Sturzkampfgeschwader 2

2-я эскадра непосредственной поддержки войск «Иммельман»
Schlachtgeschwader 2 «Immelmann» (SG2)
Годы существования	1939 - 1945
Страна	Третий рейх
Тип	штурмовая авиация
Участие в	Вторая мировая война Французская кампания (1940), Битва за Британию, Битва за Средиземноморье (1940—1943), Советско-германский фронт 1941—1945
Знаки отличия	нарукавная манжетная лента
Командиры
Известные командиры	Эрнст Купфер Ганс-Ульрих Рудель

2-я эскадра непосредственной поддержки войск «Иммельман» (сокращённо SG2 «Иммельман») (нем. Schlachtgeschwader 2 «Immelmann») — эскадра штурмовой авиации люфтваффе. Известна тем, что в её рядах летал, а позднее командовал немецкий ас Ганс-Ульрих Рудель. Соединение является абсолютным лидером по числу награждений Рыцарским крестом.

История

1 мая 1939 года из нескольких отдельных эскадрилий пикирующих бомбардировщиков была организована 2-я эскадра пикирующих бомбардировщиков «Иммельман», сокращённо StG2 «Иммельман» (нем. Sturzkampfgeschwader 2 «Immelmann»), названная в честь в аса Первой мировой войны Макса Иммельмана. На вооружении эскадры находились пикирующие бомбардировщики Junkers Ju 87 «Штука», составляющие основу штурмовой авиации Третьего рейха.

Самолёты эскадры оказывали непосредственную поддержку сухопутным войскам в ходе вторжения в Польшу и во Францию и внесли большой вклад в их, успешный для вермахта, исход. Лётчику эскадры Франку Нойберту удалось первым в войне сбить вражеский самолёт. Во время воздушного наступления на Англию пикирующие бомбардировщики StG2 понесли большие потери из-за противодействия истребителей Королевских ВВС. Переброшенные на Средиземноморский театр военных действий пилоты эскадры отличились в ходе Битвы за Крит, операций против кораблей британского Средиземноморского флота и поддержке действий Немецкого Африканского корпуса.

Накануне нападения на СССР, основные силы эскадры были переброшены на Восточный фронт. Юнкерсы StG2 участвовали в операциях по окружению основных сил советского Западного фронта, затем были переброшены в район Ленинграда. Осенью 1941 года, штурмовики эскадры провели серию успешных налётов на корабли Балтийского флота, в результате которых несколько крупных кораблей получили тяжёлые повреждения. В течение 1942 года подразделения эскадры перебрасывались на различные участки советско—германского фронта, принимая участие в стратегических операциях вермахта — Битве за Москву, Крымском наступлении, наступлении на Кавказ и Сталинградской битве. В ходе этих боевых действий выяснилось, что пикирующие бомбардировщики Ju 87 морально устарели и уже не отвечают требованиям, предъявляемым к штурмовой авиации. Также значительно выросли потери среди личного состава — в течение полугода эскадра потеряла около 100 экипажей, при этом погибло 2 командира групп и 6 командиров эскадрилий.

Уже в 1943 году из состава эскадры было выделено несколько подразделений, которые в боевых условиях испытывали новые образцы самолётов: Henschel Hs 129, штурмовую модификацию истребителя Focke-Wulf Fw 190 F и противотанковую модификацию Ju 87 G. В первой половине 1943 года StG2 также участвовали Харьковской битве, воздушных сражениях на Кубани и Курской битве. В последней, на базе штаба эскадры было создано «Боевое соединение Купфер» (нем. Gefechtsverband Kupfer), во главе с командиром StG2 Э. Купфером, объединившее всю штурмовую авиацию люфтваффе на данном участке фронта. Осенью 1943 года, по распоряжению Купфера, возглавившего к тому времени командование штурмовой авиации рейха, все эскадры пикирующих бомбардировщиков подлежали преобразованию в эскадры непосредственной поддержки войск и переоснащению самолётами Fw 190 °F и Ju 87 G. 6 октября 1943 года пикировщики эскадры действовали в качестве морской авиации, приняв участие в потоплении в Чёрном море эсминцев "Способный" и "Беспощадный" и лидера эсминцев "Харьков", которые проводили у южного побережья Крыма набеговую операцию. 8 октября 1943 года 2-я эскадра пикирующих бомбардировщиков «Иммельман», была переименована в 2-ю эскадру непосредственной поддержки войск «Иммельман», сокращённо SG2 «Иммельман» (нем. Schlachtgeschwader 2 «Immelmann»).

