Squeeze

Squeeze
Жанры	новая волна поп-рок пауэр-поп паб-рок
Годы	1974 — 1982 1985 — 1989 2007 — настоящее время
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Лондон, Англия
Лейблы	A&M Records Reprise Records Ark 21 Records I.R.S. Records Quixotic Records
Состав	Крис Диффорд Гленн Тилбрук Джон Бентли Стивен Лардж Саймон Хэнсон
Бывшие участники	Джулc Холланд Пол Ганн Хэрри Какулли Гилсон Лэвис Пол Кэррак Дон Сноу Крис Холланд Кейт Уилкинсон Энди Меткалф Мэтт Ирвинг Пит Томас Кевин Уилкинсон Эшли Соэн Хилэйр Пенда Крик Брэйд
[www.squeezefan.com/ Squeezefan.com]

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Squeeze — британская группа новой волны, образовавшаяся в 1974 году в Лондоне, Англия, и мотивы панк-, паб-, глэм- и арт-рока соединившая в своём творчестве с классической поп-традицией 1960-х годов. Крис Диффорд и Гленн Тилбрук (первый из них писал тексты, второй — музыку) никогда не скрывали того, что своими кумирами считают Леннона и Маккартни. Squeeze (согласно Allmusic) не приблизились к вершинам, на которые взошли The Beatles, «по причинам, которые, скорее говорят в их пользу… Диффорд и Тилбрук писали ироничные, утонченные песни, с одной стороны отвечавшие поп-стандартам, с другой — насыщенные литературными и музыкальными аллюзиями».

Если Британия признала Squeeze сразу же (синглы «Take Me I’m Yours» и «Up the Junction» стали топ-10-хитами), то в США они шли к успеху с трудом и в топ-40 попали впервые лишь в 1987 году, через десять лет после выпуска дебютного альбома, но и за океаном постепенно Squeeze завоевали авторитет. Такие их вещи, как «Another Nail In My Heart», «Pulling Mussels (From the Shell)», «Tempted», «Black Coffee In Bed» (наряду с двумя упомянутыми хитами) нередко звучали на американском радио, а сборник Singles — 45’s and Under (# 47, 1983) стал в США платиновым.

История группы

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

История группы началась, когда Крис Диффорд поместил на витрине музыкального магазина объявление, и на него откликнлся другой начинающий автор и гитарист Гленн Тилбрук. В марте 1974 года к ним присоеднились клавишник Джулз Холланд и барабанщик Пол Ганн (англ. Paul Gunn). Квартет назвал себя Squeeze — в честь (по общему мнению самого «сомнительного» (в отношении, как качества, так и авторства) альбома Velvet Underground и вскоре приобрёл известность на лондонской паб-сцене, хоть и исполнял музыку мягкую и вычурную, мало напоминавшую типичный паб-рок.

В 1976 году к составу присоединился бас-гитарист Харри Какулли (англ. Harry Kakoulli), а Ганна заменил барабанщик Гилсон Лэвис (англ. Gilson Lavis), в недавнем прошлом — гастрольный менеджер Чака Берри. Записав несколько вещей для RCA Records (которые были лейблом отвергнуты), квинтет подписал контракт с только что образовавшимся BTM — лейблом и менеджмент-компанией Майлза Копленда. BTM обанкротился в начале 1977 года, но Копленду удалось договориться с Джоном Кейлом, и тот помог группе записать дебютный EP Packet of Three, выпущенный Deptford Fun City Records летом 1977 года.

Затем Кейл подписал для группы контракт с A&M Records, компанией, едва оправившейся после катастрофического трехмесячного «союза» с Sex Pistols. Выпущенный весной 1978 года дебютный альбом в Британии — во избежание путаницы с американской группой Tight Squeeze — вышел под заголовком UK Squeeze (в США — Squeeze). Этому предшествовал успех первого сингла «Take Me I’m Yours», в апреле поднявшегося до #19 в UK Singles Chart. Раннее звучание группы оказалось отражено в нем лишь отчасти, поскольку Джон Кейл по собственному вкусу сформировал его содержание и сгладил паб-роковые мотивы.

Первый большой международный успех группе принес второй альбом Cool for Cats (два сингла из него, заглавный трек и «Up the Junction» поднялись в Британии до #2), за которым последовал мини-альбом 6 Squeeze Songs Crammed Into One Ten-Inch Record EP. Вскоре после выхода второго альбома Какулли был уволен из состава и его заменил Джон Бентли (англ. John Bentley).

