The Beatles

The Beatles
blank300.png|1px]] [[file:blank300.png Слева направо: Джон Леннон, Ринго Старр, Пол Маккартни, Джордж Харрисон
Основная информация
Жанры	рок, поп-музыка, мерсибит, рок-н-ролл, психоделический рок, хард-рок
Годы	1960—1970
Страна	Великобритания Великобритания
Город	Ливерпуль
Язык песен	английский
Лейблы	Parlophone Apple Capitol United Artists Vee Jay Polydor
Бывшие участники	Основные: Джон Леннон Пол Маккартни Джордж Харрисон Ринго Старр Прочие: Стюарт Сатклифф Пит Бест Джимми Никол
Другие проекты	The Quarrymen, Plastic Ono Band Wings The Fireman The Dirty Mac The Traveling Wilburys Rory Storm and the Hurricanes Ringo Starr & His All-Starr Band
[www.beatles.com Официальный сайт]

The BeatlesThe Beatles

The Beatles («Битлз», МФА: [ðə ˈbiː.tlz]; отдельно участников ансамбля называют «битлами», также их называют «великолепной четвёркой» [англ. Fab Four] и «ливерпульской четвёркой») — британская рок-группа из Ливерпуля, основанная в 1960 году, в составе которой играли Джон Леннон, Пол Маккартни, Джордж Харрисон и Ринго Старр. Также в разное время в составе группы выступали Стюарт Сатклифф, Пит Бест и Джимми Никол. Большинство композиций The Beatles созданы в соавторстве и подписаны именами Джона Леннона и Пола Маккартни. Дискография группы включает 13 официальных студийных альбомов, изданных в 1963—1970 годах, и 211 песен.

Начав с подражания классикам американского рок-н-ролла 1950-х годов, The Beatles пришли к собственному стилю и звучанию. The Beatles оказали значительное влияние на рок-музыку и признаются специалистами одной из наиболее успешных групп XX века, как в творческом, так и в коммерческом смысле. Многие известные рок-музыканты признают, что стали таковыми под влиянием песен The Beatles. С момента выпуска сингла «Please Please Me / Ask Me Why» в 1963 году группа начала восхождение к успеху, породив своим творчеством глобальное явление — битломанию. Четвёрка стала первой британской группой, пластинки которой завоевали популярность и первые места в чартах США, и с неё началось всемирное признание британских коллективов, а также «ливерпульского» (Merseybeat) звучания рок-музыки. Музыкантам группы и их продюсеру и звукорежиссёру Джорджу Мартину принадлежат новаторские разработки в области звукозаписи, комбинирования различных стилей, включая симфоническую и психоделическую музыку, а также съёмок видеоклипов.

Журнал Rolling Stone поставил The Beatles на 1 место в списке величайших исполнителей всех времён. В списке Rolling Stone 500 первое место занимает альбом Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band. Группа завоевала десять наград «Грэмми». Вся четвёрка, в знак признания заслуг перед страной, награждена орденами Британской империи (MBE). По состоянию на 2001 год только в США было продано свыше 163 миллионов дисков группы. Общий объём продаж единиц медиаконтента (диски и кассеты), связанного с группой, на этот момент превысил один миллиард экземпляров.

The Beatles прекратили совместную работу в 1970 году, хотя уже по меньшей мере с 1967 года Пол и Джон вели собственные проекты. После распада каждый из музыкантов продолжил сольную карьеру. В 1980 году возле своего дома был убит Джон Леннон, в 2001 году от рака скончался Джордж Харрисон. Пол Маккартни и Ринго Старр продолжают заниматься творчеством и пишут музыку.

Начало

Предпосылки

В середине 1950-х годов популярность во всём мире приобретает рок-н-ролл. Сначала это музыкальное движение силами Литтл Ричарда, Джина Винсента, Эдди Кокрана получило развитие в США. В 1954 году Билл Хейли и его группа Comets записали «Rock Around the Clock», и через год, во многом благодаря фильму «Школьные джунгли», новые ритмы достигают берегов Англии.

На Туманном Альбионе особую популярность снискал скиффл — ритмический стиль, берущий начало в джазе, британском фольклоре и кантри. Лонни Донеган, выпустив «Rock Island Line», сделал многое для быстрого распространения скиффла на танцплощадках. Этому также способствовала простота музыкального рисунка и доступность инструментов для исполнения. Повсеместно появляются группы, состоящие из гитары, банджо, губной гармоники и стиральной доски. Будущие битлы, как и тысячи их сверстников, не получив никакого музыкального образования, взяли в руки инструменты, следуя всеобщему музыкальному увлечению. По некоторым оценкам, в Великобритании в 1956—1957 годах было до 5 000 любительских скиффл-групп. Как вспоминал Джерри Марсден, лидер группы Gerry and the Pacemakers, для ливерпульских групп был характерен свой стиль: мелодическая основа скиффла, утяжелённая рок-н-ролльными риффами.

Большое влияние на всемирное распространение рок-н-ролла оказал Элвис Пресли, чья дебютная композиция «Heartbreak Hotel» датируется 1956 годом. В феврале 1956 года её услышал по радио юноша из пригорода Ливерпуля Уолтона, ученик школы Quarry Bank, Джон Леннон и заболел этой музыкой. Как вспоминал сам Джон: «до Элвиса ничто не действовало на меня по-настоящему».

Quarrymen

Ливерпуль — особый город в истории Великобритании. Промышленный центр, крупный порт и место проникновения в страну культурных новинок. Сюда иностранные моряки привозили заграничные товары и, в их числе, самые свежие пластинки из-за океана. Все будущие члены группы происходили из рабочих районов Ливерпуля, из семей со скромным достатком. Если бы не музыка, то скорее всего они приобрели бы после школы мастеровую специальность, зарабатывая на жизнь своими руками. Отец Джона был стюардом на торговом судне, а воспитывала и растила его тётя Мими. Отец Пола Маккартни был клерком. У Джорджа Харрисона было ещё трое братьев, а его отец служил моряком. Отец Ричарда Старки (Ринго Старра) был кондитером.

В начале 1956 года Джон Леннон, впечатлённый музыкой Билла Хейли и Элвиса Пресли, решил организовать собственную группу. В неё вошли школьные приятели Джона: Питер Шоттон, Найджел Уалли, Айвен Вон и некоторые другие. К тому времени Джон немного играл на губной гармонике и банджо и начал осваивать гитару, которую за 17 фунтов купила ему тётя Мими. Первоначально группа называлась The Black Jacks и через неделю была переименована в The Quarrymen — в честь их школы. The Quarrymen играли скиффл и старались походить на тедди-боев. Они выступали на школьных концертах, вечеринках — большей частью за угощение или символическую плату.

6 июля 1957 года, во время концерта в саду церкви Святого Петра, Айвен Вон познакомил Джона Леннона с Полом Маккартни. Джон был впечатлён музыкальными познаниями Пола. Парень владел аккордами, знал слова и умел подбирать на слух последние новинки рок-н-ролла, в частности, такие как «Twenty Flight Rock» Эдди Кокрана и «Be-Bop-A-Lula» Джина Винсента. Много позже Пол вспоминал, что также искренне удивился тому, что Джон играл на гитаре, словно на банджо — брал аккорды только на четырёх струнах. Окончательно Пол покорил своих новых товарищей умением настраивать гитару. Джон некоторое время размышлял о том, стоит ли иметь такого сильного конкурента за лидерство в группе, но через две недели передал Полу приглашение войти в состав The Quarrymen.

Пол Маккартни родился в ливерпульском районе Уолтон, а в 1956 году его семья переехала в Аллертон, недалеко от дома Леннона. Отец Пола немного увлекался игрой на фортепьяно, выступая на вечеринках со своим ансамблем. В детстве Полу подарили трубу. Повальное увлечение скиффлом и рок-н-роллом настигло Маккартни в 14-летнем возрасте. Тогда он попросил отца купить гитару и практически не расставался с ней.

Леннон почти не уделял времени учёбе и имел репутацию главного хулигана школы. В противоположность ему, Пол легко учился, с отличием сдал экзамены и поступил в престижную ливерпульскую школу. В отличие от бунтаря Джона, Пол с раннего детства обладал даром мирно улаживать житейские конфликты. Пол и Джон много времени проводили вместе, часто прогуливали уроки и репетировали дома у Джона. С того момента, как Пол начал осваивать гитару, он сразу стал пытаться сочинять песни. Свои первые опыты Пол показал Джону, который до их знакомства композицией не увлекался. Между молодыми людьми возникла атмосфера конкуренции и Джон, дабы утвердиться в качестве лидера группы, тоже взялся за сочинение музыки. В 1958 году в автокатастрофе погибла мать Джона — Джулия. За два года до этого скоропостижно скончалась от рака мама Пола. Смерть родителей очень сблизила юношей.

Весной 1958 года для эпизодических выступлений, а с осени — на постоянной основе к ним присоединился друг Пола, Джордж Харрисон. Он уже успешно пытался играть в нескольких группах, но Джорджу было только 15 лет, и поэтому Джон поначалу с сомнением отнёсся к его появлению в составе. Несмотря на возраст, парень подошёл всем по характеру и показал приличный класс игры на инструменте. Кроме этого, родители Джорджа терпимо относились к громкой музыке, и ребята могли репетировать дома у Харрисонов. Джордж первым и принёс моду на длинные волосы (в его большой семье даже постричься вовремя было проблемой). Именно эти трое стали основным костяком группы, для остальных же участников Quarrymen рок-н-ролл был временным увлечением, и вскоре они отпали от коллектива.

Появление The Beatles

К 1959 году название The Quarrymen уже не имело никакого отношения к членам группы. Пол и Джордж учились в школе, а Джон поступил в художественный колледж. Был момент, когда группа даже была близка к распаду — Харрисон на несколько месяцев покинул коллектив и присоединился к команде The Les Stewart Quartet, но 29 августа они снова объединились. Некоторое время The Quarrymen репетировали и играли в клубе Jacaranda, тогда же они, наконец, обзавелись первыми электрогитарами и 10-ваттным усилителем. Хозяин клуба Аллан Уильямс начал частично исполнять обязанности менеджера группы. Полноценным менеджером или промоутером его было назвать сложно — в клубе играло много групп, и The Quarrymen были лишь одной из них.

К тому времени группа активно пыталась участвовать в клубной и концертной жизни Ливерпуля и окраин. Музыканты часто меняли название. В октябре 1959 года ребята выступили под названием Johnny and the Moondogs в ливерпульском конкурсе молодых талантов, который проводил Кэрролл Льюис. По итогам они были приглашены на заключительный тур в Манчестер, но не смогли принять участие по весьма банальной причине — не было средств оплатить ночлег. На другом концерте они назвали себя Rainbows. Постоянные перемены названия происходили из-за того, что промоутеры находили имя слишком коротким и «неброским»; кроме того, у большинства групп название было более длинным и обычно содержало имя лидера. Название Beatals, Silver Beats, Silver Beetles, Silver Beatles и, наконец, The Beatles появилось в апреле 1960 года. До сих пор нет однозначного ответа, кто именно придумал это слово. Согласно воспоминаниям участников группы, авторами считаются Сатклифф и Леннон, которые были увлечены идеей придумать название, имеющее одновременно разные значения. За пример была взята группа Бадди Холли The Crickets («сверчки», однако для англичан был и второй смысл — «крикет»). Слово beatles, если произносить, также отсылало к насекомым «beetles» («жуки»), но если видеть его напечатанным, то сразу бросался в глаза корень «beat» (как бит-музыка).

Во время учёбы в художественном колледже Джон познакомился и подружился с Стюартом Сатклиффом и в январе 1960 года привёл его в группу. Стюарт получил на выставке картин премию в 65 фунтов, и Джон распорядился этими деньгами так, как посчитал нужным — потратил их на покупку остро не хватавшей группе бас-гитары. Ребята приобрели инструмент марки Höfner President. Стюарт играть совершенно не умел — вообще ему пророчили блестящую карьеру художника. Тем не менее, он стал бас-гитаристом и четвёртым членом группы.

Родители ребят полагали, что они учатся и готовятся к самостоятельной жизни и рабочей специальности, но их увлекала только музыка. Только родители Джорджа (особенно мама) искренне поддерживали его увлечение музыкой. Группа получала всё больше и больше предложений выступить — как правило, в пабах и маленьких клубах, случалось и в весьма сомнительных заведениях. Был момент, когда группа аккомпанировала выступлениям исполнительниц стриптиза в ночном клубе The New Cabaret Artists Club. В случае, если играть приходилось на обычных танцевальных вечерах, драки и поножовщина по окончании выступления были вполне обычным делом.

В апреле 1960 года Ливерпуль посетил известный британский импресарио Лари Пернес, который искал аккомпанирующие и разогревающие группы для будущих гастролей Билли Фьюри — тогдашней английской поп-звезды. Прослушивание кандидатов проходило в Jacaranda, но the Beatles не удостоились приглашения на первую сессию — у них не было ни ударной установки, ни барабанщика. На второй сессии музыкантам удалось его позаимствовать на время, и они всё-таки получили заветный ангажемент на семь концертов к другому исполнителю.