Начиная с осени 1943 года и до конца войны «Иммельман» перебрасывалась на наиболее сложные участки фронта, сражаясь над Правобережной Украиной, Крымом, Молдавией, Румынией, Курляндией, Польшей и Германией. Среди пилотов эскадры особенно отличился Ганс-Ульрих Рудель, совершивший в ходе войны, по данным люфтваффе, 2530 боевых вылетов, во время которых уничтожил около 2000 единиц боевой техники, в том числе 519 танков, 150 самоходных орудий, 4 бронепоезда, два крейсера, эсминец и линкор «Марат», а также сбивший 9 самолётов противника. Он же и стал последним командиром эскадры, капитулировшим вместе со своими подчинёнными.

Эскадра сдалась в 1945 году американцам в Чехословакии, перелетев на своих самолетах на американский аэродром после подписания капитуляции. При этом наземный персонал, двигавшийся в сторону американцев по земле, был атакован и уничтожен чешскими партизанами.

Командиры

• 2-я эскадра пикирующих бомбардировщиков «Иммельман» (нем. Sturzkampfgeschwader 2 «Immelmann»)
• 2-я эскадра непосредственной поддержки войск «Иммельман» (нем. Schlachtgeschwader 2 «Immelmann»)

Организация

• 2-я эскадра пикирующих бомбардировщиков «Иммельман» (нем. Sturzkampfgeschwader 2 «Immelmann»)
• 2-я эскадра непосредственной поддержки войск «Иммельман» (нем. Schlachtgeschwader 2 «Immelmann»)

Ссылки

• [allaces.ru/cgi-bin/s2.cgi/ge/struct/st/stg2.dat#stab Организация 2-й эскадры люфтваффе «Иммельман»] (англ.)
• [www.ww2.dk/air/attack/stg2.htm Организация 2-й эскадры люфтваффе «Иммельман»] (рус.)

Литература

• Зефиров М.В. Штурмовая авиация люфтваффе. — Москва: АСТ, 2001. — 480 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-17-004116-0.
• Бишоп Крис. Эскадрильи люфтваффе. 1939-1945. — Москва: ЭКСМО, 2007. — 192 с. — 3000 экз. — ISBN 5-699-18456-2.

Отрывок, характеризующий Sturzkampfgeschwader 2

– Вы думаете?… – сказала Анна Павловна, чтобы сказать что нибудь и вновь обратиться к своим занятиям хозяйки дома, но Пьер сделал обратную неучтивость. Прежде он, не дослушав слов собеседницы, ушел; теперь он остановил своим разговором собеседницу, которой нужно было от него уйти. Он, нагнув голову и расставив большие ноги, стал доказывать Анне Павловне, почему он полагал, что план аббата был химера.
– Мы после поговорим, – сказала Анна Павловна, улыбаясь.
И, отделавшись от молодого человека, не умеющего жить, она возвратилась к своим занятиям хозяйки дома и продолжала прислушиваться и приглядываться, готовая подать помощь на тот пункт, где ослабевал разговор. Как хозяин прядильной мастерской, посадив работников по местам, прохаживается по заведению, замечая неподвижность или непривычный, скрипящий, слишком громкий звук веретена, торопливо идет, сдерживает или пускает его в надлежащий ход, так и Анна Павловна, прохаживаясь по своей гостиной, подходила к замолкнувшему или слишком много говорившему кружку и одним словом или перемещением опять заводила равномерную, приличную разговорную машину. Но среди этих забот всё виден был в ней особенный страх за Пьера. Она заботливо поглядывала на него в то время, как он подошел послушать то, что говорилось около Мортемара, и отошел к другому кружку, где говорил аббат. Для Пьера, воспитанного за границей, этот вечер Анны Павловны был первый, который он видел в России. Он знал, что тут собрана вся интеллигенция Петербурга, и у него, как у ребенка в игрушечной лавке, разбегались глаза. Он всё боялся пропустить умные разговоры, которые он может услыхать. Глядя на уверенные и изящные выражения лиц, собранных здесь, он всё ждал чего нибудь особенно умного. Наконец, он подошел к Морио. Разговор показался ему интересен, и он остановился, ожидая случая высказать свои мысли, как это любят молодые люди.