Выпущенный весной 1980 года Argybargy был хорошо принят критикой и принес группе еще два британских хита: «Another Nail In My Heart» и «Pulling Mussels (From the Shell)». Обе песни наряду с «If I Didn’t Love You» имели успех в клубах Америки и на колледж-радио. Но тут в группе наметился творческий кризис: фортепиано Холланда, увлекшегося наигрышами в духе буги-вуги, больше не вписывалось в замысловатые аранжировки Диффорда и Тилбрука. Осенью 1980 года клавишник ушел из группы, собрал собственный состав Millionaires, а в группе был заменен Полом Карраком, до этого игравший в паб-рок-группе Ace.

Под впечатлением от комплиментов (музыкальная критика по обе стороны океана уже называла их «новыми Ленноном-Маккартни») Диффорд и Тилбрук попытались создать своего «Сержанта», записав в 1981 году альбом East Side Story. Сначала продюсером должен был стать Дэйв Эдмундс, но в конечном итоге работа была выполнена Элвисом Костелло и Роджером Бехирианом (Roger Bechirian). Выпущенный летом 1981 года, East Side Story собрал прекрасные отзывы, но ожидавшегося коммерческого прорыва не принес, поднявшись до 19-го места в Великобритании и до 44-го — в США. Сингл «Tempted» (где спел Каррак) провалился в Англии, но стал первым американским Top 50-хитом. За ним последовал уже британский хит «Labelled With Love». Каррак ушел в конце 1981 года и присоединился к аккомпанирующему составу кантри-певицы Карлин Картер. Его заменил Дон Сноу (англ. Don Snow), пианист с классическим образованием, прежде игравший в The Sinceros.

С момента образования Squeeze гастролировали и записывались беспрерывно: первые признаки творческой усталости проявились в альбоме Sweets From a Stranger. В США он поднялся до 32 места (и это достижение здесь для группы осталось наивысшим), но критикой был встречен прохладно. Сингл «Black Coffee in Bed» в Англии достиг лишь 51-го места. Летом того же года Squeeze триумфально выступили в нью-йоркском Мэдисон Сквер Гарден, однако, разочарованные относительным неуспехом, Диффорд и Тилбрук решили полгода спустя распустить группу. Выпущенный вскоре после распада сборник Singles — 45’s and Under поднялся в Британии до 3-го места, а в США в конечном итоге стал платиновым.

Диффорд и Тилбрук, хоть и распустили Squeeze, сотрудничества прекращать и не собирались: они просто хотели иметь полную свободу побочного творчества, представляя себя сонграйтерами в традициях Тин Пэн Элли. Их песни появились в репертуаре Хелен Шапиро, Пола Янга, Билли Бремнера и Джулза Холланда. Дуэт работал и над мюзиклом «Labelled With Love» (построенном целиком на их песенном материале): постановка эта прошла в Дептфорде, Англия, ранней весной 1983 года. Альбом Difford & Tilbrook (1984), в котором, помимо сглаженного звучания дуэт продемонстрировал новый имидж (длинные волосы, плащи), имел лишь умеренный успех. В начале 1985 году реформированные Squeeze (Диффорд, Тилбрук, Холланд и Лэвис — последний к тому времени работал уже таксистом) сначала дали благотворительный концерт, а потом вышли на гастроли, с новым басистом Кейтом Уилкинсоном (англ. Keith Wilkinson).

Вышедший осенью 1985 года альбом Cosi Fan Tutti Frutti был высоко оценен критикой, но коммерческого успеха не имел. В 1986 году к группе в качестве второго клавишника присоединился Энди Меткалф (англ. Andy Metcalfe) из группы Робина Хичкока The Egyptians, игравший до этого (с ним же) в Soft Boys. Babylon and On (осень 1987 года) стал неожиданным хитом, поднявшись в Англии до 14-го места. Сингл «Hourglass» благодаря активной ротации на MTV стал американским хитом (#15, Billboard Hot 100). Проведя с группой всемирное турне (в ходе которого она вновь выступила на сцене Мэдисон Сквер Гарден и стала хедлайнером фестиваля в Рединге), Меткалф покинул состав, и замену ему искать не стали.

Следующий альбом Frank (1989) оказался обделен вниманием A&M и по обе стороны океана продавался плохо. В разгаре последовавшего затем турне группа узнала, что A&M разрывает с нею контракт. По окончании гастролей Холланд ушел из Squeeze, занявшись сольной карьерой и работой на телевидении (в течение многих лет он оставался ведущим популярнейшей музыкальной программы).

