Te Deum

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Te Deum (лат. Te Deum laudamus — «Тебя, Бога, хвалим») — христианский гимн. Согласно церковному преданию, текст гимна написал в конце IV века св. Амвросий Медиоланский. В православном богослужении тот же текст известен как «Тебе Бога хвалим»[1]. Распевы (мелодии) этого текста у католиков и православных разные.





Te Deum в католической церкви

Текст гимна «Te Deum» церковная традиция приписывала Амвросию Медиоланскому и Августину, что ныне ставится под сомнение исследователями[2][3]; в любом случае, принято считать, что текст был создан в конце IV или в начале V века. Некоторые филологи считали его автором служившего в Римской Дакии епископа Никиту Ремеcианского (ок. 335-414)[4], на том лишь основании, что Никита горячо поддерживал церковное пение[5].

«Te Deum» в западной литургической традиции поется в конце утрени по воскресеньям и большим праздникам. «Te Deum» звучал также во время процессий, приуроченных к особым случаям (коронация королей и императоров, возведение в сан церковных иерархов и т. п.). Особое литургическое положение «Te Deum» выделено в солемских Liber usualis и антифонариях — редакторы расположили его в самом конце певческих книг (а не внутри раздела утрени) с пометкой pro gratiarum actione (благодарственный гимн). Нерифмованный текст «Te Deum» напоминает псалмы и псалмоподобные «кантики» из Нового завета и не похож на многие другие (позднейшие) средневековые латинские гимны — привычные образцы силлабо-тонического (реже — имитации античного метрического) стиха; типологически «Te Deum» — не стихи, а молитвословная ритмическая проза. Принято выделять в «Te Deum» 29 текстомузыкальных строф, в каждой из которых — две строки произвольной длины. Наряду с «авторскими» молитвами текст содержит точную библейскую цитату — Sanctus (строфы 5-6), совпадающий с ординарным текстом Sanctus мессы.

Автор и время создания музыки гимна неизвестны. Древнейшие рукописи, содержащие полный нотированный «Te Deum», датируются XII веком[6], хотя по стилю (узкий диапазон, минимум мелизмов, формульно-вариационный распев, напоминающий обычную антифонную псалмодию) музыка несомненно более раннего происхождения. Древнейшие нотированные фрагменты гимна находятся в анонимных трактатах «Musica enchiriadis» («Учебник музыки», конец IX в.)[7] и «Inchiridion Uchubaldi Francigenae» (X в.)[8]. В последнем записанная (в системе дасийной нотации) мелодия с текстом первой стихотворной строки гимна обнаруживает прямое сходство с мелодией, известной по позднейшим источникам: d-f-g-g-a-g | d-f-g-g-f-g-a-a-g-f.

Колебание в ладовой атрибуции гимна в (стандартных) солемских книгах отражает ладовую неопределённость в самой его звуковысотной структуре. В многочисленных изданиях Liber usualis и в Римском антифонарии (Antiphonale Romanum, 1912) гимн отнесён к третьему тону, в Монастырском антифонарии (Antiphonale monasticum, 1934) надписан как «третий и четвёртый тоны», в Гимнарии (1983) ладовая атрибуция у «Te Deum» вовсе отсутствует (номер тона не выставлен).

Te Deum в православной церкви

В Русской православной церкви Te Deum известен как «Тебе Бога хвалим». Поётся в заключение благодарственных молебнов, обычно, либо на 3-й тропарный глас, либо в композиции Бортнянского. Завершает последование благодарственного молебна после литургии в Неделю Торжества Православия[9].

Te Deum в протестантских церквях

Гимн также присутствует в богослужениях некоторых протестантских церквей (главным образом, англикан и лютеран). В Англиканской церкви Te Deum является одной из двух неизменных песен утрени. Немецкая обработка Großer Gott, wir loben dich, сделанная в 1771 году католическим священником Игнацем Францем, с XIX века получила широкое распространение в протестантских церквях, в свою очередь переведенная на разные языки. На русском языке появилась в начале XX века в сборнике гимнов евангельских христиан «Гусли» (№ 165).[10] Исполняется (как и у католиков) обычно в конце богослужений как благодарственная песня.

Рецепция в музыке

Музыку на текст гимна писали многие европейские композиторы, среди них Свелинк, Люлли, Шарпантье, Гендель, Гайдн, Сальери, Моцарт, Брукнер, Берлиоз, Дворжак, Верди, Стравинский и Пендерецкий. На текст в английском переводе писали музыку Пёрселл, Салливан и другие композиторы. В органной фантазии Букстехуде традиционная мелодия гимна использована как cantus firmus. Начальную фразу гимна использовал как основу для двух органных сочинений — фантазии a-moll (op.7 №2) и пьесы «Te Deum» (op.59 №12) — Макс Регер.

