Terra nullius

Terra nullius — латинское выражение, пришедшее из римского права, переводится как «ничья (ничейная) земля». Термин используется в международном праве, в случае, если территория не находится под суверенитетом какого-либо государства, или если государство отказалось от прав на данную территорию. Этот термин с XVIII века и до начала XX века играл большое значение в европейской колонизации, так как terra nullius объявлялась земля с малочисленным населением или населённая аборигенами, которая не принадлежала какой-либо державе. Это означало, что её могла завоевать и колонизировать любая европейская держава. С концепцией «ничейной земли» тесно связана «доктрина открытия».

Использование термина в Австралии

Британское переселение в Австралию началось в 1788 году, когда была основана колония Новый Южный Уэльс. Одним из наиболее известных случаев судебного разбирательства по terra nullius было прошение Британской империи о законности её притязаний на Австралийский континент. При этом все аборигены Австралии объявлялись подданными Британской короны, на которых распространялось британское законодательство. Местные законы и обычаи считались недействительными.

Это понятие продержалось в Австралийском законодательстве вплоть до 1992 года, когда Высокий суд Австралии отменил понятие terra nullius. Аборигены получили право жить по своим законам и обычаям. Таким образом, в Австралии существуют две правовые системы: традиционная и англо-австралийская.

В других случаях

Антарктида

Хотя часть территории Антарктики и является объектом территориальных претензий со стороны некоторых государств, ни одно из них не может реализовать свой суверенитет, поскольку согласно Договору об Антарктике территории и воды южнее 60° южной широты разрешено использовать сугубо в научных целях. Добыча полезных ископаемых, а также военные манёвры и испытания запрещены. Страны, заявившие претензии на территории Антарктики, не препятствуют созданию научных станций других стран. Также в Антарктике существуют территории, свободные от территориальных претензий, например, Земля Мэри Бэрд.

Шпицберген

Шпицберген считался terra nullius, пока 9 февраля 1920 года Норвегия не получила суверенитет над архипелагом согласно Шпицбергенскому трактату. До этого архипелаг использовался в качестве базы китобойного промысла различными странами.

Гренландия

После того, как Норвегия в 1905 году получила полную независимость, она отказалась признать датский суверенитет над Гренландией, которая была норвежским владением. В 1931 году норвежский китобой Хальвард Деволд по собственной инициативе занял ненаселенный восточный берег Гренландии. Впоследствии этот захват был поддержан норвежским правительством на том основании, что Гренландия является terra nullius. Двумя годами позже Постоянная палата международного правосудия вынесла решение в пользу Дании, с которым Норвегия согласилась.

Горня Сига

После распада Югославии и войны у Хорватии и Сербии есть взаимные претензии суверенитета над некоторыми спорными территориями, которые, однако, не относятся к лесистой ненаселённой территории Горня Сига размером 7 км² на берегу Дуная, права на которую не предъявляет ни одна из стран, чтобы не лишиться более важных остальных спорных территорий.

В 2015 году на территории Горня Сига была провозглашена Свободная Республика Либерленд (Либерландия).

Западная Сахара

В 1976 году Испания вывела администрацию из Западной Сахары, и бывшую испанскую колонию поделили Марокко и Мавритания. Мавритания позже вывела свои войска из Западной Сахары и отказалась от территориальных притязаний на неё, а Марокко оккупировало почти всю её территорию. В настоящее время провозглашённую Сахарскую Арабскую Демократическую Республику, которая де-факто контролирует не более 20 % территории Западной Сахары, признали около сотни государств.

Однако, по мнению ООН, Западная Сахара является terra nullius, поскольку ни её государственность, ни оккупация Марокко не признается ООН до проведения референдума на всей территории.

Бир-Тавиль

В 1899 году Великобритания и Египет объявили Судан своим кондоминиумом. Северная граница страны была установлена по 22-й параллели. Но в 1902 году Великобритания в одностороннем порядке изменила границу, передав Судану треугольник Халаиба площадью 20 580 км². Египет же получил от Судана область Бир-Тавиль площадью 2 060 км². При этом не было заключено никаких соответствующих договоров с Египтом, где де-факто присутствовала оккупационная британская армия, но который де-юре в то время был независимым государством и признавался таковым в том числе и Великобританией.

Египет отказывается признать границу 1902 года и, соответственно, свой суверенитет над Бир-Тавилем. Судан в свою очередь признает границу, установленную англичанами, по которой Бир-Тавиль Судану не принадлежит. Таким образом, эта территория является ничьей землей, на которой не действуют законы какого-либо государства.

В 2014 году на территории Бир-Тавиля было провозглашено Королевство Северный Судан.

Нейтральные зоны на Аравийском полуострове

Нейтральная зона между Саудовской Аравией и Ираком была территорией площадью 7044 км² на границе между этими двумя государствами, существовала с 1922 до 1981—1991 годов.

Также была нейтральная зона на границе между Саудовской Аравией и Кувейтом, площадью 5770 км². Она существовала с 1922 до 1969—1970 годов.

Риф Скарборо

Эта группа островов расположена в Южно-Китайском море и является объектом территориального спора между КНР, Тайванем и Филиппинами.

Филиппины претендуют на острова на основании того, что риф Скарборо является terra nullius и находится в их исключительной экономической зоне. КНР заявляет, что китайские рыбаки открыли остров ещё в XIII веке, и поэтому риф является китайской территорией.

Влияние на массовую культуру

Ничейные земли часто становятся объектом территориальных притязаний виртуальных государств: например Великое герцогство Вестарктика претендует на единственную ничейную землю Антарктиды — землю Мэри Бэрд, Королевство Северный Судан — на нейтральную землю Бир-Тавиль между Египтом и Суданом, а Свободная республика Либерленд, Экологическое Дунайское Княжество Онгал и Королевство Энклава — на ничейные земли по Дунаю между Хорватией и Сербией.

См. также

• Коренные народы
• Аборигены Австралии
• Колониализм
• Силенд

Ссылки

• [www.hrights.ru/text/inter/b8/Chapter7.htm Права собственности коренного населения Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии] (рус.)
• [www.prof.msu.ru/publ/book3/sok.htm С. Соколовский. Категория «коренные народы» в российской политике, законодательстве и науке] (рус.)
• [www.calend.ru/holidays/0/0/2092/ День Мабо в Австралии] (рус.)
• [www.historycooperative.org/journals/lhr/23.1/banner.html Stuart Banner:Why Terra Nullius? Anthropology and Property Law in Early Australia// Law ans history review] (англ.)

Отрывок, характеризующий Terra nullius

Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.