Весной 1990 года на I.R.S. Records вышел концертный альбом A Round and a Bout, а год спустя Squeeze подписали контракт с Reprise Records и здесь выпустили Play — альбом, в записи которого принимали участие поочередно три клавишника: Стив Нив, Брюс Хорнсби и Мэтт Ирвинг (в ходе последующего турне с группой играли Дон Сноу и Кэрол Айзакс). В 1992 году дуэт Difford & Tilbrook начал давать акустические концерты, но группа не распалась: напротив, Нив стал её постоянным участником, а Лэвиса (который присоединился к группе Джуоза Холланда) за ударными заменил Пит Томас (как и Нив, — участник группы Элвиса Костелло The Attractions).

В 1993 году Squeeze вернулись на A&M и выпустили здесь новый альбом Some Fantastic Place (с Томасом за ударными и Кэрраком за клавишными): он поднялся в Британии до 26 места, но в США прошел незамеченным. Затем Томаса заменил Энди Ньюмарк (англ. Andy Newmark), а бас-гитаристом вновь стал Кейт Уилкинсон: в этом составе был записан альбом Ridiculous (1995), имевший умеренный успех, равно как и два сингла из него, «This Summer» и «Electric Trains».

В 1996 году вышли сборники Piccadilly Collection (США) и двойник Excess Moderation (Британия). Год спустя A&M выпустила в Британии бокс-сет Six of One…, на котором представила ремастеринг материала первых шести альбомов плюс по два бонус-трека на каждом диске. Второй бокс (с материалом следующих шести альбомов) планировалось выпустить в 1998 году, но лейбл прекратил своё существование, а Squeeze к этому времени выполнили перед ним все контрактные обязательства. Подписав контракт с независимым Quixotic Records, группа в ноябре 1998 года выпустила альбом Domino. Вместе с Диффордом и Тилбруком пластинку записывали Крис Холланд (брат Джулза, клавишные), Хилер Пенда (бас-гитара) и Эшли Соан (ударные, экс- Del Amitri).

Squeeze распались в 1999 году, но воссоединились в 2007 году и провели гастроли по США и Британии.

Ссылки

• [www.squeezefan.com/ Официальный сайт]
• [www.packetofthree.com/ Squeeze-архив]
• [www.squeeze-discography.co.uk/ Полная дискография Squeeze]

Дискография

Студийные альбомы

• Squeeze (1978)
• Cool for Cats (1979)
• Argybargy (1980)
• East Side Story (1981)
• Sweets from a Stranger (1982)
• Cosi Fan Tutti Frutti (1985)
• Babylon and On (1987)
• Frank (1989)
• Play (1991)
• Some Fantastic Place (1993)
• Ridiculous (1995)
• Domino (1998)

EP’s

• Packet of Three (1977)

Концертные альбомы

• A Round and a Bout (1990)
• Live at the Royal Albert Hall (1999)
• Five Live (2007)

Сборники

• Singles — 45’s and Under (1982)
• Classics, Vol. 25 (1987)
• Greatest Hits (1992)
• Piccadilly Collection (1996)
• Excess Moderation (1996)
• Six Of One… (6-CD бокс-сет), 1997
• Master Series (1998)
• Up The Junction (2000)
• Big Squeeze: The Very Best Of Squeeze (2002)
• Gold (США, 2005)
• The Squeeze Story (2006)
• Essential Squeeze (2007)