Сохранился ряд композиций на церковнославянский текст «Тебе Бога хвалим»: в крюковой рукописи конца XVII века (ГПБ, Кирилловское собрание, № 677/934), у композиторов М.С. Березовского, А. Л. Веделя, С. И. Давыдова, Н. И. Бахметева, Н. А. Римского-Корсакова, А. А. Архангельского. Итальянский композитор Дж. Сарти написал один Te Deum на латинский и три — на славянский текст (для Екатерины II по случаю взятия Г. А. Потёмкиным Очакова).

Во многих странах получило распространение песнопение на переработанный текст Te Deum, посвящённый Деве Марии Te Matrem Dei laudamus.

Прелюдия к гимну «Te Deum» М.-А. Шарпантье используется в качестве заставки Евровидения.

Рецепция в литературе

Гимн «Te Deum» (под аккомпанемент органа) — первое, что слышит герой «Божественной комедии» Данте, когда перед нем распахивается дверь Чистилища:

Я поднял взор, когда она взгремела,
И услыхал, как сквозь отрадный гуд
Далекое Te Deum долетело.
И точно то же получалось тут,
Что слышали мы все неоднократно,
Когда стоят и под орган поют,
И пение то внятно, то невнятно.

— Перевод М. Л. Лозинского

У Виктора Гюго есть стихотворение «Te Deum 1 января 1852» (в сборнике Les Châtiments[fr], с антиклерикальными мотивами)[11].

Текст гимна

оригинальный (латинский) текст церковнославянский перевод русский перевод

Te Deum laudamus:
te Dominum confitemur.
Te aeternum Patrem
omnis terra veneratur.
Tibi omnes Angeli;
tibi caeli et universae Potestates;
Tibi Cherubim et Seraphim
incessabili voce proclamant:
Sanctus, Sanctus, Sanctus, Dominus
Deus Sabaoth.
Pleni sunt caeli et terra
maiestatis gloriae tuae.
Te gloriosus Apostolorum chorus,
Te Prophetarum laudabilis numerus,
Te Martyrum candidatus laudat exercitus.
Te per orbem terrarum
sancta confitetur Ecclesia,
Patrem immensae maiestatis:
Venerandum tuum verum et unicum Filium;
Sanctum quoque Paraclitum Spiritum.

Tu Rex gloriae, Christe.
Tu Patris sempiternus es Filius.
Tu ad liberandum suscepturus hominem,
non horruisti Virginis uterum.
Tu, devicto mortis aculeo, aperuisti
credentibus regna caelorum.
Tu ad dexteram Dei sedes, in gloria Patris.
Iudex crederis esse venturus.
Te ergo quaesumus, tuis famulis subveni:
quos pretioso sanguine redemisti.
Aeterna fac cum sanctis tuis in gloria numerari.

Salvum fac populum tuum,
Domine, et benedic hereditati tuae.
Et rege eos, et extolle illos usque in aeternum.
Per singulos dies benedicimus te;
Et laudamus Nomen tuum in saeculum, et in saeculum saeculi.
Dignare, Domine, die isto sine peccato nos custodire.
Miserere nostri domine, miserere nostri.
Fiat misericordia tua,
Domine, super nos, quemadmodum speravimus in te.
In te, Domine, speravi:
non confundar in aeternum.

Тебе́, Бо́га, хва́лим,
Тебе́ Го́спода испове́дуем,
Тебе́ Преве́чнаго Отца́
вся земля́ велича́ет;
Тебе́ вси А́нгели,
Тебе́ Небеса́ и вся Си́лы,
Тебе́ Херуви́ми и Серафи́ми
непреста́нными гла́сы взыва́ют
Свят, Свят, Свят Госпо́дь
Бог Савао́ф,
полны́ суть Небеса́ и земля́
вели́чества сла́вы Твоея́.
Тебе́ пресла́вный апо́стольский лик,
Тебе́ проро́ческое хвале́бное число́,
Тебе́ хва́лит пресве́тлое му́ченическое во́инство.
Тебе́ по всей вселе́нней
испове́дует Свята́я Це́рковь,
Отца́ непости́жимаго вели́чества,
покланя́емаго Твоего́ и́стиннаго и Единоро́днаго Сы́на,
и Свята́го Уте́шителя Ду́ха.

Ты, Царю́ сла́вы, Христе́,
Ты Отца́ Присносу́щный Сын еси́.
Ты, ко избавле́нию прие́мля челове́ка,
не возгнуша́лся еси́ Деви́ческаго чре́ва.
Ты, одоле́в сме́рти жа́ло,
отве́рзл еси́ ве́рующим Ца́рство Небе́сное.
Ты одесну́ю Бо́га седи́ши во сла́ве О́тчей,
Суди́я приити́ ве́ришися.
Тебе́ у́бо про́сим: помози́ рабо́м Твои́м,
ихже́ честно́ю Кро́вию искупи́л еси́.
Сподо́би со святы́ми Твои́ми в ве́чной сла́ве Твое́й ца́рствовати.