Проигнорировав экзаменационный период в своих учебных заведениях, Silver Beetles отправились в первое турне по Шотландии, в качестве аккомпанирующей группы для певца Джонни Джентла. Турне закончилось конфузом. В одной из поездок фургон попал в небольшую аварию, и больше всех пострадал временный ударник Томми Мур, получивший сотрясение мозга. Далее ребята рассорились с менеджером Пернесом, задержавшим оплату отыгранных концертов, и вернулись раньше времени в Ливерпуль. Зато после этих неудачных гастролей группа наконец обзавелась собственной ударной установкой, хотя ударника у них так и не было. Случалось даже, что во время концертов, они приглашали кого-нибудь из зала постучать на барабанах. После возвращения из Шотландии the Beatles стали играть в клубе Casbah, которым владела мать Пита Беста.

После расцвета в середине 1950-х годов всемирная популярность рок-н-ролла в начале 1960-х годов пошла на спад. В Великобритании в то время в зените славы был Клифф Ричард и The Shadows. В Ливерпуле тем не менее заокеанский рок-н-ролл продолжал править бал. The Beatles постепенно уходили от акустического стиля скиффл, играя более жёсткий электрический бит и ритм-энд-блюз. Их мастерство как музыкантов росло, хотя они продолжали оставаться одной из многих безвестных городских групп, играющих «на танцах». Первые шаги группы в поп-музыке были связаны с копированием композиций и стиля заокеанских кумиров, но в это время в репертуаре начинают появляться свои песни. За два первых года Леннон и Маккартни успели написать около ста композиций, и некоторые из них вошли в более поздние альбомы («Love Me Do», «One After 909», «When I'm Sixty-Four» и другие). Ещё до прихода большой популярности, Джон и Пол договорились, что подписываться под песнями будут вдвоём, независимо от того, кто и что написал. После 1963 года они уже достаточно редко сочиняли песни именно вдвоём, но все их композиции, записанные для The Beatles, подписаны Lennon-McCartney.

Гамбург (1960—1961)

Аллан Уильямс искал любую возможность для развития музыкального бизнеса и, пытаясь сосватать группы из своего клуба в какой-нибудь проект, отправился в Лондон. В начале 1960-х годов британские коллективы стали весьма популярны в Гамбурге. Тони Шеридан и его группа, а после них и ливерпульцы Derry and The Seniors имели успех в клубах немецкого порта. Контракты этих групп закончились, и Бруно Кошмидер, содержавший клуб Kaiserkeller в гамбургском квартале красных фонарей Репербан, прибыл в Лондон присмотреть новинки английского рок-н-рола. Уильямс и Кошмидер случайно встретились в столице, и Аллан сообщил, что у него есть на примете множество ливерпульских групп.

Уильямс предложил немцу The Beatles. Группа без постоянного ударника была не лучшим выбором, но случилось так, что все остальные серьёзные ливерпульские коллективы оказались на тот момент связаны обязательствами. Так летом 1960 года группа, которая уже приобрела своё окончательное название, получила приглашение играть в Гамбурге. Это вынудило The Beatles в срочном порядке искать барабанщика, чтобы соответствовать профессиональному контракту. В августе 1960 года Пол Маккартни связался с Питом Бестом (до этого он играл в ливерпульской группе The Blackjacks) и предложил ему войти в состав. 16 августа группа покинула Англию, а уже на следующий день состоялся их первый концерт в гамбургском клубе Indra, в котором группа играла до октября. После жалоб соседей на слишком громкую музыку, квинтет переехал в другой клуб. С октября и до конца ноября они играли в клубе Kaiserkeller. График выступлений был предельно жёстким: как правило, в клубе один час играла одна группа, другой час — другая, на протяжении 12 часов. Получали The Beatles в 1960 году по 2,5 фунта в день на каждого. В Kaiserkeller The Beatles впервые довелось петь и танцевать на по-настоящему большой сцене. Всё предыдущее время на вечеринках и танцах музыканты играли на таких маленьких площадках, где даже развернуться было тяжело. При этом жили они в одной тесной комнате, располагавшейся в здании кинотеатра. Их репертуар был достаточно разнообразен. Помимо рок-н-роллов (они исполняли записи с альбомов Литл Ричарда, Чака Берри, Карла Перкинса и других), они играли блюзы, ритм-энд-блюзы, народные песни, старые эстрадные и джазовые номера, модифицируя их в стилистику рок-н-ролла. Иногда обычные песни в формате рок-н-ролла превращались в получасовые импровизации; при этом группа обнаружила, что немцам особенно нравилась громкая и напористая игра. Свои собственные песни The Beatles не исполняли, так как, по их признанию, не было стимула — в окружающей современной музыке было достаточно подходящего материала. Именно такая каждодневная работа и способность играть музыку любого жанра, стали определяющими факторами в становлении мастерства The Beatles.

В октябре 1960 года состоялась первая запись пластинки с участием The Beatles. Диск был не их, а группы Rory Storm and the Hurricanes, и The Beatles приняли участие в записи скорее как сессионные музыканты. Тогда впервые Пол, Джон и Джордж сыграли с ударником Rory Storm Ринго Старром.

В Гамбурге участники ансамбля познакомились с группой студентов местного арт-колледжа — Астрид Кирхгерр и Клаусом Форманом, сыгравшими значительную роль в истории группы. Кирхгерр вскоре стала подругой Сатклиффа, и именно она предложила (правда, в следующий приезд The Beatles в Гамбург, весной 1961 года) новые причёски — волосы, зачёсанные на лоб и уши, а чуть позднее — пиджаки без воротников и лацканов по моде Пьера Кардена. Все эти новшества сперва опробовал на себе Сатклифф, и только затем они перенимались всей группой. Астрид провела и первую профессиональную фотосессию с The Beatles.

Первые гастроли в Гамбурге закончились раньше, чем планировалось. Кошмидер собирался продлить контракт и на 1961 год, но The Beatles, не уведомив антрепренёра, дали концерт у конкурента — в клубе Top Ten. Кошмидеру такой поворот событий не понравился. Воспользовавшись формальным поводом (случайный небольшой пожар в кинотеатре, где ночевали битлы), он препроводил Пола и Пита в полицию. 30 ноября их депортировали в Англию. Ещё раньше депортировали несовершеннолетнего Джорджа. Джон был вынужден также покинуть Германию. Самый ценный элемент аппаратуры группы — усилитель, Джон вёз на ремнях за своими плечами. Первые зарубежные гастроли на том закончились. Тем не менее, в декабре 1960 года, в Ливерпуль вернулась уже другая команда. Они демонстрировали гораздо более зрелую игру и знали, как овладеть вниманием аудитории. «500 часов на сцене Гамбурга выковали стиль, который покорит весь мир», — написал биограф группы Марк Льюисон.

The Beatles оказались в числе самых активных и амбициозных местных команд, соперничающих по репертуару, звуку и количеству поклонников. Все ливерпульские группы играли почти одни и те же (американские) песни и конкуренция шла по принципу: кто какую песню первым «откроет» и сделает «своей». Лидерами тогда считались Rory Storm and the Hurricanes, они играли в лучших клубах Ливерпуля, а также Гамбурга.

В апреле 1961 года группа отправилась на вторые гастроли в Гамбург, где выступала три месяца в клубе Top Ten. Именно в Гамбурге состоялась первая запись, где The Beatles сами исполняли композиции. Их пригласили в качестве аккомпанирующего ансамбля для певца Тони Шеридана, который пытался завоевать известность, как исполнитель рок-н-ролла для западногерманского рынка. Запись проходила под руководством Берта Кемпферта, который и отобрал The Beatles. Во время записи группе позволили записать две композиции из числа своих собственных. Итогом работы стал вышедший в августе 1961 года в Германии под лейблом Polydor сингл «My Bonnie / The Saints», с указанием исполнителей — Тони Шеридан и The Beat Brothers. Так для немецкого рынка, для благозвучности, были названы The Beatles.

По окончании гастролей Сатклифф решил остаться в Гамбурге с Кирхгерр и, таким образом, прекратить свою музыкальную деятельность в группе. Через год, 10 апреля 1962 года, Сатклифф скончался в Гамбурге от кровоизлияния в мозг. Некоторое время на бас-гитаре играл Чез Ньюби и затем инструмент окончательно перешёл к Маккартни. После вторых гамбургских гастролей Пол скопил достаточно денег для вполне профессионального инструмента, бас-гитары Höfner в форме скрипки, ставшей впоследствии одним из символов группы.

Cavern

Важным моментом в биографии группы исследователи считают концерт в ратуше Литерланда в декабре 1960 года, когда возмужавшие после гамбургских гастролей The Beatles обратили на себя внимание местной публики и ведущих антрепренёров города.

Начиная с 1961 года, известность квартета в пределах Ливерпуля непрерывно растёт. После гастролей в Гамбурге они обходят тогдашних лидеров ливерпульской рок-музыки Cass and Cassanova's и Rory Storm and the Hurricanes. В отличие от большинства местных групп, которые в основном копировали манеру The Shadows, Клиффа Ричарда и американских исполнителей рок-н-ролла, у Beatles появился собственный стиль и звучание. Впоследствии критики стали использовать термин «мерсисайдское звучание», по названию графства, где находится Ливерпуль. У группы всё ещё не было постоянного менеджера, который бы мог управлять промоушеном и концертной деятельностью. Аллан Уильямс не был связан сколько-нибудь серьёзными обязательствами с группой.

С февраля 1961 года эпизодически, а с августа регулярно, The Beatles стали выступать в ливерпульском клубе Cavern. Немалую роль здесь сыграла мать Пита Беста — Мона Бест, управляющая одного из клубов, где играли The Beatles, а также дискжокей Cavern Боб Вулер, хорошо знавший ребят по Гамбургу. Они настояли на том, чтобы хозяин Cavern мистер МакФол прослушал группу, и тот, вполне удовлетворённый результатами, предложил им контракт. Клуб до того имел репутацию заведения, где, главным образом, исполняли джаз, но новые ритмы брали своё. Раньше в этом месте находился плодоовощной склад в полуподвальном помещении. Его удалось превратить в популярное музыкальное заведение, хотя фешенебельным его назвать было сложно: маленькая деревянная сцена, тусклое освещение и отсутствие нормальной вентиляции. Всего на сцене Cavern в 1961—1963 годах The Beatles выступили 262 раза, последнее выступление состоялось 3 августа 1963 года.

За своё первое выступление во время ланча они получили 5 фунтов, за последнее — 300. До августа 1963 года Cavern был «вторым домом» для The Beatles. Атмосфера в клубе была непринуждённая. Музыканты, прерывая песни, обменивались с аудиторией малопристойными шутками; прямо на сцене курили, ели и пили. По мнению историков и биографов, именно в Cavern The Beatles отшлифовали свой талант. Там появилась большая и сплочённая группировка поклонников, в основном девушек-подростков, стремившихся подражать своим кумирам. Заметной стала индивидуальность каждого члена группы. Наибольшей популярностью у слабого пола пользовался обладатель самой эффектной внешности — Пит Бест. Однако и у двух противоположностей, бунтаря Джона и пай-мальчика Пола, фанатов было достаточно.

В 1961 году, будучи в Англии, The Beatles давали концерты в клубах Cavern и Casbah. Их стали регулярно приглашать на самые престижные сцены города: ратушу Литерланд и театр Liverpool Empire Theatre. The Beatles по-прежнему оставались популярными только в двух городах: Ливерпуле и Гамбурге, где на тот момент достигли предела своего развития.

Брайан Эпстайн

28 октября 1961 года в 15:00, в музыкальный магазин «NEMS» на Уайтчепел, где за прилавком стоял хозяин заведения Брайан Эпстайн, зашёл молодой человек по имени Курт Раймонд Джонс (история сохранила имя первого битломана) и попросил пластинку «My Bonnie» в исполнении группы The Beatles. Брайан принёс свои извинения покупателю — он никогда не слышал о такой группе, хотя сам считал, что неплохо разбирается в музыке Мерсисайда. На следующий день пластинку спросили ещё раз, и Эпстайн попытался справиться о группе в альманахе Record Retailer, но и там её не обнаружил. Брайан обзвонил знакомых, и редактор газеты Mersey Beat Билл Харри указал Эпстайну на пробелы в его «образовании». The Beatles — британская и, более того, ливерпульская команда (Эпстайн думал поначалу, что немецкая), и фото лучшей группы города красовалось на первой полосе ведущего музыкального издания города. Впрочем, Эпстайн тогда не особенно интересовался молодёжной музыкой — его гораздо больше привлекал театр и классика. Харри сообщил Эпстайну, что группа играет в популярном клубе Cavern, находившемся всего в паре сотен метров от его музыкального магазина. Как вспоминал Брайан, после первого же посещения клуба он был совершенно «околдован» музыкой The Beatles. После личной встречи его также подкупило человеческое обаяние ребят и присущее им чувство юмора. Эпстайн стал заходить по вечерам в клуб, и постепенно у него возникла идея стать менеджером многообещающей группы.

