280 mm Gun M65

280mm Gun M65
Калибр, мм	280
Экземпляры	20
Скорость возки по шоссе, км/ч	55
Ствол
Длина ствола, мм/клб	12 740 / 45,5
Масса
Масса в походном положении, кг	78 308
Масса в боевом положении, кг	42 582
Габариты в походном положении
Длина, мм	11 709 в боевом положении
Ширина, мм	2743
Клиренс, мм	914
Углы обстрела
Угол ВН, град	0…+55
Угол ГН, град	±7,5

M65 (англ. 280mm Gun, Heavy, Motorized, 280mm, M65) — буксируемая 280-мм пушка ядерной артиллерии США 1950-х годов. Широко известна также под прозвищем «Атомная Энни» (англ. Atomic Annie). Была создана в 1950—1951 годах на основе опытной 240-мм пушки особой мощности, в связи с развитием технологий атомного оружия, позволивших разместить его в артиллерийском ядерном снаряде 280-мм калибра. 280-мм пушка стала первым в мире образцом ядерной артиллерии, а также самым тяжёлым образцом мобильной артиллерии, когда-либо использовавшимся Армией США. В общей сложности с 1951 по 1953 год были изготовлены 20 пушек этого типа, носивших обозначение T131, изменённое на M65 при формальном принятии орудия на вооружение, произошедшем лишь в 1960 году. M65 остаётся единственным артиллерийским орудием, из которого был произведён выстрел снарядом с настоящей боеголовкой. 25 мая 1953 года во время операции Upshot-Knothole Grable из M65 был произведён выстрел ядерным снарядом W9 мощностью 15 кт, который успешно сдетонировал.

280-мм пушки поступили на вооружение шести сформированных 1952 году артиллерийских батальонов, пять из которых были приданы дислоцированной в Европе 7-й армии США. До 1955 года T131 оставалась единственным образцом ядерной артиллерии США. Однако во второй половине 1950-х годов появление ядерных снарядов для намного более мобильных и многочисленных 203-мм гаубиц, а также тактических ракетных комплексов — носителей ядерного оружия, сделало 280-мм пушку устаревшей. Снятие M65 с вооружения началось в 1960 году, а последний из вооружённых M65 артиллерийских батальонов был расформирован в декабре 1963 года.

История создания и производства

История будущей M65 началась в ноябре 1944 года, когда Армией США на основании опыта боевых действий было выдано требование на создание 240-мм дальнобойной пушки, в дополнение к 203-мм пушке M1 и 240-мм гаубице M1, являвшимся наиболее мощными из доступными военным мобильных сухопутных орудий. Задачей новой пушки должно было являться поражение сильно укреплённых целей и центров связи, а также контрбатарейная борьба с тяжёлой артиллерией противника, такой как германские 280-мм железнодорожные орудия K5. В октябре 1946 Управлением вооружений были выданы заказы на создание пушки, получившей обозначение T1 (англ. 240mm Gun T1): Уотертаунскому арсеналу — на разработку повозки и Уотервлитскому арсеналу — на разработку собственно 240-мм пушки.

В послевоенный период однако, приоритеты армии претерпели серьёзные изменения. Произошедшее 18 сентября 1947 года реформирование ВВС армии в отдельный род войск — Военно-воздушные силы США, подчинённые непосредственно Министерству обороны, оставило сухопутные войска без собственных носителей ядерного вооружения, что совершенно не устраивало Армию. Ввиду наложенного Конгрессом США запрета на разработку малогабаритных ядерных боеприпасов, которые представлялись слишком мощными для тактического использования, основным средством доставки ранних боеголовок, масса которых достигала нескольких тонн, Армия первоначально видела управляемые ракеты. С испытанием СССР своей первой атомной бомбы 29 августа 1949 года, запрет был снят конгрессом, что открыло новые возможности для армии, заинтересовавшейся возможностью разработки ядерного снаряда для своей 240-мм пушки.

В 1949 году Комиссия по атомной энергии США объявила о начале разработки ядерного снаряда 280-мм калибра, создание которого было поручено арсеналу Пикатинни. Так как работы по меньшим по размеру атомным боеголовкам на тот момент ещё не велись, Армия предпочла не ждать, пока совершенствование ядерного вооружения позволит уместить его в снаряде 240-мм калибра, и вместо этого изменить средства доставки — 240-мм пушку, разработка которой была к тому времени завершена. Запас прочности ствола T1 позволил рассверлить его до 280-мм калибра, увеличив этим и предельную дальность стрельбы. Работа по 280-мм пушке, получившей обозначение T131, была начата в мае 1950 года и была форсирована с началом Корейской войны в июне. Разработка проекта пушки была закончена к концу 1950 года, а её первый прототип был завершён весной 1951 года. Производство T131 продолжалось до 1953 года, всего за этот период было изготовлено лишь 20 орудий.

Конструкция

Боеприпасы и баллистика

Боеприпасы пушки M65
Тип снаряда	Марка снаряда	Масса снаряда, кг	Масса ВВ, кг	Марка взрывателя	Дульная скорость, м/с	Максимальная дальность стрельбы, м
Ядерный фугасный	Atomic Mk.9 (T124) Shell	364,2	Атомная боеголовка W9 (ТЭ 15—20 кт)		628	24 049
Ядерный фугасный	Atomic Mk.19 (T315) Shell	272,2	Атомная боеголовка W19 (ТЭ 15—20 кт)		722	29 901
Фугасная граната	HE T122 Shell	272,2	55,3		762	28 712

См. также

• 2А3 «Конденсатор»
• 2Б1 «Ока»

Примечания

---

Ссылки

• [www.youtube.com/watch?v=HFgE4pVMsGY Документальный фильм с русским переводом (1954)]

Литература

• В. Н. Шунков. Энциклопедия артиллерии особой мощности / под общ. ред. А. Е. Тараса. — Минск: Харвест, 2004. — 448 с. — (Библиотека военной истории). — 5100 экз. — ISBN 9-85131-462-5.
• M. Franz, J. Vollert. U.S. Army Gun, Heavy, Motorized, 280mm, M65 Atomic Annie. — Erlangen: Tankograd Publishing, 2006. — 48 p. — (Technical Manual Series № 8 (6008)).
• George A. Larson America's Atomic Cannon. The 280 mm T131 (англ.) // Journal of Military Ordnance : журнал. — 1998. — Март (т. 08, № 02). — С. 16-18.

Отрывок, характеризующий 280 mm Gun M65

– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.