TMNT (игра)
Поделись знанием:
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
| TMNT | |
|---|---|
|
| |
| Разработчик | |
| Издатель | |
| Часть серии | |
| Даты выпуска | |
| Жанр | |
| Возрастные рейтинги |
|
| Платформы | |
| Режимы игры | |
TMNT — однопользовательская игра в жанре экшн, главными героями которой являются черепашки-ниндзя. Игра была выпущена за три дня до выхода одноименного фильма в 2007 году.[1] для Wii, Xbox, Xbox 360, PlayStation 2 и GameCube. Впоследствии она была выпущена на PC, а чуть позже на PlayStation Portable, Nintendo DS. Игра должна была выйти на PlayStation 3, однако из-за разногласий выход был отменен.
Сюжет
Сюжет игры почти полностью повторяет историю одноименного фильма. Черепашки давно одолели Шреддера, зарезервировав для него только льготное место в своих воспоминаниях. А что же касается новых противников, то за ними далеко ходить не придется – действие происходит в Нью-Йорке нашего времени. Что не мешает прорастать сюжетным корням из древних времен. Черепашки рассказывают историю владельца шлема, которого они победили в одноимённом фильме.
Три тысячи лет назад воинственный король, одержимый идеей захватить весь мир, нашёл таинственный портал, который якобы наделял человека немыслимой силой. После его открытия король получил бессмертие, но взамен самые сильные воины-генералы обратились в камень, а из портала выскочило тринадцать уродливых чудовищ, разрушивших все вокруг. В итоге бессмертный монарх лишился всего нажитого и был обречен на вечные скитания и томительное ожидание следующего открытия портала, который по прошествии трех тысяч лет подарит шанс изменить ситуацию в лучшую сторон. По давно сложившейся традиции бывший обладатель престола дожил до наших времен и, не теряя зря времени, сколотил многомиллионное состояние. Ныне он известен как Макс Винтерс, и без четверки черепах ему никак не обойтись.
Персонажи
- Леонардо (англ. Leonardo) — неформальный лидер черепашек, храбрый, решительный и преданный. Как строгий приверженец бусидо, он очень чётко следует правилам чести. Он носит синюю маску и владеет мечом «ниндзято» (не то же, что «катана»). В первой миссии он выступает под личностью "Призрака джунглей". Его назвали в честь Леонардо да Винчи[2].
- Рафаэль (англ. Raphael) — изображен агрессивный и подозрительный ниндзя, ревнующий к лидерству Леонардо. Физически Рафаэль самый сильный участник команды. Рафаэль носит красную маску и владеет парой кинжалов-сай. В некоторых миссиях Рафаэль носит броню "Ночного стража", которая усиливает его удары, однако уменьшает скорость. Его назвали в честь Рафаэля Санти[2].
- Микеланджело (англ. Michelangelo) — добродушный и беззаботный Микеланджело — главный комик в команде. Любит читать комиксы и есть пиццу, обожает экстрим (скейтбординг в том числе). Микеланджело носит оранжевую маску и владеет парой нунчаки. В первой же миссии за Микеланджело, он носит маску "Кавабанга Карла". Его назвали в честь Микеланджело Буонарроти[2].
- Донателло (англ. Donatello) — учёный-любитель, исследователь и «просто гений», Донателло имеет репутацию заумного парня. Он, возможно, наименее агрессивный в команде, поскольку предпочитает разрешать конфликты мирным путём. Носит фиолетовую маску и владеет шестом-бо. Его назвали в честь скульптора Донато ди Никколо ди Бетто Барди[3].
Боссы
- Лохматый монстр — второй босс в игре. Обладает большой выносливостью и сильными атаками. Тем не менее он очень медлителен. Встречается лишь однажды — во время миссии на стройке.
- Гато — самый первый босс в игре.Один из генералов Юатля и пожалуй самый слабый из них. Он представлен как ссутулившаяся статуя в тигриной шкуре. Во время сражения, перемещается по полю и стреляет в игрока иглами. Также он может пригнуться и броситься на игрока, нанеся сильный удар. За игру, игроку дважды предстоит сразиться с ним: сначала играя за Донателло, а затем в финальной миссии.
- Моно — один из генералов Юатля и самый неудобный босс в игре. Медлителен, но очень силён. Вооружен огромным молотом с длинной ручкой. В основном бьёт по земле, создавая звуковые волны. Может прыгать в воздух и падать на игрока с молотком. Также может совершать очень сильные удары, которые ослепляют игрока и сбрасывают его с арены. За игру, игроку дважды предстоит сразиться с ним: сначала играя за Ночного стража (Рафаэля), а затем в финальной миссии.