Брайан начал наводить справки о том, как можно стать менеджером группы, и в чём суть такой работы. Он выяснил, что Алан Уильямс и Polydor не имеют договорных обязательств с The Beatles. 3 декабря 1961 года Брайан пригласил ребят в свой офис в магазине на Уайтчепел, чтобы обсудить возможность совместного ведения дел. Респектабельный вид Эпстайна произвёл большое впечатление. Наиболее весомым было обещание Брайана сделать всё для того, чтобы записать группу на известном музыкальном лейбле. От лица всей группы Джон подтвердил согласие, и они подписали первый контракт, согласно которому Эпстайн будет вести их дела и получать за это 25% от сборов.

Опытный организатор сразу взял в свои руки концертную деятельность The Beatles и навёл порядок в их расписании, репертуаре и поведении на сцене и за её пределами; начал грамотную работу с ливерпульской прессой. Появление на публике, программа песен на вечер, артистический имидж — всё было проанализировано и пересмотрено. Брайан уговорил ребят избавиться от кожаных курток и джинсов и во время выступлений носить сценические костюмы.

Брайан аккуратнейшим образом расписал, что мы должны были делать, и от этого все показалось более реальным. Пока не появился Брайан, мы жили как во сне. Толком не знали, что мы делаем, где согласились играть. Когда мы увидели все это на бумаге, наша деятельность приобрела смысл официальной работы.

— Джон Леннон

Расцвет

Первый контракт

«Пол выводил мелодию, а Джон вторил ему специфическим голосом, ясно различимым, с чуть гнусавым тембром, чему суждено было стать фирменным знаком их раннего звука. И тут вдруг меня осенило: я же слушаю группу. Я должен был принять их как группу и записывать как группу. Эта отчётливая гармония, это удивительное смешение звука — вот в чём была изюминка. Это было именно то, что мне смутно помнилось по демозаписям… Тут слышалось эхо The Everly Brothers и старых героев блюза, Элвиса Пресли и Чака Берри, но было ещё и нечто совершенно новое, нечто английское, нечто, что представляло Ливерпуль, нечто The Beatles».

Оригинальный текст (англ.)  

Paul was warbling away and John was backing him with that peculiarly distinctive, nasal, almost flat second harmony that was to become a trademark of their early sound. And it suddenly hit me, right between the eyes. This was a group I was listening to. I should take them as a group, and record them as a group. That distinctive harmony, that unique blend of sound – that was the selling point. It was something that I had dimly remembered from the demo lacquers. . . . There were echoes here of the Everly Brothers and the old blues heroes, of Elvis Presley and Chuck Berry, but there was also something entirely new, something English, something that was Liverpool, something The Beatles

Джордж Мартин.

Используя свои связи в мире шоу-бизнеса, Эпстайн немедленно начал попытки организовать контракт с серьёзной звукозаписывающей фирмой. Первым делом ему удалось добиться прослушивания в Decca Records, которое было назначено на 1 января 1962 года. Утром первого дня нового года четвёрка и Эпстайн прибыли в Лондон на запись и прослушивание. Результата пришлось ждать больше месяца, и он оказался негативным. Руководство компании не проявило интереса к материалу. Эпстайн получил отказ с формулировкой: «группы гитаристов выходят из моды». Впрочем, нельзя сказать, что общение с Decca было совсем бесполезным. Музыканты получили две бобины студийной записи 15 песен группы, из которых три были сочинены самими исполнителями. До того у Эпстайна было несколько роликов записей The Beatles в Cavern довольно низкого качества.

В феврале 1962 года состоялась первая запись The Beatles для радио BBC. В апреле The Beatles отправились в третье турне в Гамбург в ранге лучшей рок-группы Ливерпуля. Незадолго до тура они подтвердили своё звание в опросе, проведённом городской газетой Mersey beat. Во время выступления в театре Playhouse (Манчестер) члены группы надели свои первые концертные костюмы — характерные пиджаки со сведёнными «на ноль» лацканами и отутюженные брюки.

Членами группы стало овладевать некоторое разочарование — Брайан безуспешно обивал пороги крупнейших фирм. Pie, HMV, Columbia последовательно отказывали ему. Пока группа была в Гамбурге на очередных гастролях, уже почти потерявший надежду Эпстайн наконец добился своего. Прослушавшему предварительные материалы издателю Сиду Колману понравилось звучание, и он обратился к Джорджу Мартину, руководителю департамента A&R (Artists and repertoire) лейбла Parlophone, который принадлежал компании EMI. Блестяще музыкально образованный выпускник консерватории по классу фортепьяно, Мартин имел в компании репутацию интеллектуала и оригинала. В то время Мартин больше занимался музыкальными и аудиоспектаклями на радио.

9 февраля 1962 года Мартин ознакомился с материалами, которые принёс Эпстайн. Он оценил неплохую технику игры на гитаре Джорджа и заметил, что лидер группы — это, вероятно, Пол. В целом, плёнка произвела благоприятное впечатление. Наконец-то столь серьёзная фигура в звукозаписывающем бизнесе проявила неподдельный интерес к группе. Мартин захотел услышать профессионально записанное выступление The Beatles и пригласил квартет на прослушивание в лондонскую студию № 3 в Сент-Джонс-Вуд. 9 мая Эпстайн послал в Ливерпуль телеграмму:

Ребята, мои поздравления. EMI заказала сессию звукозаписи. Пожалуйста, отрепетируйте новый материал.

Оригинальный текст (англ.)  

Congratulations boys. EMI request recording session. Please rehearse new material.

—

Компания Parlophone была известна в узкой нише рынка: музыкальных спектаклей, разговорного и комедийного жанра. Она искала возможности расширения сферы влияния. В её портфолио в то время не было таких громких исполнителей, как Клифф Ричард (который работал под лейблом Decca), и талантливая молодёжь пришлась весьма кстати.

31 мая The Beatles вернулись с гастролей в Гамбурге, а 6 июня состоялось прослушивание и запись четырёх песен. Как вспоминал Мартин, поначалу, оценив материал, он было подумал о клише — найти в группе солиста и сделать его звездой на манер Элвиса Пресли или Томми Стила. Леннон и Маккартни обладали неплохим вокалом, и Мартин не знал, кого выбрать. В результате Мартин пришёл к несколько неожиданному решению: петь в группе будут все.

В конце июля 1962 года Мартин подтвердил то, что Parlophone готова заключить контракт с The Beatles сроком на один год и выпустить не менее четырёх синглов. Предстояла и трудная перемена, на которой настаивал Мартин — замена ударника. Дело к этому шло давно — уровень игры Беста был уже недостаточен для классной группы. Независимо от мнения Мартина, к тому же решению уже пришли и сами члены группы. Отчётливо проблемы выявилось во время студийной записи — Бест был не в состоянии держать размер. Менять полноправного члена, когда коллектив был на пороге успеха, было неприятно, но неизбежно. Сообщить тяжёлую новость Питу выпало Брайану Эпстайну. Кандидатуру Ринго Старра предложил Джордж. Знали его достаточно давно, Ринго принимал участие в записи пластинки My Bonnie и один раз заменял приболевшего Беста во время выступлений в Cavern. После недолгих переговоров, 16 августа 1962 года бывший барабанщик Rory Storm and The Hurricanes присоединился к The Beatles.

В сентябре квартет снова прибыл в Лондон на следующую сессию. На этот раз записали «Love Me Do» Пола и Джона, а также «How Do You Do It?» Митча Мюррея. Ринго Стар на записи сингла нервничал и никак не мог выдать результат, который бы понравился Мартину — каждый раз получалось по-разному. Дело дошло до третьей сессии, что уже было совсем нехарактерно для безвестной группы, записывающей свой дебютный сингл. При записи «P.S. I Love You» Старра заменил сессионный ударник, которого пригласила студия, а Ринго играл на маракасах и тамбурине. Джордж Мартин отметил, что «Love me do» и, в особенности, «Please Please Me» — это потенциально будущие хиты группы. Мартин только предложил, что первоначальный вариант, когда «Please Please Me» играли в медленном темпе, не годится и её необходимо исполнять гораздо быстрее. От стандартного подхода — пригласить для сочинения музыки профессионального композитора — Мартин сразу отказался. The Beatles были полны идей, и сами без проблем справлялись с этой задачей.

Сингл «Love Me Do / P.S. I Love You» вышел 5 октября 1962 года, достиг 17-го места в хит-параде, что можно было расценить как успех начинающей группы, тем более с собственной песней. Согласно широко распространенному мнению, Эпстайн способствовал раскрутке сингла тем, что на свои деньги скупил 10 тыс. экземпляров. Однако сам Эпстайн данную информацию не подтверждал.

Прорыв произошёл на рубеже 1962 и 1963 года. Первое выступление The Beatles по телевидению состоялось 17 октября 1962 года в программе People and Places, которая транслировала их концерт в Манчестере, отснятый телекомпанией Granada Television. 26 ноября был записан и 11 января вышел в свет сингл «Please Please Me / Ask Me Why». Тогда же в январе The Beatles исполнили хит в популярной передаче Thank Your Lucky Stars, транслировавшейся на всю страну. В соответствии с предсказаниями Джорджа Мартина, «Please Please me», по оценкам различных журналов, прорвался на первые и вторые места в чартах (единого национального хит-парада в начале 1963 года Британия не имела). По мнению критика ресурса allmusic Ричи Антербергера, именно «Please Please me» стал прототипом будущих композиций, очаровывающих своей гармонией и мелодией слушателей с первого раза.

Четвёрке предстояло пережить сложный год — они уже переехали из Ливерпуля в Лондон, где у них не было ни одного свободного дня. 11 февраля 1963 года The Beatles в один приём, всего за 10 часов, записали весь материал для дебютного альбома Please Please Me. Так, через три месяца после выпуска одноимённого сингла (22 марта), The Beatles выпустили свой первый LP диск, который 12 апреля возглавил на 6 месяцев национальный хит-парад (наконец-то появившийся). Альбом был смикширован из собственных песен группы за авторством Леннона-Маккартни и кавер-версий, их любимых песен-шлягеров, принадлежавших известным в то время исполнителям. Вышедший 11 апреля сингл «From Me to You / Thank You Girl» через неделю занял первое место в чартах. В феврале 1963 года в лондонской Evening Standard появилась заметка о The Beatles — первое серьёзное упоминание в центральной прессе. Начиная с мая, британская музыкальная пресса начала регулярно писать о The Beatles .

Сразу после выхода Please Please Me группа впервые отправилась в турне по стране вместе с Хелен Шапиро. В мае-июне The Beatles сопровождали в концертном туре по Англии Роя Орбисона — они пока ещё не считались «первой скрипкой». Тем не менее, растущая популярность брала своё — знаменитый американец оказался на вторых ролях, публика шла на ливерпульскую четвёрку. Постепенно формировалась гастрольная и концертная команда. Дик Джеймс занял место издателя, и он же договорился о первом выступлении The Beatles по национальному телевидению. Нил Аспиналл и Мэл Эванс продолжили исполнять роль телохранителей и организаторов концертов. Появление на публике теперь становилось проблемой. Прорываться от машины к входной двери и обратно после концерта через толпу фанатов становилось всё труднее.

Битломания

В августе 1963 года The Beatles выпустили свой четвёртый сингл «She Loves You / I’ll Get You». Большинство историков связывают именно это событие с началом национального и всемирного бума популярности группы. Популярности, перешедшей за рамки музыкального и культурного явления в социальную и политическую сферу. Явления, которое позже назвали битломанией.

К моменту выхода «She Loves You / I’ll Get You» поклонники группы разместили свыше полумиллиона заказов на пластинку. Первое место по продажам среди LP занимал Please Please Me, на первые же места вышли и «Twist and Shout», и сингл «She Loves You / I’ll Get You». Успех группы, наконец, состоялся, но масштабы происшедшего превзошли ожидания Брайана Эпстайна. 13 октября 1963 года в прайм-тайм состоялся эфир самого популярного в Великобритании шоу — трансляция из лондонского концертного зала Палладиум (Sunday Night at the London Palladium). Толпы фанатов осадили здание и близлежащие улицы, заблокировав работу общественного транспорта. Программу посмотрело свыше 13 миллионов зрителей. Репортажи о The Beatles уже занимали место не только в музыкальной прессе, а первые полосы центральных газет.

С 24 по 29 октября 1963 года прошли первые зарубежные гастроли (помимо Гамбурга). В Швеции The Beatles ждал настоящий триумф, и их пребывание детальнейшим образом освещалось центральной прессой обеих стран. Сами музыканты осознали масштабы битломании, только когда увидели какая толпа фанатов, несмотря на проливной дождь, ждала в лондонском аэропорту их прилёта из Швеции. Отныне практически каждый их концерт сопровождался очередями и беспорядками. Консервативная Daily Telegraph, в номере от 2 ноября 1963 года, написала о массовой истерии, сопровождающей концерты группы. Причёски и костюмы «под Beatles» завоевали всеобщую популярность у подростков.

4 ноября состоялся ещё один концерт в Лондоне — в театре Принца Уэльского. Здесь собралось, главным образом, высшее общество — концерт был благотворительным. Перед исполнением последней песни Леннон обратился к публике с фразой, которая попала в заголовки газет:

Те, кто сидит на дешевых местах, хлопайте в ладоши. А остальные, — (жест в сторону королевской ложи) — просто побренчите своими драгоценностями

Оригинальный текст (англ.)  

