Tallboy (бомба)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Бомба Толлбой

Современный макет бомбы
Тип: Свободнопадающая
Страна: Великобритания Великобритания
История службы
Годы эксплуатации: 8 июня 1944 - 25 апреля 1945
Войны и конфликты: Вторая мировая война
История производства
Конструктор: Бэрнс Уоллес
Производитель: Vickers-Armstrongs
Всего выпущено: 854
Характеристики
Масса, кг: 5443
Длина, мм: 6350
Диаметр, мм: 950
Взрывчатое вещество: Торпекс
Масса взрывчатого вещества, кг: 2358
Механизм детонации: № 58 предохранитель — встроен из № 30 Pistol (ударная детонация) или № 47 (взрыватель с задержкой)
Изображения на Викискладе?: Бомба Толлбой
Tallboy (бомба)Tallboy (бомба)

«Толлбой» (англ. Tallboy — «верзила») — сейсмическая бомба, предназначенная для разрушения подземных сооружений (бункеров). Разработана английским инженером Бэрнсом Уоллесом (англ. Barnes Wallis). Применялась в конце Второй мировой войны для разрушения промышленных и военных объектов нацистской Германии, которые было невозможно поразить бомбами обычного типа. Для доставки бомбы применялся модифицированный бомбардировщик Авро Ланкастер.

Среди наиболее впечатляющих случаев применения «Толлбой» — разрушение бетонного купола над подземным заводом ракет Фау-2 24 июня 1944 г., взрыв железнодорожного тоннеля вблизи г. Сомюр 8 июня 1944 г. и уничтожение суперпушки Фау-3. Также бомбардировкой этими бомбами были потоплены линкор «Тирпиц» и тяжёлый крейсер «Адмирал Шеер».





История создания

Впервые британский учёный, инженер и изобретатель Барнс Уоллес изложил свою идею сверхтяжёлой бомбы в 1941 году. Он полагал, что бомба весом около 10 тонн, сброшенная с высоты порядка 10 км, способна разрушить даже очень сильно укреплённые подземные сооружения не только при прямом попадании, но и при близком разрыве в глубине грунта. Высокая разрушающая способность объясняется в этом случае эффектом «искусственного землетрясения».

Вначале эта идея не вызвала интереса военных. Однако в 1943 была успешно воплощена другая идея Уоллиса — «Прыгающая бомба» (Операция «Большая порка»), после чего авторитет учёного вырос настолько, что был дан зелёный свет и другим его оригинальным идеям, в том числе «сверхбомбе».

Конструкция

В отличие от обычных авиабомб, корпус «Толлбой» был изготовлен из прочной легированной стали. Форма корпуса была спроектирована так, чтобы обеспечить максимальную скорость падения. При сбросе с расчётной высоты скорость бомбы к моменту столкновения с поверхностью земли превышала скорость звука. Значительная длина вначале приводила к колебаниям бомбы в полете; эта проблема была решена за счёт специальной формы стабилизаторов, придававших изделию вращательное движение.

Для атаки подземных целей бомба была снабжена тремя специальными взрывателями замедленного действия, срабатывавшими только после проникновения бомбы в грунт.

При сбросе с достаточной высоты бомба проникала в грунт на глубину более 30 м, или пробивала до 5 м бетона. При подземном взрыве двухтонного заряда происходило сотрясение окружающих пород, подобное небольшому землетрясению, что приводило к разрушению близлежащих сооружений.

Доставка к цели

Специально под бомбу «Толлбой» пришлось переделать самый крупный английский бомбардировщик того времени — Авро Ланкастер. Для снижения веса с самолёта была снята вся броневая защита и вооружение, кроме двух хвостовых пулемётов. Однако даже облегчённый «Ланкастер» не мог подняться с бомбой на проектную высоту 12 000 м, поэтому обычно сброс происходил с высоты около 8000 м, чего, как показала практика, оказалось вполне достаточно.

Для обеспечения необходимой точности попадания был разработан специальный прицел, — Stabilized Automatic Bomb Sight (SABS), - позволявший учитывать множество параметров, включая направление и скорость ветра, температуру воздуха и др. Несмотря на это, налёты зачастую отменялись или оказывались неудачными из-за проблем с точной идентификацией цели.

Боевое применение

В ходе стратегических бомбардировок Германии бомба «Толлбой» применялась для поражения целей, недоступных другим средствам поражения.