- Серпьенте — одна из генералов Юатля. Довольно быстра. Вооружена двойными клинками. Стреляет в игрока снарядами из кислоты. Может накапливать скорость в ногах и совершать серию ударов. За игру, игроку дважды предстоит сразиться с ней: сначала играя за Рафаэля,Донателло и Микеланджело, а затем в финальной миссии.
- Агила — один из генералов Юатля и самый главный из них. Его слабое место находится в области груди. Он может направлять в игрока молнии и атаковать своим двуручным мечом. Кроме того время от времени Агила посылает в противника множество красных лазеров. Во время поднятия на камне, насылает на игрока огненный дождь. Встречается лишь однажды — во время финальной миссии.
- Шреддер — был главным врагом черепашек, пока они не победили его. Встречается лишь однажды — в воспоминаниях Леонардо и Рафаэля, где игроку предстоит сразиться с ним. Он призывает трёх белых клонов, которые мешают игроку победить оригинал.
Враги
- Браконьеры — первые и самые слабые противники в игре. Их довольно легко победить. Многие из них вооружены огнестрельным оружием.
- Пурпурные драконы — банда хулиганов, обитающих в Нью-Йорке. Не очень сильны по отдельности, однако нападают в больших количествах.
- Техники — банда безумных хулиганов, которые, в отличие от "Пурпурных драконов" обладают незаурядным интеллектом и мощным оружием.
- Клан ноги — самые сильные противники в игре, ниндзя, которые раньше работали на Шреддера. Достаточно сильны, в особенности в больших количествах.
Интересные факты
- Невзирая на то, что игра создана по мотивам фильма 2007, который, в свою очередь позиционируется, как продолжение трилогии 1990-х, обстоятельства смерти Шреддера, показанные в игре, разительно отличаются от первоисточника. Шреддер окончательно погибает в конце второго фильма, вколов себе сыворотку и, превратившись в гиганта, обрушивает на себя целый причал. В игре последняя битва черепашек со Шреддером показана иначе. Она происходит в какой-то лесистой местности, посреди "арены". Плюс ко всему, Шреддер способен вызывать себе в помощь по три теневых клона, вооруженных копьями, что идет наперекор канону кинофильма, где у него не было никаких сверхспособностей. Да и броня Шреддера внешне напоминает его же броню из мультсериала 2003-года.
- В игре есть отсылка на фильм Стэнли Кубрика "Сияние". Рафаэль произносит фразу "Вот и Джонни!!!" каждый раз, когда доволен происходящим, удачным исходом боя и т.д.. В фильме Кубрика данную цитату произнес герой Джека Николсона.
- Единственный раз когда Леонардо просит воспользоваться своей "командной атакой" - во время финальной битвы с генералом Агиллой в самом конце финальной миссии, когда тяжело раненного генерала необходимо будет добить.
- Банды "Пурпурные Драконы" не было в фильме. Образ банды явно списан с мультсериала 2003-го года. В частности - символика, модель поведения, оружие и прочее. Аналогичная ситуация и со Шреддером.
Напишите отзыв о статье "TMNT (игра)"
Примечания
- ↑ Li C. Kuo. [gba.gamespy.com/gameboy-advance/teenage-mutant-ninja-turtles-2007/751917p1.html First Details on Teenage Mutant Ninja Turtles]. GameSpy (20 декабря 2006). Проверено 29 декабря 2006. [www.webcitation.org/6GHVog0nD Архивировано из первоисточника 1 мая 2013].
- ↑ 1 2 3 *[www.rol.ru/news/hobby/fashion/01/10/25_002.htm www.rol.ru/news/hobby/fashion/01/10/25_002.htm]:
«Но первыми „властелинами“ детских умов стали „Черепашки ниндзя“, гордо носившие имена великих художников прошлого.»
- [toonlab.ya1.ru/2007/04/10/pancirdivizija.html toonlab.ya1.ru/2007/04/10/pancirdivizija.html]:
- ↑ [www.t-l.ru/print.shtml?lot_id=116595031424559 www.t-l.ru/print.shtml?lot_id=116595031424559]: «1466 — умер Донателло — выдающийся итальянский скульптор, представитель флорентийской школы раннего Возрождения. Подрастающее поколение знают это имя по „черепашке-ниндзя“, названному в честь художника».
Отрывок, характеризующий TMNT (игра)
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