Would the people in the cheaper seats clap your hands? And the rest of you, if you'll just rattle your jewellery.

— Джон Леннон

После выступления группа удостоилась аудиенции у Королевы-матери.

В ноябре The Beatles выпустили свой пятый сингл «I Want to Hold Your Hand / This Boy», и он немедленно занял первое место. Также в ноябре вышел второй LP альбом группы With The Beatles. Предварительных заказов на него было размещено свыше 270 000.

Гастроли в США и во всём мире

	I’ll Cry Instead
	фрагмент композиции I’ll Cry Instead (альбом A Hard Day’s Night)
Помощь по воспроизведению

В начале 1964 года состоялись гастроли The Beatles во Франции. Концерт в зале Олимпия прошёл без особого успеха. Тур был плохо организован, аппаратура пострадала при транспортировке, кроме того, в зале в основном присутствовала публика из высшего света, с которой у группы не возникло эмоционального контакта. Тем не менее, благодаря новостям из-за океана, настроение у музыкантов после выступления было приподнятое.

Эпстайн и команда уже давно прощупывали почву для гастрольной поездки в США. Пробный шар Брайан запустил ещё летом 1963 года, выпустив некоторые песни под малоизвестным лейблом «Vee Jay». Тогда ничего не получилось, и изданные синглы успеха не имели. Все предыдущие попытки британских исполнителей завоевать известность у американской публики проходили безуспешно. Неудача постигла в своё время даже Клиффа Ричарда. В январе 1964 года «I Want to Hold Your Hand», начав путь в чартах США с 83-го места, достигла первенства в таблице журнала Cashbox и третьего места — в чартах Billboard. Даже когда пластинки группы били рекорды популярности в Старом свете, «Capitol Records» (филиал EMI в США), ссылаясь на специфику рынка, не торопилась с их выпуском в США. После успеха «I Want to Hold Your Hand», с миллионом предварительных заказов, позиции The Beatles в США стали настолько прочными, что откладывать дальше гастроли было бессмысленно. Эпстайн начал переговоры о концерте и телевизионном шоу. Права на выпуск альбомов в США были переданы компании «Capitol Records».

Умелая рекламная кампания и популярность в Европе сделали своё дело. 20 января «Capitol Records» выпустила пластинку Meet the Beatles! (американский вариант альбома With The Beatles). Сингл и альбом к 3 февраля стали в США «золотыми». К началу апреля в пятёрке лучших песен национального хит-парада США фигурировали только песни The Beatles. 7-го февраля 1964 года The Beatles вылетели в первый тур по США. В аэропорту JFK и его окрестностях группу, невзирая на проливной дождь, ждали по разным оценкам от семи до десяти тысяч фанатов. Группа дала два концерта в Карнеги-Холл и вашингтонском Coliseum, а также участвовала в телевизионном шоу Эда Салливана, которое, по оценке агентства Нильсен, посмотрело свыше 73 миллионов зрителей. События в США свидетельствовали о том, что после Великобритании The Beatles завоевали популярность уже во всём мире.

24 марта вышел шестой сингл группы «Can't Buy Me Love / You Can’t Do That» и сразу занял первое место по обе стороны океана. Предварительные заказы в Британии и Америке превысили трехмиллионную отметку. Композиции группы доминировали в чартах многих стран мира. Так в апреле 1964 года их песни занимали первые шесть мест в соревновании лучших синглов в Австралии.

В этом же месяце начались съёмки первого игрового фильма с участием The Beatles. Договорённость об этом была достигнута с компанией United Artists. Конкурент EMI пытался получить хоть какую-то выгоду от всемирной популярности ансамбля и предложил им контракт в кинематографе. Фильм A Hard Day’s Night, снятый за 8 недель на бюджет в ₤180 тыс., повествовал почти документальную историю ливерпульской четвёрки. Сюжет был о дедушке Пола и поездке группы на поезде из Ливерпуля в Лондон. Основные комические коллизии касались битломании и попыток скрыться от вездесущих фанатов. Дебютный показ состоялся 2 июля и 10 июля вышел одноимённый альбом с саундтреком к картине. Несмотря на незамысловатый сценарий, комедия была успешна в прокате, имела теплый приём у зрителей и критиков, получив две номинации на Оскар. Альбом A Hard Day’s Night стал первым, в котором все композиции написаны только музыкантами The Beatles, без каких либо заимствований в виде кавер-композиций.

Летом 1964 года гастроли возобновились. Европа, затем Гонконг, Австралия и Новая Зеландия. Здесь фотографом The Beatles становится Роберт Уитакер, создавший противоречивую фотографию «Мясники» как протест группы на ограничения со стороны Capitol Records. В ходе гастролей Ринго заболел, и его кратковременно замещал сессионный ударник Джимми Никол. Самые тяжёлые, по отзывам членов группы, гастроли прошли в августе, когда группе пришлось в течение 32 дней пролететь на самолете свыше 35 тыс. км. В Аделаиде The Beatles снова побили рекорд — их встречали около 300 тыс. поклонников. 19 августа Брайан Эпстайн встретился с Чарли Финлеем — миллионером из Канзас-Сити. Эксцентричный богач был разочарован тем, что The Beatles не посетят его родной город и предложил 50 тысяч долларов за один концерт. Эпстайн отказался. Затем 100 тысяч долларов. Менеджер группы снова отказался. Тогда Финлей порвал два предыдущих чека, выписал новый на 150 тысяч долларов, и тогда Эпстайн не устоял.

Собственно, 1964—66 годы отмечены в биографии группы главным образом большими гастрольными турами и записями новых альбомов в перерывах между ними. В среднем проходило по три турне в год: два обязательных — по Англии и по Америке и третье в какой-нибудь другой стране. The Beatles продолжали бить рекорд за рекордом.

21 сентября группа вернулась в Англию, и началась подготовка следующего альбома — Beatles for Sale, записанного в перерывах между гастрольными выступлениями. Диск с 14 композициями представлял собой своеобразное смешение стилей — от рок-н-ролла до кантри-энд-вестерна. Он собрал 750 тысяч предварительных заказов и через неделю возглавил британский хит-парад.

В первой половине 1965 года группа взяла небольшую паузу в концертной деятельности. В феврале 1965 года The Beatles приняли участие в съёмках их второго, теперь уже цветного, полнометражного фильма Help! и в записи саундтрека. Битлы снова играли сами себя, а сюжет повествовал полумистическую историю. Критики отметили, что здесь битлы попытались отойти от роли «приглашённых звёзд» в собственном фильме и создали на экране образ. Премьерный показ фильма состоялся в Лондоне 29 июля, а 6 августа вышел одноимённый альбом. Особенностью альбома Help! стало то, что две песни для него написал Джордж. До того он отметился только одной композицией на With the Beatles и два года не сочинял ничего достойного — все прочие композиции сочинялись дуэтом Пола и Джона или заимствовались у других композиторов.

Особняком стоит история создания песни «Yesterday». Пол Маккартни сочинил мелодию ещё в начале года и дал её прослушать Джорджу Мартину, не зная как лучше всего её саранжировать. Мартин предложил достаточно неожиданный вариант исполнения — Пол аккомпанирует себе на акустической гитаре в сопровождении струнного квартета. Впервые песня была записана без участия Джона, Джорджа и Ринго. Мартин сразу понял, что композиция обречена на успех. «Yesterday» приобрела самостоятельную популярность как одно из самых известных творений Пола и The Beatles, став классикой мировой музыки. Согласно книге рекордов Гиннесса, для этой песни было создано больше кавер-версий, чем для любой другой из когда-либо написанных — только в XX веке она исполнялась различными музыкантами свыше семи миллионов раз.

12 июня 1965 года в печати появилось официальное сообщение о награждении членов группы Орденами Британской империи (MBE), подписанное премьер-министром страны Вильсоном. Высокое признание заслуг The Beatles перед страной («за вклад в развитие британской культуры и её популяризацию по всему миру») вызвало протест у многих кавалеров награды. Впервые высший орден Великобритании получали поп-музыканты. 13 августа The Beatles отправились в очередное турне по США, в ходе которого встретились со своим кумиром Элвисом Пресли, столь серьёзно повлиявшем на их жизненное и профессиональное кредо.

Серия концертов во второй половине 1965 года готовилась иначе, чем предыдущие туры. Эпстайн договорился о возможности проведения концертов в США на крупнейших аренах, которые были бы способны вместить всех желающих приобрести билеты. Апофеозом стало выступление 15 августа 1965 года на нью-йоркском стадионе «Шей». По свидетельству Сида Бернстайна (импресарио группы в США), смотреть и послушать его пришли более пятидесяти пяти тысяч человек. Выручка за один концерт составила около 304 тысяч долларов — высочайшая посещаемость и крупнейшая сумма для шоу-бизнеса того времени. Выступление на стадионе «Шей» снималось 15 камерами, и впоследствии было смонтировано как документальный фильм.

От концертов к студийной работе

Этапным событием в жизни группы стала работа над альбомом Rubber Soul. «Это был первый альбом, который представлял миру новых, взрослеющих The Beatles, — вспоминал годы спустя Джордж Мартин. — Мы тогда впервые стали мыслить категориями альбома как самостоятельного и самоценного произведения искусства». Собственно, работа проходила в определённой спешке — к 3 ноября 1965 года была написана только половина песен, а альбом планировался к выходу уже через месяц. Ударная работа в студии «Эбби Роуд» до трёх часов ночи дала свои результаты, и LP был готов в срок.

В альбоме отчётливо слышен переход от «мерсисайдского» звучания к новому, в нём впервые различимы элементы психоделики, присущие позднему периоду творчества группы. От любовной лирики, на которой основывалось большинство ранних текстов, авторы переходят к более сложным философским построениям. Начинаются эксперименты со звукозаписью. Композиции становятся плодом кропотливой работы звукорежиссёров, а их живые концертные аналоги звучат совсем иначе. При работе над композицией «Norwegian Wood» впервые был использован ситар. Увлёкся индийской культурой и инструментами Джордж Харрисон, бравший уроки игры на ситаре у известного исполнителя Рави Шанкара. Внёс свою лепту в запись альбома и Джордж Мартин, исполнивший для песни «In My Life» партию клавесина. Несмотря на то, что сессии звукозаписи затягивались далеко за полночь, The Beatles находили время и силы для всё новых разработок. Так, в ходе работы над Rubber Soul была записана черновая версия первой полностью инструментальной композиции The Beatles «12-Bar Original». Тогда музыканты и Джордж Мартин остались не удовлетворены качеством композиции, и она увидела свет только в 1996 году (на диске Anthology 2).

Подготовка промоматериалов для очередного сингла «We Can Work It Out / Day Tripper» и альбома Rubber Soul ознаменовала собой ещё одно достижение группы и принципиальную новинку. Раньше для раскрутки нового музыкального материала группа обычно принимала участие в телевизионных шоу, таких как Top of the Pops и Thank Your Lucky Stars. Это было не совсем удобно, так как приходилось подстраиваться под расписание работы телевизионных студий и компаний. Кроме того, шоу распространялись только на территории Великобритании и ограниченно транслировались на другие страны. Джордж Мартин и музыканты решили снять ролики и продать их телевизионным компаниям. Одни из первых видеоклипов в истории поп-музыки были сняты в ноябре 1965 года на базе студии InterTel — фактически первой видеостудии в Европе.

Очередной 1966 год складывался сложно. До апреля группа взяла тайм-аут в выступлениях и отдыхала. В апреле-июне группа работала над синглами «Paperback Writer / Rain» и «Yellow Submarine / Eleanor Rigby», а также над клипами Paperback Writer и Eleanor Rigby. Первые гастроли были запланированы в июле в Японии, и для концертов группы был забронирован зал Ниппон Будокан. До этого арена использовалась только для культовых в Японии крупнейших соревнований по единоборствам, и переориентирование её для иных целей встретило активное сопротивление в японском обществе, но концерты состоялись. Уже после The Beatles Ниппон Будокан стал одним из самых популярных мест проведения рок и поп-концертов в стране.

После Японии группа отправилась на Филиппины. Во время гастролей в Маниле между членами группы, Эпстайном и первой леди страны Имельдой Маркос возник конфликт и музыкантам, лишившимся охраны полиции, пришлось спешно бежать из страны. После возвращения группы на родину за океаном вспыхнул другой скандал из-за неосторожно оброненных Ленноном слов в одном из интервью газете Evening Standard.

Христианство уйдёт. Оно исчезнет и усохнет. Не хочу об этом спорить; я прав и будущее это докажет. Сейчас мы более популярны, чем Иисус; я не знаю, что исчезнет раньше — рок-н-ролл или христианство. Иисус был приемлемым, но его последователи были глупы и заурядны. Их искажения погубили для меня христианство.

Оригинальный текст (англ.)  

Christianity will go. It will vanish and shrink. I needn’t argue about that; I’m right and I will be proved right. We’re more popular than Jesus now; I don’t know which will go first — rock ’n’ roll or Christianity. Jesus was all right but his disciples were thick and ordinary. It’s them twisting it that ruins it for me.