Спаси́ лю́ди Твоя́,
Го́споди, и благослови́ достоя́ние Твое́,
испра́ви я, и вознеси́ их во ве́ки:
во вся дни благослови́м Тебе́,
и восхва́лим и́мя Твое́ во век, и во век ве́ка.
Сподо́би, Го́споди, в день сей без греха́ сохра́нитися нам.
Поми́луй на́с, Го́споди, поми́луй на́с,
бу́ди ми́лость Твоя́, Го́споди, на нас,
я́коже упова́хом на Тя.
На Тя, Го́споди, упова́хом,
да не постыди́мся во ве́ки. Ами́нь.

Тебя, Бога, хвалим,
Тебя, Господа, исповедуем.
Тебя, Отца вечного,
Вся земля величает.
К Тебе все ангелы,
к Тебе небеса и все силы,
к Тебе херувимы и серафимы
непрестанно взывают:
Свят, Свят, Свят Господь
Бог Саваоф,
полны небеса и земля
величия славы Твоей.
Тебя славный хор апостольский,
Тебя хвалебный сонм пророческий,
Тебя пресветлое мученическое воинство хвалит,
Тебя по всей вселенной
Святая Церковь исповедует:
Отца безмерного величия,
досточтимого, единого и истинного Сына,
и Святого Духа Утешителя.

Ты — Царь славы, Христе,
Ты — Отца присносущный Сын,
Ты, ко избавлению приемля человека,
не возгнушался лоном Девы,
Ты, одолев жало смерти,
отверз верующим Царство небесное,
Ты одесную Бога восседаешь во славе Отчей.
Веруем, что Ты придёшь судить нас.
Поэтому просим: помоги рабам Твоим,
Которых Ты драгоценной кровью искупил.
Навеки сопричисли их ко святым Твоим во славе.

Спаси, Господи, народ Твой,
и благослови наследие Твоё,
Правь им и вознеси его вовеки.
Во все дни благословим Тебя
и восславим имя Твоё вовеки и во веки веков.
Помоги нам, Господи, в этот день сохраниться без греха.
Помилуй нас, Господи, помилуй нас.
Да будет милость Твоя, Господи, на нас,
как мы уповаем на Тебя.
На тебя, Господи, уповал я:
да не постыжусь вовеки[12].

Напишите отзыв о статье "Te Deum"

Примечания

  1. «Тебе» - форма винительного падежа местоимения «ты», образованная по правилам церковнославянского языка.
  2. [www.newadvent.org/cathen/14468c.htm «Te Deum»] // Catholic Encyclopedia (1917).
  3. Амвросий Медиоланский // Католическая энциклопедия. М., 2002. Т. 1. С. 211
  4. Morin G. Nouvelles recherches sur l'auteur du Te Deum // Revue bénédictine XI (1894), 49–77, 337–45; Burn A.E. The hymn ‘Te Deum’ and its author. London, 1926.
  5. McKinnon J. Niceta of Remesiana // The New Grove Dictionary of Music and Musicians. London; New York, 2001.
  6. Steiner R., Falconer K. Te Deum // The New Grove Dictionary of Music and Musicians. London; New Your, 2001
  7. Musica et Scolica enchiriadis... quam edidit Hans Schmid. München, 1981, pp.32, 35, 36, 38, 39. Фрагменты, которые даёт аноним (все на текст 15-й строфы Tu Patris sempiternus es Filius), показывают, как из простейшего октавного удвоения мелодии рождается параллельный органум.
  8. ib., p.202. Источник представляет собой расширенную глоссу к «Учебнику музыки».
  9. [azbyka.ru/bogosluzhenie/triod_postnaya/post1l.shtml Неделя 1-я Великого поста, Торжества Православия. Литургия и молебен].
  10. [noty-naputi.info/node/3859#3 Л.В.Глинская, П.Д.Савченко. Основы музыкального служения]
  11. [www.poesie-francaise.fr/victor-hugo/poeme-le-te-deum-du-1er-janvier-1852.php Le Te Deum du 1er janvier 1852].
  12. Воспойте Господу. 2-е изд. М., 2005, с.360-365. ISBN 5-94270-038-9. Перевод П. Сахарова в Католической церкви России считается «нормативным» (см. там же, на с.5 «Декрет» архиепископа Т. Кондрусевича).

Литература

  • Nohl P.-G. Lateinische Kirchenmusiktexte. Übersetzung - Geschichte - Kommentar. Kassel, Basel: Bärenreiter, 2002.
  • Жукова О., Сахаров П. Te Deum // Католическая энциклопедия. Т.5. Москва, 2013, стлб.884-885.

Ссылки

  • [de.wikipedia.org/wiki/Liste_der_Vertonungen_des_Te_Deum Список авторских музыкальных сочинений на текст и григорианскую мелодию Te Deum (нем.)]
  • [www0.cpdl.org/wiki/index.php/Te_Deum_laudamus_(Gregorian_chant) Григорианская мелодия Te Deum на сайте Choral Public Domain Library] [www0.cpdl.org/wiki/images/9/9b/TeDeum_Gre.pdf (одна из версий в современной транскрипции)]

Отрывок, характеризующий Te Deum

Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.