за шкатулкой, графиня высунулась и сказала, что должно. Тогда Ефим медленно снял шляпу с своей головы и стал креститься. Форейтор и все люди сделали то же.
– С богом! – сказал Ефим, надев шляпу. – Вытягивай! – Форейтор тронул. Правый дышловой влег в хомут, хрустнули высокие рессоры, и качнулся кузов. Лакей на ходу вскочил на козлы. Встряхнуло карету при выезде со двора на тряскую мостовую, так же встряхнуло другие экипажи, и поезд тронулся вверх по улице. В каретах, коляске и бричке все крестились на церковь, которая была напротив. Остававшиеся в Москве люди шли по обоим бокам экипажей, провожая их.
Наташа редко испытывала столь радостное чувство, как то, которое она испытывала теперь, сидя в карете подле графини и глядя на медленно подвигавшиеся мимо нее стены оставляемой, встревоженной Москвы. Она изредка высовывалась в окно кареты и глядела назад и вперед на длинный поезд раненых, предшествующий им. Почти впереди всех виднелся ей закрытый верх коляски князя Андрея. Она не знала, кто был в ней, и всякий раз, соображая область своего обоза, отыскивала глазами эту коляску. Она знала, что она была впереди всех.
В Кудрине, из Никитской, от Пресни, от Подновинского съехалось несколько таких же поездов, как был поезд Ростовых, и по Садовой уже в два ряда ехали экипажи и подводы.
Объезжая Сухареву башню, Наташа, любопытно и быстро осматривавшая народ, едущий и идущий, вдруг радостно и удивленно вскрикнула:
– Батюшки! Мама, Соня, посмотрите, это он!
– Кто? Кто?
– Смотрите, ей богу, Безухов! – говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
– Ей богу, Безухов, в кафтане, с каким то старым мальчиком! Ей богу, – говорила Наташа, – смотрите, смотрите!
– Да нет, это не он. Можно ли, такие глупости.
– Мама, – кричала Наташа, – я вам голову дам на отсечение, что это он! Я вас уверяю. Постой, постой! – кричала она кучеру; но кучер не мог остановиться, потому что из Мещанской выехали еще подводы и экипажи, и на Ростовых кричали, чтоб они трогались и не задерживали других.
Действительно, хотя уже гораздо дальше, чем прежде, все Ростовы увидали Пьера или человека, необыкновенно похожего на Пьера, в кучерском кафтане, шедшего по улице с нагнутой головой и серьезным лицом, подле маленького безбородого старичка, имевшего вид лакея. Старичок этот заметил высунувшееся на него лицо из кареты и, почтительно дотронувшись до локтя Пьера, что то сказал ему, указывая на карету. Пьер долго не мог понять того, что он говорил; так он, видимо, погружен был в свои мысли. Наконец, когда он понял его, посмотрел по указанию и, узнав Наташу, в ту же секунду отдаваясь первому впечатлению, быстро направился к карете. Но, пройдя шагов десять, он, видимо, вспомнив что то, остановился.
Высунувшееся из кареты лицо Наташи сияло насмешливою ласкою.
– Петр Кирилыч, идите же! Ведь мы узнали! Это удивительно! – кричала она, протягивая ему руку. – Как это вы? Зачем вы так?
Пьер взял протянутую руку и на ходу (так как карета. продолжала двигаться) неловко поцеловал ее.
– Что с вами, граф? – спросила удивленным и соболезнующим голосом графиня.
– Что? Что? Зачем? Не спрашивайте у меня, – сказал Пьер и оглянулся на Наташу, сияющий, радостный взгляд которой (он чувствовал это, не глядя на нее) обдавал его своей прелестью.
– Что же вы, или в Москве остаетесь? – Пьер помолчал.
– В Москве? – сказал он вопросительно. – Да, в Москве. Прощайте.
– Ах, желала бы я быть мужчиной, я бы непременно осталась с вами. Ах, как это хорошо! – сказала Наташа. – Мама, позвольте, я останусь. – Пьер рассеянно посмотрел на Наташу и что то хотел сказать, но графиня перебила его:
– Вы были на сражении, мы слышали?
– Да, я был, – отвечал Пьер. – Завтра будет опять сражение… – начал было он, но Наташа перебила его:
– Да что же с вами, граф? Вы на себя не похожи…
– Ах, не спрашивайте, не спрашивайте меня, я ничего сам не знаю. Завтра… Да нет! Прощайте, прощайте, – проговорил он, – ужасное время! – И, отстав от кареты, он отошел на тротуар.
Наташа долго еще высовывалась из окна, сияя на него ласковой и немного насмешливой, радостной улыбкой.


Пьер, со времени исчезновения своего из дома, ужа второй день жил на пустой квартире покойного Баздеева. Вот как это случилось.
Проснувшись на другой день после своего возвращения в Москву и свидания с графом Растопчиным, Пьер долго не мог понять того, где он находился и чего от него хотели. Когда ему, между именами прочих лиц, дожидавшихся его в приемной, доложили, что его дожидается еще француз, привезший письмо от графини Елены Васильевны, на него нашло вдруг то чувство спутанности и безнадежности, которому он способен был поддаваться. Ему вдруг представилось, что все теперь кончено, все смешалось, все разрушилось, что нет ни правого, ни виноватого, что впереди ничего не будет и что выхода из этого положения нет никакого. Он, неестественно улыбаясь и что то бормоча, то садился на диван в беспомощной позе, то вставал, подходил к двери и заглядывал в щелку в приемную, то, махая руками, возвращался назад я брался за книгу. Дворецкий в другой раз пришел доложить Пьеру, что француз, привезший от графини письмо, очень желает видеть его хоть на минутку и что приходили от вдовы И. А. Баздеева просить принять книги, так как сама г жа Баздеева уехала в деревню.