— Джон Леннон.

В Британии его слова не произвели на публику особого впечатления. Однако американский журнал Datebook перепечатал интервью с Ленноном прямо перед последними гастролями группы и в США, особенно в южных штатах, и в ЮАР произошли волнения. Дело дошло до публичных сожжений пластинок, а ку-клукс-клановцами — и чучел членов группы. Ситуация была настолько серьёзна, что Эпстайн отложил запланированные на 12 августа гастроли в США, опасаясь террористических актов. В итоге, во избежание эскалации конфликта, Джону пришлось принести свои официальные извинения, в том, что он не хотел никого обидеть. Спустя почти 30 лет после инцидента, в интервью для журнала Rolling Stone, главный соперник The Beatles в 60-е годы высказал мнение, что The Beatles тогда «были больше, чем Иисус».

Седьмой альбом группы Revolver увидел свет 5 августа 1966 года и продолжил тему, начатую в Rubber Soul. Он полностью состоял из композиций, не задуманных для исполнения со сцены: The Beatles становились студийной группой. Критики высоко оценили совмещение разнохарактерных стилей — от обращения к симфонической музыке до поп-музыки. Психоделическая «Tomorrow Never Knows», ритм-н-блюзовая «Got to Get You into My Life» и, словно сочинённая для оперетты, мажорная «Good Day Sunshine». Полная лиризма, глубоко драматическая композиция «Eleanor Rigby» была особо отмечена специалистами и поклонниками. В этой композиции, сочинённой Маккартни, Джон, Пол и Джордж исполняют только вокальные партии, а аккомпанируют им два струнных квартета.

В 1963, 1964 и 1965 годах группа выпускала по два LP-альбома каждый год, что было весьма серьёзной нагрузкой, снялась в двух фильмах и не прекращала концертную деятельность. Ещё осенью 1965 года музыканты собрались отменить проведение очередных гастролей по Великобритании. Концертная деятельность крайне утомляла и не приносила удовлетворения. Выступления на огромных стадионах, где слушатели сквозь истерические вопли с трудом могли разобрать, что именно исполняют в данный момент их кумиры, лишало их мотивации. Старые вещи, наподобие «She Loves You», перепеваемые фанатами, были для группы уже пройденным этапом. Члены The Beatles испытывали серьёзный моральный дискомфорт. Фактически, они становились узниками, и не могли покинуть пределов номера в отеле во время непрерывных выступлений, которые истощали музыкантов. Перемещения членов группы во время гастролей в городах проходили под усиленной охраной или в бронированном автомобиле. Творить, создавать что-то новое в таких условиях было крайне сложно.

Между тем, группа продолжала работать над следующими альбомами, и музыканты были полны новых идей, связанных со студийной деятельностью и экспериментами. Перемены были неизбежны, 1966 год подводил итоги в концертной деятельности группы. В декабре 1965 года The Beatles отправились в своё последнее турне по Великобритании. Затем они дали лишь один концерт, прошедший 1 мая 1966 года на стадионе «Уэмбли» — последнее «живое» выступление группы в Англии. Вышедший в июне 1966 года сингл «Paperback Writer / Rain» впервые не занял верхнюю строчку чартов немедленно после выхода. Дальнейшее совмещение гастрольной деятельности и спокойной работы по подготовке материалов для новых композиций становилось невозможным. Финальное турне по США закончилось концертом в Сан-Франциско 29 августа. В ходе этого тура не было исполнено ни одной композиции с нового альбома.

СМИ обсуждали будущее группы. Как предположила The Sunday Times, события могли закончиться распадом четвёрки. Еженедельник Variety отметил, что всеобщая истерия продолжается, но группа уже переросла её. Волна битломании пошла на спад.

Все это уничтожало наше искусство. Людской шум забивал нас напрочь. В конце концов, я стал играть только слабую долю вместо постоянного бита. Всё равно я не слышал себя, несмотря ни на какие усилители. В залах мы то и дело стояли слишком далеко друг от друга. Живьём мы исполняли наши вещи гораздо быстрее, чем на пластинках, главным образом потому, что сами себя не слышали. Иногда я вступал не вовремя, потому что сплошь и рядом не представлял, какое место мы играем. Доходило до того, что мы притворялись, будто поём, особенно если першило в горле.

— Ринго Старр

Полагаю, мы могли бы отправлять вместо себя четыре восковые фигуры, и толпе бы этого хватало. Концерты Beatles больше не имеют ничего общего с музыкой. Это просто чёртовы дикарские обряды.

Оригинальный текст (англ.)  

I reckon we could send out four waxwork dummies of ourselves and that would satisfy the crowds. Beatles concerts are nothing to do with music any more. They’re just bloody tribal rites.

— Джон Леннон.

Sgt. Pepper

В ноябре 1966 года The Beatles собрались для работы над очередным синглом «Penny Lane / Strawberry Fields Forever». Эти композиции ярко продемонстрировали новый подход к работе. Если запись первого альбома Please Please me полностью заняла около 10 часов, то здесь только одну композицию Strawberry Fields Forever записывали более месяца. Работа над ней стала ещё одним примером того, что означал для группы Джордж Мартин. Леннон подготовил два варианта песни в разных тональностях и не мог выбрать какой из них лучше. Мартину удался сложный технический трюк. Он склеил немного замедленный вариант № 1 и ускоренный вариант № 2 и получил законченное произведение.

Новаторская аранжировка и особые приёмы звукорежиссуры говорили об очередной метаморфозе в жизни группы. Новую пластинку планировалось создать по мотивам детских воспоминаний, ностальгических настроений детства и юности в Ливерпуле. Затем замысел изменился.

27 января The Beatles продлили свой контракт с EMI ещё на девять лет. Также была достигнута договоренность с Capitol Records, что следующий альбом группы выйдет в Великобритании и в США в одинаковой редакции. The Beatles начали работу над альбомом Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band в феврале 1967 года. Впервые музыканты подошли к альбому как к целостному произведению с определённой концепцией. Концептуальную идею здесь нашёл Пол, предложивший исполнить композиции «от лица» вымышленной группы сержанта Пеппера. Ни одна из композиций альбома не вышла в виде сингла . Необычно было и то, что пластинка не начиналась хитом, как тогда было принято, а заканчивалась главной композицией «A Day in the Life». Заглавная композиция и её реприза звучат словно со сцены переполненного зала, в котором играет вымышленная группа.

На запись альбома было потрачено 700 часов студийного времени. Бюджет проекта составил, по разным оценкам, от 25 до 50 тысяч фунтов стерлингов. Создатели сознательно пошли на такие расходы, так как альбом становился важной вехой в их творчестве. Многое в альбоме также было в новинку. Была проведена тщательная работа над конвертом и иллюстрацией, исполненной в виде сложного коллажа. Одни только затраты на подготовку заглавной иллюстрации обложки пластинки были сравнимы с тем, что раньше тратили на всю запись альбома (1200 фунтов стерлингов). Впервые конверт альбома содержал напечатанные тексты всех песен и цветную вкладку. Особого упоминания заслуживает финальная композиция «A Day in the Life». Идея текста, как это часто бывало в практике The Beatles, была почерпнута из совершенно заурядной газетной заметки в Daily Mail о плохом качестве дорог в Блэкберне («The holes in our roads»).

Усилиями Мартина законченная композиция была «собрана» из двух песен: Пола и Джона. Для записи был приглашён оркестр из 40 музыкантов, которым дирижировали Джордж Мартин и Пол. Необходимо было симфоническое крещендо в середине композиции и переход к заключительному фортепьянному аккорду. Этот аккорд, исполненный в десять рук и длившийся 42 секунды, стал поистине самостоятельным произведением.

Альбом, изданный 26 мая 1967 года, продержался на вершинах хит-парадов 88 недель, а с учётом CD-издания 1987 года, всего находился в чартах 206 недель. Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band получил блестящие отзывы критиков и слушателей, он признан одним из самых значительных достижений в своём жанре. Музыкальный критик журнала Times Уильям Манн объявил, что это наивысшее творческое достижение в истории поп-музыки.

Последние альбомы и распад

Смерть Брайана Эпстайна и «Magical Mystery Tour»

Летом 1967 года группа получила беспрецедентное предложение от канала BBC. 25 июня The Beatles стали первым ансамблем, выступление которого по спутниковому телевидению транслировали на весь мир — их смогли увидеть почти 400 миллионов человек во всех странах. Номер стал частью первой в мире глобальной телепрограммы «Наш мир». Выступление транслировалось прямо из студии Эбби Роуд в Лондоне, во время него была записана видеоверсия песни «All You Need Is Love».

После этого триумфа дела группы пошли на спад, и немалую роль в этом сыграла трагическая смерть Брайана Эпстайна. Его обнаружили мёртвым 27 августа 1967 года в своём доме в Лондоне. Причиной смерти стала передозировка снотворного. «Пятый битл», как называли его сами члены группы, заведовавший всеми финансовыми делами и посвящавший ей всё своё время, ушёл из жизни, когда ему было всего лишь 32 года. Исследователи творчества группы связывают смерть Эпстайна с тем, что группа уже далеко не в такой степени нуждалась в его руководстве и наставничестве, как это было пять лет назад. 1 октября 1967 года истекал его контракт с The Beatles, и будущее было неопределённым.

Следующим проектом The Beatles должен был стать телевизионный фильм, и это была главным образом идея Пола. Де-факто Пол заменил Эпстайна, став стержнем группы. Остальные члены были не настолько заинтересованы в тяжёлой и продолжительной работе, с которой сопряжён любой значительный проект. Джон, Джордж и Ринго чувствовали себя независимыми и способными самостоятельно определять свой путь в искусстве и бизнесе.

	Strawberry Fields Forever
	С альбома Magical Mystery Tour (1967)
Помощь по воспроизведению

Члены группы давно покупали фото и кинотехнику и вынашивали идею самостоятельно снять фильм. Пол решил арендовать автобус и отправиться на нём из Лондона в Девон и Корнуолл. Сценария на руках у команды не было. План состоял в том, чтобы снимать всё, что произойдёт. «К сожалению, ничего не произошло». Снятая в основном в период с 11 по 18 сентября, картина Magical Mystery Tour стала плодом усилий людей, которые имели весьма отдалённое представление о том, как делают кино. Члены группы попытались самостоятельно подобрать актёров, стать продюсерами, режиссёрами и даже операторами фильма. Концовку собирались снять в студии, но дело окончилось конфузом. Оказалось, что все киностудии и павильоны Лондона заняты на много месяцев вперёд и это необходимо было заранее спланировать. Финальный эпизод, в котором был занят ансамбль из 160 исполнителей, был снят в плохо приспособленном для таких целей старом военном ангаре. Без опыта и без менеджера работа над картиной превратилась в «административный кошмар», а результат стал «любительской поделкой». В конце концов, выяснилось, что дебютный показ фильма снятого на цветную плёнку на канале BBC-1 будет чёрно-белым, потому что в то время канал транслировал только чёрно-белое изображение. The Beatles закономерно получили весьма негативные отзывы прессы о своём творчестве.

Музыкальное сопровождение к фильму записывалось параллельно со съёмками. Результатом стало 6 композиций, чего было недостаточно для LP, но много для EP диска. После некоторых размышлений руководство EMI решило выпустить два EP-диска в специальном издании с 52 страничным буклетом. В США не решились на такой смелый эксперимент и издали Magical Mystery Tour в формате LP, дополненным другими песнями 1967 года не вошедшими в альбомы. Несмотря на провал фильма, альбом был весьма успешен, было продано более миллиона копий только в Великобритании.

«Белый альбом»

В конце 1967 года Ринго улетел на съёмки фильма «Сладкоежка». Пол писал саундтрек к фильму The Family Way. В мае 1968 года Джон сблизился с авангардной художницей Йоко Оно, своей будущей спутницей жизни, и стал всё больше времени проводить с ней. Пути членов группы постепенно расходились. Начало 1968 года группа провела в Ришикеше (Индия), изучая медитацию вместе с Махариши Махешем Йогой. По возвращении члены группы испытывали смешанные чувства. Общение с гуру не дало ничего для восстановления взаимопонимания внутри The Beatles. Он оказался вполне земным человеком, подверженным людским грехам. После возвращения на родину Леннон и Маккартни анонсировали рождение корпорации «Apple», под лейблом которой The Beatles теперь стали выпускать свои пластинки. Планировалось, что компания будет выпускать музыку, фильмы и бытовую электронику. Управлять корпорацией собирались сами члены группы.

Тем временем квартет готовил два крупных проекта: материал для очередного альбома и участвовал в работе над полнометражным мультипликационным фильмом Yellow Submarine, который вышел на экраны в июле. Сюжет повествовал о путешествии на подлодке и победе битлов и их друзей над сказочными злодеями — синими злюками. В концовке члены группы появлялись уже не как мультипликационные герои, а вживую. Группа, после провала предыдущего фильма, взялась за работу без особого энтузиазма. В фильм вошли композиции написанные в 1966—1968 годах. Заглавная композиция «Yellow Submarine» впервые вышла на альбоме Revolver. Также были написаны пять новых песен.

