Suicide

Suicide
Основная информация
Жанры	ноу-вейв синтипанк электронная музыка арт-панк прото-панк лоу-фай
Годы	1971 — 2016
Страна	США США
Город	Нью-Йорк
Состав	Алан Вега Мартин Рев

Suicide — американская музыкальная группа, основанная в 1971 году. В состав Suicide вошли два участника: Алан Вега (вокал) и Мартин Рев (синтезаторы, драм-машины); это был первый дуэт по схеме «фронтмен-вокалист + клавишник-инструменталист», которой воспользовались многие электропоп-музыканты конца 1970-х — начала 1980-х, включая D.A.F., Soft Cell, Yello и впоследствии Pet Shop Boys.

Не добившись массового успеха, Suicide тем не менее оказали значительное влияние на музыку. Критик Уилсон Нит сравнил их по влиятельности с Clash. Очень грубый и монотонный звук их дебютного альбома повлиял на синти-поп, техно, no wave и индастриал.

История

С самого начала существования группа избрала своеобразный, в то время мало на кого похожий стиль: простые, но эффектные клавишные риффы Рева (до знакомства с синтезатором он использовал орган Farfisa), примитивный бит драм-машин сочетались с вокалом Веги, который первоначально пытался походить на исполнителей рокабилли, но затем нашёл свой особенный стиль — его то глухой, то пронзительный, нервный вокал можно назвать уникальным.

На ранней панк-сцене (Suicide запустили в обиход слово «панк» относительно музыки: свои первые выступления начала 1970-х они называли «панк-мессами», punk mass) Нью-Йорка Suicide прославились своими экстравагантными концертными выступлениями. Пример этого можно найти на переиздании дебютного альбома группы, где выпущена композиция «23 Minutes Over Brussels» — запись концерта группы, завершившегося беспорядками. Алан Вега был известен тем, что на сцене размахивал фрагментом мотоциклетной цепи, открыто оскорблял публику и провоцировал с ней драки. Роль визуального элемента, желание добиться конфронтации со зрителем было почерпнуто Вегой при посещении им концерта The Stooges в начале 1970-х, который произвёл на него огромное впечатление. Алан Вега признавался, что впервые употребил слово «punk» в 1972-м году.

Первый одноимённый альбом группы, Suicide, вышел в 1977 году. В альбом вошли эффектные вещи «Ghost Rider», «Cheree» и «Rocket USA», однако наиболее значительной вещью с него стала десятиминутная «Frankie Teardrop», рассказывающая трагичную историю молодого парня, который убил свою молодую жену с грудным ребёнком из-за невозможности прокормить их. Критик Эмерсон Дэмерон написал, что эта песня — «одна из самых ужасных, гипнотизирующих, абсурдных вещей, которую я когда-либо слышал».

Записи и перформансы Suicide конца 1970-х — начала 1980-х оказали влияние на постпанк, электро-поп и танцевальную музыку. В числе групп и исполнителей, на которых, по их словам, Suicide оказали значительное влияние, — The Sisters of Mercy, Генри Роллинз, Joy Division, She Wants Revenge, New Order, Soft Cell, Radiohead, The Fleshtones, R.E.M., Рик Окэйзик из The Cars. Фанатом Suicide был Брюс Спрингстин, исполнявший их песни на концертах, а также записавший написанную под влиянием Suicide песню «State Trooper» с альбома «Nebraska».

В 1986 году Вега принял участие в записи альбома «Gift» группы The Sisters of Mercy под псевдонимом «The Sisterhood». Вега и Рев долгое время выпускали альбомы сольно, и первым их совместным диском за много лет стал вышедший в 2002 году «American Supreme». Однако продажи диска, стилистически весьма отличавшегося от классических работ Suicide, оказались слабыми, а мнения критики разделились.

В 2005 году вышла книга «Suicide No Compromise», биография группы авторства Дэвида Нобакта (David Nobahkt), в которую вошли эксклюзивные интервью с Вегой и Ревом, а также других связанных с группой людей и её известных поклонников. В том же году их песня «Ghost Rider» была использована в бразильской рекламе дезодоранта.

16 июля 2016 года Алан Вега умер.

Дискография

• Suicide (1977) (переиздание диска лейблами Mute/Blast First включает бонусный диск с концертными записями 1978 года, включая оригинальный флексидиск «23 Minutes Over Brussels»)
• 21½ minutes in Berlin/23 minutes in Brussels (1978) (Red Star Records Frankie 1)
• Suicide (1980) (также известен под названиями «Alan Vega — Martin Rev» и «The Second Album»; переиздание лейблами Mute/Blast First включает бонус-диск с репетиционными записями 1975 года)
• Half Alive (1981) (коллекция концертных и демозаписей 1975—1979 годов; первоначально издано на аудиокассете лейблом ROIR с комментариями Лестера Бэнгза на буклете)
• Ghost Riders (1986) (концертная запись 1981 года; первоначально издана только на кассете)
• A Way of Life (1988) (переиздание диска в 2005 году лейблами Mute/Blast включает концертный бонус-диск, записанный в 1987 году)
• Why Be Blue (1992) (переиздание диска в 2005 году лейблами Mute/Blast включает концертный бонус-диск, записанный в 1989 году)
• Zero Hour (1997) (концертные записи конца 70-х)
• American Supreme (2002) (к некоторым CD-копиям прилагался концертный бонус-диск, записанный в 1998 году)

Ссылки

• [www.muzprosvet.ru/suicide.html Suicide — статья Андрея Горохова]
• [www.ink19.com/issues/january2003/interviews/alanVegaPartI.html Suicide and You — статья Мэтью Мойера]
• [www.villagevoice.com/issues/0205/reynolds.php Suicide Watch] — статья Саймона Рейнольдса и Алана Веги
• [www.limbos.org/suicide/ Фан-сайт]
• [www.martinrev.com/ Официальный сайт Мартина Рева]
• [www.alanvega.com/ Официальный сайт Алана Веги]
• [badlemon.ru/?p=539 Алан Вега: «Suicide были как Большой взрыв» (интервью)]

Отрывок, характеризующий Suicide

– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.