Вечер Анны Павловны был пущен. Веретена с разных сторон равномерно и не умолкая шумели. Кроме ma tante, около которой сидела только одна пожилая дама с исплаканным, худым лицом, несколько чужая в этом блестящем обществе, общество разбилось на три кружка. В одном, более мужском, центром был аббат; в другом, молодом, красавица княжна Элен, дочь князя Василия, и хорошенькая, румяная, слишком полная по своей молодости, маленькая княгиня Болконская. В третьем Мортемар и Анна Павловна.
Виконт был миловидный, с мягкими чертами и приемами, молодой человек, очевидно считавший себя знаменитостью, но, по благовоспитанности, скромно предоставлявший пользоваться собой тому обществу, в котором он находился. Анна Павловна, очевидно, угощала им своих гостей. Как хороший метрд`отель подает как нечто сверхъестественно прекрасное тот кусок говядины, который есть не захочется, если увидать его в грязной кухне, так в нынешний вечер Анна Павловна сервировала своим гостям сначала виконта, потом аббата, как что то сверхъестественно утонченное. В кружке Мортемара заговорили тотчас об убиении герцога Энгиенского. Виконт сказал, что герцог Энгиенский погиб от своего великодушия, и что были особенные причины озлобления Бонапарта.
– Ah! voyons. Contez nous cela, vicomte, [Расскажите нам это, виконт,] – сказала Анна Павловна, с радостью чувствуя, как чем то a la Louis XV [в стиле Людовика XV] отзывалась эта фраза, – contez nous cela, vicomte.
Виконт поклонился в знак покорности и учтиво улыбнулся. Анна Павловна сделала круг около виконта и пригласила всех слушать его рассказ.
– Le vicomte a ete personnellement connu de monseigneur, [Виконт был лично знаком с герцогом,] – шепнула Анна Павловна одному. – Le vicomte est un parfait conteur [Bиконт удивительный мастер рассказывать], – проговорила она другому. – Comme on voit l'homme de la bonne compagnie [Как сейчас виден человек хорошего общества], – сказала она третьему; и виконт был подан обществу в самом изящном и выгодном для него свете, как ростбиф на горячем блюде, посыпанный зеленью.
Виконт хотел уже начать свой рассказ и тонко улыбнулся.
– Переходите сюда, chere Helene, [милая Элен,] – сказала Анна Павловна красавице княжне, которая сидела поодаль, составляя центр другого кружка.
Княжна Элен улыбалась; она поднялась с тою же неизменяющеюся улыбкой вполне красивой женщины, с которою она вошла в гостиную. Слегка шумя своею белою бальною робой, убранною плющем и мохом, и блестя белизною плеч, глянцем волос и брильянтов, она прошла между расступившимися мужчинами и прямо, не глядя ни на кого, но всем улыбаясь и как бы любезно предоставляя каждому право любоваться красотою своего стана, полных плеч, очень открытой, по тогдашней моде, груди и спины, и как будто внося с собою блеск бала, подошла к Анне Павловне. Элен была так хороша, что не только не было в ней заметно и тени кокетства, но, напротив, ей как будто совестно было за свою несомненную и слишком сильно и победительно действующую красоту. Она как будто желала и не могла умалить действие своей красоты. Quelle belle personne! [Какая красавица!] – говорил каждый, кто ее видел.
Как будто пораженный чем то необычайным, виконт пожал плечами и о опустил глаза в то время, как она усаживалась перед ним и освещала и его всё тою же неизменною улыбкой.