Альбом Yellow Submarine вышел в январе 1969 года. Первую сторону составили шесть композиций написанных для мультфильма. Вторую сторону полностью составили инструментальные пьесы Джорджа Мартина. 30 августа The Beatles выпустили на сингле одну из лучших композиций в истории группы — «Hey Jude», посвящённую маленькому сыну Леннона — Джулиану, переживавшему по поводу развода родителей. Тираж первого сингла под торговой маркой Apple достиг 6-миллионов — максимальный среди всех синглов The Beatles.

Поездка в Индию дала время и возможность поработать над новыми песнями в спокойной обстановке. Результатом стали около 30 новых песен. 22 ноября 1968 года группа выпустила свой первый LP под лейблом Apple — двойной альбом The Beatles, известный также как просто «White album» («Белый альбом»). Минималистическая, совершенно белая обложка, на которой было тиснением напечатано лишь название группы стала противоположностью многоцветной палитре конверта предыдущего альбома. Критика оценила работу неоднозначно — как эклектичный и несколько сумбурный набор композиций. При этом на альбоме присутствовали высококлассные и новаторские работы. Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band остался последним диском созданным единой группой. White album содержит ряд песен, в которых солирует один из битлов, а остальные просто аккомпанируют ему. Даже не специалистам было слышно, кто и какую песню сочинил, соло-манера каждого битла была отчётливо различима. Дни работы над «Белым альбомом» наглядно продемонстрировали препятствия, возникшие внутри четвёрки. Джордж был недоволен тем, что слишком мало его композиций вошло в последний альбом. Мартин не уделял как прежде пристального внимания работе над новым альбомом, покинул студию и уехал в отпуск. Ринго также на неделю ушёл из ансамбля. В итоге, в отдельных песнях, записаны партии ударных, исполненные Маккартни. Тем не менее, на этом же альбоме была выпущена песня, сочинённая Ринго — «Don’t Pass Me By».

Атмосфера в группе накалялась из-за Йоко Оно, которая присутствовала на каждой сессии группы и раздражала всех её членов своим поведением. Немногим позволялось отпускать вслух едкие комментарии в студии Эбби Роуд, когда там записывались The Beatles. «Revolution 9» была сочинена и исполнена Джоном, Йоко и Джорджем. Самая длинная композиция группы (8:22) состояла из разрозненных шумов и обрывков разговоров и мелодий. Пол отнёсся к этому авангарду крайне отрицательно, но в альбом она всё же вошла. В свою очередь Леннону не понравились слишком уж «легковесные» на его вкус «Ob-La-Di, Ob-La-Da» и «Hello, Goodbye». Альбом The Beatles остался самым продаваемым (в США) альбомом в истории группы.

Распад (1969—1970)

	Hey Jude
	фрагмент композиции Hey Jude
Помощь по воспроизведению

Публика ещё не была в курсе всех деталей и проблем группы, но распад квартета уже начался. Моральный климат внутри группы не способствовал совместному творчеству. Джон и Джордж уже выпустили сольные пластинки, и в рамках одного коллектива им становилось всё более тесно. К этому моменту все четверо членов группы были уже семейными людьми и ощущали потребность проводить больше времени с супругой и детьми. Все эти нюансы постепенно вели к распаду. В конце 1968 года Пол, чувствуя центробежные настроения, выступил с инициативой возобновить «живые» концерты группы. Музыка, которая объединила в своё время четвёрку, могла возродить былую атмосферу творчества и единомыслия. Джон, Джордж и Ринго не поддержали идею, но по крайней мере договорились продолжить совместные репетиции в новом году. В феврале 1969 года менеджером группы стал Аллен Клейн, до того успевший поработать с Rolling Stones. В финансовом смысле дела Apple шли очень плохо, и компании требовался грамотный управляющий. Было начато несколько проектов, но все они были не завершены и не приносили ничего, кроме убытков. Маккартни считал, что наиболее достойным кандидатом на пост управляющего был бы отец его супруги Линды — Ли Истмен. Леннон возражал. В итоге было инициировано судебное разбирательство, в ходе которого Пол предъявил иск Клейну и троим другим членам группы.

Работа над очередным альбомом была заброшена. Планировалось выпустить диск, снять фильм и издать книгу — всё это были попытки Пола оживить группу. Было же выпущено лишь несколько синглов с наиболее удачными песнями. В январе 1969 года в здании Apple Studios прошли сессии звукозаписи, и были сняты киноматериалы записи альбома с рабочим названием Get Back. В ходе сессий было записано большое количество материала, в том числе, практически все композиции для следующего альбома Abbey Road и отдельные треки для будущих сольных альбомов Маккартни. Однако, в большинстве своём записи были не лучшего качества. Музыканты играли вполсилы. Как вспоминал Джон — «худшая работа всех времён» (the low of all-time). Нормальные взаимоотношения осложнялась трениями внутри коллектива и отсутствием современного оборудования в новой студии. Закончилось всё 30 января импровизированным 40-минутным концертом, который группа дала на крыше здания студии. Благодарю вас от имени группы и каждого из нас. Надеюсь, мы прошли прослушивание. Эти слова Леннона, обращённые к жителям близлежащих домов, стали последними словами на последней композиции диска Let it be, вышедшего только через 15 месяцев. Подготовленные в ходе работы видео и звуковые материалы остались в полном беспорядке.

В июле-августе 1969 года был записан альбом Abbey Road — последнее творение группы, последняя продюсерская работа Джорджа Мартина и первый альбом полностью записанный в стерео. Произошло то, что биограф группы Льюисон назвал счастливым стечением обстоятельств. Забыв о распрях, четвёрка собралась снова и за два месяца записала альбом, признанный критикой наиболее законченным как единое по смыслу произведение (наряду с Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band). Особняком стоит 15-минутная музыкальная «эстафета» из перетекающих одна в другую песен, написанных Полом и Джоном, на второй стороне диска. Критики также отметили две композиции Джорджа Харрисона «Here Comes the Sun» и «Something», достойно представляющие его как композитора, не уступающего по классу дуэту Леннон — Маккартни. Заключительной песней, которую The Beatles записали все вместе (это было 20 августа), стала «I Want You (She’s So Heavy)». В конце 1969 года продолжалась неспешная подготовка американского альбома Hey Jude. Новинок для диска записано не было, но некоторые старые композиции необходимо было перемонтировать и перемикшировать из моно в стерео. Для этих целей отдельно приглашались некоторые музыканты группы. Последней песней группы стала «I Me Mine» Джорджа Харрисона, которую музыканты записывали уже без Леннона 3 января 1970 года. В марте этого же года фонограммы из неудавшегося альбома Get Back были отданы американскому продюсеру Филу Спектору. Он переработал старые записи, добавил к ним последние песни The Beatles (в том числе «Let It Be» и «I Me Mine»), дополнил некоторыми старыми работами (ещё времён The Quarrymen), и подготовил к выпуску альбом Let It Be. Идея пригласить Спектора принадлежала Клейну. Ситуация осложнилась тем, что Пол был недоволен работой Спектора. Особенно ему не понравилась версия песни «The Long And Winding Road» (выпущенная на последнем сингле группы), и он даже хотел запретить выпуск альбома, что ему не удалось. Джон был иного мнения о работе Фила:

«Ему досталась самая вонючая куча паршиво записанного дерьма, и он смог из этого что-то выжать. Он прекрасно поработал».

Оригинальный текст (англ.)  

He was given the shittiest load of badly recorded shit with a lousy feeling to it ever, and he made something out of it. He did a great job.

Последним событием, ускорившим неизбежное, стала дата выхода первого сольного альбома Пола. 17 апреля 1970 года Маккартни выпустил диск McCartney, хотя остальные члены группы просили не торопиться с этим до выхода Let It Be. В тот же день Пол распространил текст интервью, ставший формальным сообщением о прекращении совместной деятельности The Beatles. Пол лишь констатировал факты, давно известные членам группы, но публика сочла Пола виновником распада квартета.

Несмотря на все трудности, Let It Be, который считается последним «прижизненным» альбомом The Beatles, был выпущен 8 мая 1970 года. 20 мая вышел документальный фильм Let It Be, но на его премьере ни один из битлов не присутствовал, потому что ансамбля, как такового, уже не существовало.

После распада

Попытки воссоединения

Участники группы начали заниматься сольными проектами ещё с 1967 года. К моменту официального распада группы у всех были на счету собственные альбомы. Несмотря на то, что разрыв сопровождался непростыми, в том числе и судебными, разбирательствами, члены группы поддерживали личные отношения, встречались, вместе записывали музыку и играли на концертах. В 1970-е годы популярной темой в СМИ стала информация о возможном воссоединении The Beatles. Достоверно известно о щедрых предложениях, но «воссоединение» ограничивалось только до определённой степени, совместной работой над отдельными композициями. Джил Кауфман (журнал Rolling Stone), рассказывая о некоей секретной студийной записи всех четырёх битлов 1976 года, говорил, что это не более чем городская легенда, а официальный представитель Маккартни Джефф Бейкер назвал истории о воссоединении «ерундой». В книге The Words and Music of John Lennon песня «I’m the Greatest», с альбома Ringo, названа самой близкой попыткой к реальному воссоединению (в записи приняли участие Леннон, Старр и Харрисон).

В 1971 году в Нью-Йорке состоялся концерт для Бангладеш (организованный Харрисоном), в нём также принял участие Ринго Старр. В 1974 году состоялся единственный после распада The Beatles джем-сейшн, в котором приняли участие Леннон и Маккартни — A Toot and a Snore in '74. В контракте 1979 года с CBS Records Маккартни упоминал о возможности в его рамках записывать музыку с остальными членами группы. Данное обстоятельство также рассматривалось в СМИ, как попытка Маккартни возродить группу. Вымышленная история о воссоединении легла в основу сюжета игрового фильма Two of Us, рассказывающего о встрече Пола и Джона в 1976 году.

8 декабря 1980 года Джон Леннон был убит в Нью-Йорке психически неуравновешенным гражданином США Марком Чэпменом. Год спустя Джордж Харрисон посвятил его памяти песню «All Those Years Ago». В записи приняли участие Ринго, Пол и Линда Маккартни. В 1982 году Пол посвятил памяти друга песню «Here Today», которая вошла в альбом Tug of War.

Когда в 1995 году Маккартни, Старр и Харрисон составляли антологию The Beatles, вдова Джона Йоко Оно передала им плёнки с незаконченными версиями трёх песен 1977 года, две из которых — «Free as a Bird» и «Real Love» — музыканты доработали, Маккартни дописал недостающие строки в тексте песен. Также для антологии была восстановлена песня Леннона «Now And Then». Текст куплета написал и исполнил Пол, оставив в припеве голос автора. Ринго Старр исполнил партию ударных, а гитару взяли из архивных записей Джорджа Харрисона.

Переиздания

В 1987 году было осуществлено издание полного каталога дисков The Beatles на CD (13 дисков). Состав официального каталога дисков был пересмотрен в EMI и в список был включён Magical Mystery Tour. В 1988 году к ним добавился двойной диск Past Masters, в который вошли все композиции не появлявшиеся на виниловых LP-дисках 1962—1967 годов, включая также песни на немецком языке. Таким образом, эти 15 дисков составляют полный каталог песен The Beatles. Обложка CD Sgt. Pepper, изданного к 20-летнему юбилею альбома, впервые сообщала для каждой композиции имя конкретного автора (а не Lennon-McCartney, как это было раньше). CD Sgt Pepper снова имел финансовый успех и дошёл в чартах Великобритании 1987 года до третьей позиции. В 2009 году состоялось переиздание полного каталога, все диски были подвергнуты очистке и ремастерингу.

После распада группы фирмой EMI был выпущен целый ряд компиляций. Среди них можно отметить 1962-1966 (известный, как «Красный»), 1967-1970 («Голубой», оба вышли в 1973 году), а также Rock ’n’ Roll Music, имевшие значительный коммерческий успех. В 1977 году лейблом Lingasong Records был выпущен диск Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962, включавший около 30 композиций группы времён Гамбурга, записанных с весьма слабым качеством. Несмотря на все попытки членов группы остановить издание альбома, он вышел в свет и пользовался определённой популярностью среди поклонников квартета.

Apple. Судебные тяжбы

Интересы музыкантов как правообладателей и после распада группы представляла компания Apple Corps. Начиная с 1970 года, она отметилась участием в целом ряде громких судебных процессов. Известны также стали процессы между членами группы и менеджментом компании.