Тоннель в Сомюре

Разрушение тоннеля в Сомюре — первый опыт применения бомбы «Толлбой».

После высадки союзников в Нормандии было необходимо помешать подвозу в район боев немецких подкреплений, особенно танков. Для нарушения железнодорожного сообщения на юге Франции было важно разрушить тоннель в районе города Сомюр. Налёт был произведён ночью с 8-го на 9 июня 1944 года. В состав группы входили девятнадцать «Ланкастеров» с бомбами «Толлбой» и шесть — с обычной загрузкой. Налёт прошел успешно — тоннель был надолго выведен из строя. Потерь атакующей стороны не было. Как выяснилось позднее, одна из бомб «Толлбой» взорвалась прямо в тоннеле, пробив 18 м горных пород.

Операция «Кроссбоу»

Операцией «Кроссбоу» называлась кампания по противодействию немецкой программе «Оружие возмездия». В ходе операции бомбы «Tallboy» применялись для разрушения укреплённых стартовых позиций и подземных заводов по производству ракет.

Блокгауз, 19 июня 1944 г.
Бомбардировщики 617-й эскадрильи Королевских ВВС сбросили бомбы «Tallboy» на укреплённый ракетный пусковой комплекс вблизи г. Эперлек, Франция. Ближайшая бомба разорвалась в 50 метрах от цели. Бункер был выведен из строя.
Купол, 24 июня 1944 г.
Налет на укрепленный завод по производству ракет возле г. Эльфо, Франция. Одна бомба ударила прямо в склон холма над куполом, вызвав грандиозный обвал, заваливший тоннели «Густав» и «Гретхен». Сам купол не был пробит и вообще не пострадал, но детонация заглубленных бомб ослабила породу вокруг него, вызвав разрушение защитной «юбки», частично обрушившейся в карьер. Разрушения были настолько сильны, что продолжение работ на площадке было сочтено бессмысленным. В ноябре этого же года, после занятия объекта союзниками, на купол в испытательных целях сбрасывали более мощный аналог «Tallboy» — бомбу «Grand Slam».

Операция Catechism

Операцией Catechism («Катехизис») называлась атака линкора «Тирпиц» в Тромсё-фиорде, в бухте Хокёйботн, в оккупированной немцами Норвегии. 12 ноября 1944 года корабль был атакован. Одна из бомб взорвалась на берегу, а другая в 3 метрах от форштевня. В линкор попало 3 бомбы Tallboy: одна отскочила от башенной брони, но две других пробили броню и проделали 60-метровую дыру в его левом борту; взрыв артиллерийского погреба сорвал башню «С» (Цезарь). В итоге, через несколько минут после атаки, «Тирпиц» перевернулся и затонул, унеся с собой на дно 1000 человек из команды численностью в 1700.

Хотя британские бомбардировщики с большинством снятых пулемётов были весьма уязвимы для атак истребителей, из-за плохой координации между флотом и авиацией силам люфтваффе не удалось помешать бомбардировке. Получив противоречащие друг другу сообщения о направлении атаки бомбардировщиков и не зная о перемещении «Тирпица» в район острова Хакёйя, немецкие истребители в районе действительной атаки не появились. Германской наземной ПВО удалось лишь повредить двигатель одного из самолётов, участвовавших в налёте, но его команда спаслась, жёстко приземлившись в Швеции.

В произведениях культуры

Бомба «Толлбой» фигурирует в фильме «Рэмбо IV»

См. также

Напишите отзыв о статье "Tallboy (бомба)"

Ссылки

  • [www.barneswallistrust.org/dambusters.htm Сайт фонда Б. Уоллиса]
  • [www.ww2aircraft.net/forum/album/showphoto.php?photo=5394&cat=550 Фото бомбардировщика Ланкастер с бомбой]
  • [www.bismarck-class.dk/tirpitz/miscellaneous/tallboy/tallboy.html The «Tall Boy» and «Grand Slam» Bombs]
  • д/ф [onfillm.ru/tv_peredachi/6690-supersooruzheniya-tretego-reyha-1-sezon-2013-smotret-onlayn-besplatno-vse-serii.html «Суперсооружения Третьего рейха»] (Discovery)

Примечания

Отрывок, характеризующий Tallboy (бомба)

Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.