– Madame, je crains pour mes moyens devant un pareil auditoire, [Я, право, опасаюсь за свои способности перед такой публикой,] сказал он, наклоняя с улыбкой голову.
Княжна облокотила свою открытую полную руку на столик и не нашла нужным что либо сказать. Она улыбаясь ждала. Во все время рассказа она сидела прямо, посматривая изредка то на свою полную красивую руку, которая от давления на стол изменила свою форму, то на еще более красивую грудь, на которой она поправляла брильянтовое ожерелье; поправляла несколько раз складки своего платья и, когда рассказ производил впечатление, оглядывалась на Анну Павловну и тотчас же принимала то самое выражение, которое было на лице фрейлины, и потом опять успокоивалась в сияющей улыбке. Вслед за Элен перешла и маленькая княгиня от чайного стола.
– Attendez moi, je vais prendre mon ouvrage, [Подождите, я возьму мою работу,] – проговорила она. – Voyons, a quoi pensez vous? – обратилась она к князю Ипполиту: – apportez moi mon ridicule. [О чем вы думаете? Принесите мой ридикюль.]
Княгиня, улыбаясь и говоря со всеми, вдруг произвела перестановку и, усевшись, весело оправилась.
– Теперь мне хорошо, – приговаривала она и, попросив начинать, принялась за работу.
Князь Ипполит перенес ей ридикюль, перешел за нею и, близко придвинув к ней кресло, сел подле нее.
Le charmant Hippolyte [Очаровательный Ипполит] поражал своим необыкновенным сходством с сестрою красавицей и еще более тем, что, несмотря на сходство, он был поразительно дурен собой. Черты его лица были те же, как и у сестры, но у той все освещалось жизнерадостною, самодовольною, молодою, неизменною улыбкой жизни и необычайною, античною красотой тела; у брата, напротив, то же лицо было отуманено идиотизмом и неизменно выражало самоуверенную брюзгливость, а тело было худощаво и слабо. Глаза, нос, рот – все сжималось как будто в одну неопределенную и скучную гримасу, а руки и ноги всегда принимали неестественное положение.
– Ce n'est pas une histoire de revenants? [Это не история о привидениях?] – сказал он, усевшись подле княгини и торопливо пристроив к глазам свой лорнет, как будто без этого инструмента он не мог начать говорить.
– Mais non, mon cher, [Вовсе нет,] – пожимая плечами, сказал удивленный рассказчик.
– C'est que je deteste les histoires de revenants, [Дело в том, что я терпеть не могу историй о привидениях,] – сказал он таким тоном, что видно было, – он сказал эти слова, а потом уже понял, что они значили.
Из за самоуверенности, с которой он говорил, никто не мог понять, очень ли умно или очень глупо то, что он сказал. Он был в темнозеленом фраке, в панталонах цвета cuisse de nymphe effrayee, [бедра испуганной нимфы,] как он сам говорил, в чулках и башмаках.
Vicomte [Виконт] рассказал очень мило о том ходившем тогда анекдоте, что герцог Энгиенский тайно ездил в Париж для свидания с m lle George, [мадмуазель Жорж,] и что там он встретился с Бонапарте, пользовавшимся тоже милостями знаменитой актрисы, и что там, встретившись с герцогом, Наполеон случайно упал в тот обморок, которому он был подвержен, и находился во власти герцога, которой герцог не воспользовался, но что Бонапарте впоследствии за это то великодушие и отмстил смертью герцогу.
Рассказ был очень мил и интересен, особенно в том месте, где соперники вдруг узнают друг друга, и дамы, казалось, были в волнении.