В январе 1971 года Маккартни инициировал процесс против Аллена Клейна, обвинив руководителя Apple в нарушениях финансового законодательства. Остальным членам группы пришлось посещать заседания суда и давать показания. Отношения между ними и Полом, которые были натянутыми после распада, ещё более испортились. Датой официального прекращения деловых взаимоотношений между членами группы считается 31 декабря 1970 года, когда суд признал правоту Пола Маккартни и установил, что правопреемником The Beatles в финансовой сфере остаётся Apple. Однако отдельные судебные разбирательства продолжались до 9 января 1975 года, когда дело было окончательно закрыто. С 1979 года бывшие члены группы начали новую тяжбу. Причиной стали неурегулированные отношения между Apple и бывшим лейблом, с которым сотрудничали музыканты — EMI/Capitol. В серии исков 1979—1988 годов медиаимперия обвинялась в том, что музыканты The Beatles недополучили роялти со своих песен и прочей сопутствующей продукции, распространяемой EMI. Музыканты вменили в вину EMI то, что под её торговой маркой продавали те композиции, которые, по замыслу музыкантов, должны были распространяться бесплатно, для целей продвижения и благотворительности. Стороны пришли к согласию в 1989 году и бывшие члены группы (интересы Леннона представляла Йоко Оно) всего получили в качестве отступных около 100 миллионов долларов. Другим примером разбирательства стал мюзикл Beatlemania, поставленный в Нью-Йорке конгломератом компаний под руководством NBC. В 1977—1979 годах мюзикл принёс продюсерам свыше 45 миллионов долларов прибыли. В июле 1986 года бывшие члены группы The Beatles выиграли это дело, с возмещением 10 миллионов долларов за невыплаченные роялти.

Сложная юридическая ситуация сложилась вокруг каталога песен The Beatles. Изначально права на каталог, включавший практически все песни Леннона и Маккартни, принадлежали компании Northern Songs, организованной в 1963 году. Речь идёт о текстах и нотах песен (физически записи песен на мастер-копиях принадлежат компании EMI). В 1965 году Northern Songs стала публичной компанией, и члены группы приобрели часть её акций. В 1968 году Харрисон организовал собственную компанию для персонального каталога песен Harrisongs. В том же году Ринго Стар для тех же целей организовал Startling Music.

В марте 1969 года каталог Northern Songs выкупила компания ATV. В 1981 году возможность приобретения Northern Songs обсуждалась с Маккартни, но стороны не пришли к согласию. В 1982 году ATV приобрёл австралийский предприниматель Роберт Холмс Корт. В 1985 её перекупил Майкл Джексон, примерно за 48 миллионов долларов. В настоящее время права на каталог принадлежат консорциуму Sony/ATV Music Publishing, одной из крупнейших медиа корпораций мира. Таким образом, единственные песни, права на которые эксклюзивно принадлежат дуэту Леннон/Маккартни это «Love Me Do» and «P.S. I Love You» — они были записаны раньше заключения контракта с Northern Songs. Тем не менее, в рамках соглашения, представители Леннона и Маккартни продолжают получать свою долю роялти с публикаций и распространения композиций The Beatles. По поводу прав на композиции Пола Маккартни существуют противоречивые сведения. В частности, издание Encyclopedia of Popular Music сообщает, что с 1973 года права на композиции Маккартни принадлежат только ему. В 2005 году стоимость каталога The Beatles, включающего более 200 песен, оценивалась в 400 миллионов долларов.

Каталог песен The Beatles вновь стал темой обсуждения после того, как в 2003 году начал функционировать онлайн ресурс iTunes Store. Ещё в 1981 году Apple Corps подала в суд на Apple Computer, в связи со спорами о правомерном использовании торгового знака. Тогда компании договорились о том, что будут действовать каждая в своём секторе рынка (музыкальном и компьютерном) и не будут друг другу мешать. В 2003 году Apple Corps отказалась передавать каталог в iTunes Store в связи с возможным нарушением соглашения об использовании торгового знака (яблока). Только в 2007 году компании достигли соглашения. Apple Computer выплатила Apple Corps за право использования торгового знака 500 миллионов долларов. В 2010 году каталог The Beatles, наконец, появился на прилавках iTunes. Сумма сделки по передаче прав на продажу песен The Beatles оценивается в 100 миллионов долларов.

Оценка и анализ

Критика. Очерк творчества

Джордж Харрисон

На Западе мы думаем, что совпадения просто случаются — просто так случилось, что я сижу здесь, а ветер развевает мне волосы, и так далее. По Восточным представлениям, всё что случается, должно было случиться, и не бывает совпадений — даже самая мелочь происходит с умыслом. «While My Guitar Gently Weeps» стала небольшим исследованием в рамках этой теории. Я решил написать песню, взяв за основу первое, что увижу, раскрыв какую-нибудь книгу, — ведь эти слова должны иметь связь с текущим моментом в это время. Я взял книгу наугад, открыл и прочитал «тихо плачет», затем отложил книгу и принялся за песню.

Оригинальный текст (англ.)  

In the West we think of coincidence as being something that just happens – it just happens that I am sitting here and the wind is blowing my hair, and so on. But the Eastern concept is that whatever happens is all meant to be, and that there’s no such thing as coincidence – every little item that’s going down has a purpose. ‘While My Guitar Gently Weeps’ was a simple study based on that theory. I decided to write a song based on the first thing I saw upon opening any book – as it would be relative to that moment, at that time. I picked up a book at random, opened it, saw ‘gently weeps’, then laid the book down again and started the song.

Специалисты различают три этапа в творчестве The Beatles: до 1962 года, с 1962 по 1965 год и, наконец, после 1965 года (альбома Rubber Soul). Ранние работы группы тяготели, как и истоки их творчества, к классической диатонике, свойственной фолку, в рамках традиционной функциональной гармонии. Характерным для ранних песен было шаблонное для популярной музыки 32-тактное построение, типа ААВА (например, «Over the Rainbow»). Музыканты, имевшие хорошие вокальные данные в верхнем регистре, эксплуатировали сексуальную привлекательность, в особенности действовавшую на женскую аудиторию. В ранних альбомах The Beatles нередко использовали кавер-версии песен из репертуара гёрл-групп (например, «Devil in His Heart», «Please Mr. Postman»). При этом, исполняя «женские» песни, они не всегда пели их от лица исполнителя-мужчины, иногда на концертах оставляя оригинальный текст. Подобный подход также помогал найти взаимопонимание у девушек-поклонниц группы. Установить связь с публикой помогала и тематика ранних песен, которые часто исполнялись от первого лица.

Особенностью The Beatles как коллектива было то, что у них не было солиста: лидера-вокалиста или исполнителя. Ни один из членов ливерпульской четвёрки не получил специального музыкального образования, и они сочиняли песни, подбирая их на гитаре. Специалисты никогда не относили музыкантов The Beatles к числу исполнителей-виртуозов. Никто из трёх гитаристов группы никогда не достигал уровня таких мастеров, как, например, Дуэйн Эдди или Кит Ричардс. Часто для исполнения сложных партий в композициях группы приглашались сессионные музыканты. В отдельных произведениях партии лидирующей гитары исполняли Эрик Клэптон, клавишных — Билли Престон.

Начиная с 1965 года в композициях стали появляться нешаблонные построения, сложные переходы от одной части к другой, исполняемые в разных стилях и размерах. Стали отчётливо оформляться вступление и кода в песне. Наметилось тяготение к блюзовым мотивам. Обычный для популярной музыки возврат в конце куплета в тонику через доминанту становится необязательным. Стал отчётливо заметен переход к пентатонике, который музыканты почерпнули из ориентальных мотивов. Появлялись даже элементы атональной музыки. Карлхайнц Штокхаузен отмечал, что до The Beatles характерным было писать шлягеры в одной тональности. Леннон одним из первых в популярной музыке стал свободно использовать приём модуляции. Штокхаузен сравнил переходы Леннона в «эоловой каденции» в «Not a Second Time» с финалом «Песни о земле» Густава Малера. Профессор Роберт Голден назвал тональное построение на второй стороне Abbey Road поразительным. Здесь, несомненно, заметна рука Джорджа Мартина — разрешение между обычно конфликтующими тональностями A и С . Впрочем, при определённых нововведениях The Beatles оставались в рамках традиций. В то время, когда Red Krayola или Pink Floyd исследовали границы возможностей жанра в длинных инструментальных композициях, The Beatles, в целом, всё равно придерживались классической схемы: песня длиной около 3 минут, комбинация припев-куплет, сочетание вокала и инструментальной части. Пьеро Скаруффи полагал, что The Beatles, будучи вполне заурядными музыкантами, являлись квинтэссенцией мейнстрима и создавали именно то, что нравилось публике. The Beatles не особенно интересная группа, вот их фанаты — это действительно феномен — писал он.

С середины 1960-х годов от любовной лирики тексты переходят к социальным и философским проблемам. Источниками вдохновения при создании текстов песен могли быть самые разные. Джон Леннон вспоминал о том, что некоторые его песни, в том числе «Lucy in the Sky with Diamonds» и «I Am the Walrus», были навеяны его любимой книгой детства «Алиса в Стране чудес». Поводом для создания песни могла стать и заурядная газетная заметка (например, «Happiness Is a Warm Gun» и другие). Очень распространённым мотивом в творчестве The Beatles стало то, что Михаил Бахтин называл принципом новеллизации. Песни, построенные в форме баллады, повествуют некую законченную историю из жизни («Norwegian Wood», «Girl» и другие). Одной из ключевых в творчестве группы стала композиция «A Day in the Life», воплощающая характерные для творчества группы мотивы: эксперименты в звукозаписи, использование симфонического оркестра, искусный звуковой монтаж и сюжет, почерпнутый из газетной заметки. Музыкальный критик Скаруффи назвал абсолютным шедевром и квинтэссенцией творчества «The Beatles» обе песни с сингла «Penny Lane / Strawberry Fields», созданные в своей основе на автобиографических мотивах.

Формального совершенства мелодии достигли в изысканном, барочно-электронном сингле февраля 1967 года. Абсолютный шедевр, который так и не достиг первых позиций в чартах. «Penny Lane» представляет собой вершину в стиле маньеризма: водевильный ритм, гипнотизирующая мелодия, ренессансные трубы, фолклорные флейты и треугольники. «Strawberry Fields Forever» — продуманно аранжированный психоделический эксперимент.

Оригинальный текст (англ.)  

The formal perfection of their melodies reached the sublime in 1967 with two 45s: the baroque/electronic Penny Lane/Strawberry Fields Forever, released in February, an absolute masterpiece that never reached the top of the charts… Penny Lane represents the apex of the Manneristic style: Vaudevillian rhythm, hypnotic melody, Renaissance trumpets, folkloristic flutes and triangles. Strawberry Fields Forever is a densely-arranged psychedelic experiment.

Описывая многообразие возможностей в палитре The Beatles, критики часто обращаются к альбому The Beatles: композиция «Back in the U.S.S.R.» исполнена как пародия на стиль группы The Beach Boys, и вообще её можно назвать «американской» песней. Значительное влияние на творчество The Beatles оказал Боб Дилан, и дань уважения его творчеству звучит в «Yer Blues». Также встречаются самопародия и ирония к собственным работам («Glass Onion»); «Honey Pie», созданная в стиле джаза 1920-х годов; фирменный юмор и игра слов, заключённая уже в названии песни («Dear Prudence»).

Истоки мелодики квартета можно найти в английском мюзик-холле и джазе, творчестве Бадди Холли и Элвиса Пресли. Группа развиваясь, прошла постепенно через акустический скиффл, рок-н-ролл и ритм-энд-блюз. В своём дальнейшем творчестве музыканты пришли к симфонической музыке и психоделической форме, фолку и индийским мотивам. Обратилась к экспериментам с электронной музыкой, семплированию и звуковым эффектам. Группе удалось добиться разнообразия и комбинации жанров, прежде не встречавшихся в популярной музыке. Смешение жёсткого «чёрного» американского ритма и «белой» мелодичной европейской музыки породило свой собственный стиль. Дирижёр и композитор Леонард Бернстайн писал: Эти парни являются лучшими композиторами со времен Франца Шуберта. Уолтер Эверетт так резюмировал их вклад в мировую музыку и культуру

То, что они сделали с фразировкой, структурными контрапунктами, гармонической окраской, формальными экспериментами, тембральной характеризацией, текстурной и регистровой экспрессией, артикуляционным и динамическим диапазоном, игрой слов и манипулированием с электроникой не просто оказалось новым и оказывающим влияние. Это было правильно. Все грани их мастерства находились в гармонии друг с другом и передавали именно то, что они хотели сказать, во всей глубине ожидаемого; утонченно, но без претензии. Это и делает их музыку вневременной, как Бах или Брамс. Что бы мы слушали, если бы Пол Маккартни не встретил Джона Леннона в июле 1957-го? К счастью, мы никогда не узнаем.

Оригинальный текст (англ.)  

What they did for melodic phrasing, structural counterpoint, harmonic coloring, rhythmic variety, formal experimentation, timbral characterization, textural and registral expression, articulative and dynamic range, word play, and electronic manipulation was not only novel and influential; it was usually just plain right. Every aspect of their craft seemed to work in harmony with the others to bring out exactly what they wished to communicate, at a depth that repays contemplation, at once rarefied and without pretension. And this is what makes their music as timeless as that of Bach or Brahms. What would we be listening to today had1 Paul McCartney not met up with John Lennon in July 1957? Fortunately, we will never know.

— Уолтер Эверетт

Влияние. Анализ

Феномен The Beatles оказал большое влияние на поп- и рок-музыку XX века, выйдя за рамки жанра популярной музыки и изменив всю мировую культуру. Майкл Кэмпбелл и Джеймс Броуди сравнили влияние The Beatles с той ролью, которую сыграл Бетховен. Специалисты часто выделяют эпоху «до» и «после» The Beatles.

