Testem benevolentiae nostrae

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Testem benevolentiae nostrae
Жанр:

Энциклика

Автор:

Папа римский Лев XIII

Язык оригинала:

латинский

Дата написания:

1899

Дата первой публикации:

22 января 1899

Testem benevolentiae nostrae — название апостольского письма (энциклики) папы Льва XIII, адресованное «нашему дорогому сыну, кардиналу, священнослужителю, проповедующему вдали от Тибра, архиепископу Балтимора Джеймсу Гиббонсу». Оно было обнародовано 22 января 1899 г. Речь в нём идёт о ереси, иногда называемой американизмом, и письмо призывает Гиббонса принять меры, чтобы церковь в Соединённых Штатах не позволяла подрывать христианские доктрины при распространении влияния гражданских свобод в обществе.





Причины письма

Название Testem benevolentiae nostrae буквально означает «свидетельство нашей доброй воли». В нём папа Лев XIII высказывает критику относительно того, что он слышал о католической культуре в Соединённых Штатах. Эти слухи возникли в связи с откликами на французский перевод биографии священнослужителя Исаака Томаса Хеккера.

Перевод биографии достиг Франции через одиннадцать лет после смерти Отца Хеккера. Хеккер всегда был в хороших отношениях с католицизмом, начиная от своего обращения в католицизм в зрелом возрасте и до самой смерти, так что споры вращаются только вокруг книги. В письме папа оспаривает мнения, высказанные переводчиком книги. Этот переводчик высказывает либеральные индивидуалистские взгляды, рассматриваемые церковью как противоречащие вере.

Суть

Неприятие американского партикуляризма и экуменизма

Testem benevolentiae nostrae рассматривает американский партикуляризм и свободу личности. В письме выражается озабоченность о том, что в Движении американских католиков утверждается мнение, что их ситуация представляет собой особый случай, и им нужно больше самостоятельности, чтобы ассимилировать в протестантскую массу, которая составляет большинство населения. Письмо отклоняет эту идею. Оно утверждает, что Католическая церковь Соединённых Штатов будет по-прежнему представлять Ватикан на пути католической церкви в другие страны. Это означает, что американские католики должны избегать полной ассимиляции или экуменической прелюдии к протестантизму.

Католицизм учит, что протестантизм является ересью и даже вредным новым религиозным движением. Его влияние не следует переоценивать, хотя бы потому, что, как отмечала церковь при папе Льве, отдельные протестанты являются вполне невинными людьми, введёнными в «непреодолимое заблуждение невежества». Протестантская религия сама по себе не является учением и не может расцениваться как равная с католицизмом. В письме выражается уверенность в том, что католицизм сможет приспособиться к тем нормам американской жизни, которые не противоречат доктринальному или моральному учению римско-католической церкви.

Негативный взгляд на свободу личности

Что касается свободы личности, то в письме высказано опасение, что американистские идеи индивидуализма являются враждебными католической вере. В нём также выражается опасение, что католики в Америке будут доверять своей личной совести больше, чем католической церкви. Это и другие утверждения в письме, на самом деле, имеют больше общего с католиками во Франции, чем в США. Франция, в конце концов, стала родоначальником сдвига к радикализму. Таким образом, во многом письмо явилось предупреждением скорее для Франции, потому что французский республиканизм становилась всё более либеральным или секуляристским. В письме также отмечено, что американисты имеют неправильное мнение о папской непогрешимости, что привело их к презрению ко всему, что никак не охватывается декларированием непогрешимости. Наконец, в нём выражено опасение того, что американцы ценят свою свободу и индивидуализм настолько, что они отвергают идею монастырей и духовенства. Опять же, это относится больше к антиклерикализму во Франции того времени, поскольку несогласие с идеей монастырей было очевидно редким среди католиков XIX века в Соединённых Штатах.

Более спорным является то, что документ чётко отказал католикам в свободе печати. В это время Ватикан ещё имел индекс запрещённых книг. Защитники документа считают, что осуждение свободы прессы было вполне понятно в эпоху расширения клеветы, оскорблений и подстрекательств насилия в газетах. Газетные статьи о монастырях уже полыхали анти-католическим неистовством. Против Испано-американской войны выступали многие католики, и в газетах Херста они часто подвергались проклятиям, а произошла она всего за год до письма. Противники Testem benevolentiae nostrae считают, что в нём отражается продолжающаяся оппозиция Ватикана к демократии и прогрессу.

Тем не менее, обе стороны, как правило, соглашаются в том, что Лев XIII писал в менее обвинительной или, по крайней мере, в более тактичной форме, чем большинство его непосредственных предшественников. Критики считают, что это произошло просто потому, что его непосредственными предшественниками были откровенные реакционеры, как, например, папа Пий IX. Сторонники ссылаются на тот факт, что в своей энциклике на ересь американизма — «Longinqua», папа говорил о любви к Америке больше, чем о её осуждении.

Наследие и влияние

НаследиеTestem benevolentiae nostrae весьма спорно. Среди католиков-традиционалистов сегодня остаётся широкая поддержка заявлений против экуменизма и либерализма. В более либеральных кругах, однако, учёные утверждают, что письмо в значительной степени уничтожило католическую духовную жизнь в США в первой половине двадцатого века. Тем не менее, многие считают, что важность письма сильно преувеличена. Следует, однако, подчеркнуть непростые отношения между Святым Престолом и Соединёнными Штатами, страной, которая не имела в полной мере дипломатических отношений с Ватиканом до президентства Рональда Рейгана в 1980-х годах.

См. также

Напишите отзыв о статье "Testem benevolentiae nostrae"

Ссылки

  • [www.papalencyclicals.net/Leo13/l13teste.htm Текст Testem benevolentiae nostrae (англ.)]
  • [www.newadvent.org/cathen/14537a.htm Католическая энциклопедия о Testem benevolentiae (англ.)]
  • [partners.nytimes.com/books/first/c/cuneo-satan.html Майкл Куньо об энциклике (англ.)]

Отрывок, характеризующий Testem benevolentiae nostrae

– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.