Отрывок, характеризующий Squeeze

Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.
Борис в эту минуту уже ясно понял то, что он предвидел прежде, именно то, что в армии, кроме той субординации и дисциплины, которая была написана в уставе, и которую знали в полку, и он знал, была другая, более существенная субординация, та, которая заставляла этого затянутого с багровым лицом генерала почтительно дожидаться, в то время как капитан князь Андрей для своего удовольствия находил более удобным разговаривать с прапорщиком Друбецким. Больше чем когда нибудь Борис решился служить впредь не по той писанной в уставе, а по этой неписанной субординации. Он теперь чувствовал, что только вследствие того, что он был рекомендован князю Андрею, он уже стал сразу выше генерала, который в других случаях, во фронте, мог уничтожить его, гвардейского прапорщика. Князь Андрей подошел к нему и взял за руку.
– Очень жаль, что вчера вы не застали меня. Я целый день провозился с немцами. Ездили с Вейротером поверять диспозицию. Как немцы возьмутся за аккуратность – конца нет!
Борис улыбнулся, как будто он понимал то, о чем, как об общеизвестном, намекал князь Андрей. Но он в первый раз слышал и фамилию Вейротера и даже слово диспозиция.
– Ну что, мой милый, всё в адъютанты хотите? Я об вас подумал за это время.
– Да, я думал, – невольно отчего то краснея, сказал Борис, – просить главнокомандующего; к нему было письмо обо мне от князя Курагина; я хотел просить только потому, – прибавил он, как бы извиняясь, что, боюсь, гвардия не будет в деле.
– Хорошо! хорошо! мы обо всем переговорим, – сказал князь Андрей, – только дайте доложить про этого господина, и я принадлежу вам.
В то время как князь Андрей ходил докладывать про багрового генерала, генерал этот, видимо, не разделявший понятий Бориса о выгодах неписанной субординации, так уперся глазами в дерзкого прапорщика, помешавшего ему договорить с адъютантом, что Борису стало неловко. Он отвернулся и с нетерпением ожидал, когда возвратится князь Андрей из кабинета главнокомандующего.
– Вот что, мой милый, я думал о вас, – сказал князь Андрей, когда они прошли в большую залу с клавикордами. – К главнокомандующему вам ходить нечего, – говорил князь Андрей, – он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации», подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов и ординарцев, скоро будет батальон. Но вот что мы сделаем: у меня есть хороший приятель, генерал адъютант и прекрасный человек, князь Долгоруков; и хотя вы этого можете не знать, но дело в том, что теперь Кутузов с его штабом и мы все ровно ничего не значим: всё теперь сосредоточивается у государя; так вот мы пойдемте ка к Долгорукову, мне и надо сходить к нему, я уж ему говорил про вас; так мы и посмотрим; не найдет ли он возможным пристроить вас при себе, или где нибудь там, поближе .к солнцу.
Князь Андрей всегда особенно оживлялся, когда ему приходилось руководить молодого человека и помогать ему в светском успехе. Под предлогом этой помощи другому, которую он по гордости никогда не принял бы для себя, он находился вблизи той среды, которая давала успех и которая притягивала его к себе. Он весьма охотно взялся за Бориса и пошел с ним к князю Долгорукову.
Было уже поздно вечером, когда они взошли в Ольмюцкий дворец, занимаемый императорами и их приближенными.
В этот самый день был военный совет, на котором участвовали все члены гофкригсрата и оба императора. На совете, в противность мнения стариков – Кутузова и князя Шварцернберга, было решено немедленно наступать и дать генеральное сражение Бонапарту. Военный совет только что кончился, когда князь Андрей, сопутствуемый Борисом, пришел во дворец отыскивать князя Долгорукова. Еще все лица главной квартиры находились под обаянием сегодняшнего, победоносного для партии молодых, военного совета. Голоса медлителей, советовавших ожидать еще чего то не наступая, так единодушно были заглушены и доводы их опровергнуты несомненными доказательствами выгод наступления, что то, о чем толковалось в совете, будущее сражение и, без сомнения, победа, казались уже не будущим, а прошедшим. Все выгоды были на нашей стороне. Огромные силы, без сомнения, превосходившие силы Наполеона, были стянуты в одно место; войска были одушевлены присутствием императоров и рвались в дело; стратегический пункт, на котором приходилось действовать, был до малейших подробностей известен австрийскому генералу Вейротеру, руководившему войска (как бы счастливая случайность сделала то, что австрийские войска в прошлом году были на маневрах именно на тех полях, на которых теперь предстояло сразиться с французом); до малейших подробностей была известна и передана на картах предлежащая местность, и Бонапарте, видимо, ослабленный, ничего не предпринимал.
Долгоруков, один из самых горячих сторонников наступления, только что вернулся из совета, усталый, измученный, но оживленный и гордый одержанной победой. Князь Андрей представил покровительствуемого им офицера, но князь Долгоруков, учтиво и крепко пожав ему руку, ничего не сказал Борису и, очевидно не в силах удержаться от высказывания тех мыслей, которые сильнее всего занимали его в эту минуту, по французски обратился к князю Андрею.
– Ну, мой милый, какое мы выдержали сражение! Дай Бог только, чтобы то, которое будет следствием его, было бы столь же победоносно. Однако, мой милый, – говорил он отрывочно и оживленно, – я должен признать свою вину перед австрийцами и в особенности перед Вейротером. Что за точность, что за подробность, что за знание местности, что за предвидение всех возможностей, всех условий, всех малейших подробностей! Нет, мой милый, выгодней тех условий, в которых мы находимся, нельзя ничего нарочно выдумать. Соединение австрийской отчетливости с русской храбростию – чего ж вы хотите еще?