Активная деятельность группы совпала с 1960-ми годами: временем социальных, политических и военных катаклизмов, больших перемен связанных с новыми технологиями. Аарон Копленд писал : Если хотите услышать мотив 60-х — поставьте The Beatles. Упоминая о первых больших молодежных протестах 1960-х годов, волнениях в Беркли, проводят параллель с одновременным ростом популярности The Beatles в США. Именно в 1964 году был выпущен сингл «Can’t buy me love», ознаменовавший собой начало британского вторжения. Молодёжному движению нужна была творческая поддержка, и оно её получили в лице ливерпульской четвёрки. Успех группы сформировал феномен «битломании» — «самого отчаянного проявления истерии вокруг звёзд». Во времена активной концертной деятельности это выражалось в фанатичном поклонении, которое мешало проведению концертов. В дальнейшем движение повлияло на многих, в том числе далёких от музыки людей. Они начали играть и формировать новые группы. Для молодёжи по всему миру The Beatles стали ролевой моделью. Успех группы был замечен и за «железным занавесом». Музыка The Beatles находила слушателей и там, хотя они мало издавались, а СМИ восточного блока отзывалась о The Beatles отрицательно, отождествляя их со всем негативным, что было в буржуазном мире.

Благодаря своему авторитету группа оказала значительное влияние на развитие технологий и музыкальный рынок. Фактически, на рубеже 1965—1966 годов, The Beatles стали пионерами работы в студии. Впервые возникло чёткое разделение на студийные и концертные композиции. При этом студийные композиции становились плодом тщательной работы звукоинженеров, сведения треков — того, что уже не могло быть воспроизведено на концерте. Одними из первых музыканты начали широко использовать возможности многодорожечной записи. The Beatles творили в эпоху, когда стереозвук начал вытеснять моно, 33⅓ LP-диски по популярности и доступности обходить меньшие и устаревшие форматы. Если во времена Элвиса Пресли на верхних позициях чартов чаще находились синглы-«сорокопятки», то с середины 1960-х годов их начали вытеснять LP. Благодаря влиянию The Beatles и Боба Дилана формат LP-альбома из 10-12 композиций стал повсеместно популярен у публики. С 1967 года радиостанции начали переходить к трансляции длинных композиций, система чартов в том виде, как она существует сейчас, также сформировалась в начале 1960-х годов. The Beatles одними из первых начали разрабатывать понятие концептуального альбома как структуры, подчинённой общей идее. Своё влияние на становление и развитие The Beatles оказало то, в какой атмосфере они развивались. Специалисты отождествляют достижения четвёрки с успехом мерсибита в Великобритании и триумфом британского стиля во всём мире. Ливерпуль становится «музыкальным Эльдорадо». The Beatles также повлияли на моду в одежде и причёсках. Восприятию битлов не мешало то, что они битлы говорили и пели с простонародным ливерпульским акцентом. Множество групп разных стилей в Британии и Ливерпуле формировали музыкальное пространство и идеи. На мастерстве и стиле The Beatles серьёзно сказались командировки в Гамбург. Успешной деятельности помогала конкуренция внутри и снаружи группы, Пол и Джон соревновались за право быть лидером группы с первых дней её существования. Примером стала работа над знаменитым синглом 1967 года: в ответ на «Strawberry Fields Forever» написанную Джоном, Пол сочинил «Penny Lane». Им не мешала в творчестве и разница в характерах, и подход к композиции. Так, известно, что Пол обычно начинал песню с музыки и потом писал слова, Джон — наоборот. Леннон больше внимания уделял лирике, охотно экспериментировал с авангардом, тогда как Маккартни был сторонником компромисса между стилем и предпочтениями массовой аудитории. «Битлы» прямо или заочно конкурировали с The Byrds, The Rolling Stones и Бобом Диланом и другими. Несмотря на это, отношения с соперниками были вполне дружескими. Так, Rolling Stones в ранние годы выступали на «разогреве» концертов The Beatles. В свою очередь, Джон и Пол «отдали» свою песню «I Wanna Be Your Man» Мику Джаггеру, и с ней группа впервые вошла в чарты в Великобритании. Очень известным стало заочное противостояние с группой The Beach Boys. По мнению критиков, альбомы Pet Sounds и Younger Than Yesterday во многом предвосхитили и вдохновили создание Sgt. Pepper.

После 1968 года концептуальные альбомы, схожие с Sgt. Pepper, появились у многих групп: Tommy (The Who), Odessey and Oracle (The Zombies), The Village Green Preservation Society (The Kinks) и другие. Брайан Мэй, вспоминая о записи «Bohemian Rhapsody», говорил, что Леннон был его кумиром, а The Beatles нашей библией. Ещё начиная со времён концертной деятельности группы, у неё появилось множество подражателей, копировавших имидж и голоса битлов. Среди них можно отметить добившихся коммерческого успеха The Monkees, которых откровенно называли имитаторами The Beatles. Многие группы приобретали известность только на кавер-версиях: Yellow Matter Custard, Stars on 45. Диск «The Abbey Road E.P.» (Red Hot Chili Peppers) был создан непосредственно под влиянием почти одноимённого альбома The Beatles. Список кавер-версий группы насчитывает сотни наименований.

Исследователи феномена The Beatles отмечали всю сложность критического восприятия вклада группы в мировую культуру. Здесь необходимо учитывать исключительный коммерческий успех, сопутствовавший их творениям, и то, что ливерпульская четвёрка полностью изменила форму и содержание рок-музыки XX века. Роль группы, прежде всего, заметна во влиянии на переходном периоде 1960-х годов, после которого рок-музыка стала совершенно другой. Таким образом, секрет успеха группы специалисты находили в исключительном богатстве жанров, умелом экспериментировании с формой и в особом мелодическом даре композиторов. Ян Инглис в своей книге отмечал то, что у группы была сверхъестественная способность, работая в одном направлении (например, в рок-н-ролле), улучшать и облагораживать звучание, выходя за рамки стиля. При этом у мелодий была особенность с первого прослушивания звучать знакомыми и даже иметь ностальгический оттенок.

Нововведения в тематике, близкой The Beatles и их последователям, позволили говорить о том, что они сформировали из рок-н-ролла рок, как отдельное понятие и высокое искусство. По утверждению Уилфрида Меллерса, The Beatles возвысили рок из танцевальных мелодий в ранг серьёзной музыки. Откликом на деятельность группы после 1967 года среди слушателей возникла и стала развиваться особая среда — сообщество знатоков и ценителей рок-музыки.

The Beatles в СССР

В начале 1960-х заканчивалось время стиляг и увлечения джазом и стилем бибоп. Музыка The Beatles, появившись на культурном пространстве СССР, стала в значительной мере катализатором развития творческого андерграунда и русского рока в частности. Пластинки и мелодии британской группы начали проникать за железный занавес уже с 1962—1963 года. В этом процессе была велика роль западных радиостанций и тех, кто мог привозить свежие записи группы из-за рубежа. Так же, как подростки из Мерсисайда перепевали Чака Берри, советские рокеры подбирали на слух «She Loves You». На репертуар и предпочтения влияли и гастролировавшие рок-группы из социалистических стран, куда западные пластинки попадали ещё раньше. Первые ласточки советского бигбита: «Славяне» и «Сокол» формировали свой репертуар в том числе и на композициях The Beatles. Александр Градский отмечал то, что мелодии The Beatles заполнили вакуум востребованной молодёжной музыки в середине 1960-х, также сказалась и мелодичность песен британской группы. По мнению Артемия Троицкого, именно поэтому Rolling Stones, исповедовавшие другой творческий подход, никогда не конкурировали с The Beatles в той же мере за советского слушателя.

Я очень хорошо помню силу магии, исходившей от всего, что было связано со словом «Битлз» в конце 60-х. В газетах ругали «пресловутых жучков», а в классе по рукам ходила, наверное, в десятый раз переснятая фотка с четырьмя лицами. Фотка была захватана, изломана, подклеена и состоянием своим напоминала старую икону. Где на ней Леннон, где Маккартни, понять было уже невозможно. Но это не имело значения. Как от старой иконы, от неё шла сила, заставлявшая нас часами вглядываться в еле проступающие лица «Битлов».

— Андрей Макаревич

Битломания в СССР имела схожие проявления с тем, что происходило на Западе и во всём мире. Также копировались причёски и манера одеваться. Распространению популярности группы не мешал недостаток достоверной информации об истории группы и биографии её членов. «На фоне постоянных запретов и почти полного отсутствия информации создалась уникальная ситуация, при которой у нас в СССР образовалась многомиллионная армия поклонников „Beatles“, ни разу не видевших своих кумиров ни живьём, ни на экране в действии»: вспоминал Максим Капитановский. По стране ходили анекдоты и мифы о Битлз. Так весьма популярной была легенда о тайном посещении английской группы СССР, якобы имевшем место во время перелёта в Японию, и закрытом концерте для номенклатуры. Поводом для легенды послужила песня «Back in the U.S.S.R.». Об истории группы, её расцвете и распаде советские любители музыки могли судить только по обрывкам информации. Официальные власти СССР не жаловали The Beatles. В 1960-х советской прессе о них отзывались весьма негативно, называя «жучками». «„Биттлз“ — ещё одно из многочисленных средств, используемых на Западе для одурманивания молодежи, отвлечения её от серьезных общественных задач…» : писала в 1964 году газета «Музыкальная жизнь». В том же году в «Литературной газете» Никита Богословский опубликовал разгромную статью о «навозных жучках». С конца 1960-х, когда в композициях группы всё явственнее стали звучать социальные ноты, в СССР к ним стали относиться более терпимо. Мотивы песен Леннона и Маккартни звучали в советских фильмах и мультфильмах. Первые записи битловских песен неофициально распространялись с начала 1960-х в на использованных медицинских ренгеновских снимках, которые назывались «музыка на костях». Дебютной песней на официальной пластинке, изданной в СССР в 1967 году, стала «Girl». Впервые в СССР отдельная пластинка The Beatles была издана фирмой «Мелодия» в формате миньон в 1974 году (название группы указано не было). Первый полный альбом А Hard Day’s Night был издан в СССР уже в эпоху гласности — в 1986 году.

Целое поколение советских музыкантов относится к тем, кто взял в руки гитары, начал играть и изменил свой взгляд на поп- и рок-музыку под влиянием ливерпульской четвёрки: Андрей Макаревич, Борис Гребенщиков, Юрий Башмет, Владимир Матецкий, Григорий Гладков, Александр Зацепин и многие другие. Как вспоминал неофициальный «главный фанат Beatles» на территории СССР и создатель первого музея группы Коля Васин, после первого прослушивания музыки Леннона и Маккартни: «Я понял, что всё, кроме „Битлз“, было насилием надо мной». По мнению Алексея Козлова, советский рок собственно начался с «Битлз». Значительным было влияние группы также на последующую перестройку и гласность. По мнению исследователя Джона Прадоса, The Beatles оказали своим творчеством влияние на распад Советского Союза и всего восточного блока. Американский режиссёр Лесли Вудхед (en), в своей книге «Как „Битлз“ потрясли Кремль» написал о том, что битломания подмыла устои коммунистического общества и помогла вырасти новому свободному поколению.

Джордж Мартин

Роль, которую сыграл Джордж Мартин в истории коллектива, позволила исследователям называть его, как и Эпстайна — «пятым битлом». Влияние Мартина распространялось за рамки формальных обязанностей продюсера звукозаписи (англ. record producer) — он был также аранжировщиком, музыкантом и композитором. Интеллект и разностороннее образование во многих направлениях, от модерна до оперетты, дали ему возможность отшлифовывать сырые идеи, с которыми к нему приходили члены коллектива. Благодаря своим связям в музыкальном мире, Мартин играл ключевую роль маркетингового директора, занимаясь раскруткой группы, причём даже более важную роль, чем тот, кому это полагалось по должности — Эпстайн. Из обычной «клубной» группы хороших исполнителей, стилистически типичных для своей эпохи, Мартин создал коллектив, изменивший лицо рок-музыки.

Ринго Старр вспоминал о том, что Мартин был единственным допущенным во внутренний круг The Beatles. Как правило, Мартину первому исполняли новую песню (обычно на акустической гитаре), и он давал предварительную оценку. Именно он определял важные моменты для восприятия композиций и будущих альбомов: вступительную и заключительную музыкальную фразу, а также порядок композиций в будущем альбоме, с тем, чтобы альбом начинался и заканчивался наиболее броским материалом. Одно небольшое изменение могло поменять восприятие. В ранних работах рука Джорджа Мартина не столь заметна, но без него они бы звучали совсем иначе. Например, вступительный ударный аккорд в «A Hard Day’s Night» — одно из многих изобретений Мартина. В дальнейшем, когда группа превратилась в студийную, значение продюсера стало критически важным. Мартин записал и аранжировал «A Day in the Life» и «Strawberry Fields Forever» такими, какими мы их слышим сейчас. Во многих треках Мартин принимал участие как исполнитель, в частности, его соло на клавишных можно услышать в «In My Life». Выход очередного альбома в свет был возможен только после подтверждения Мартина, в качестве последней инстанции. Он мог и не дать разрешения выпустить песню группы, считая её слишком слабой для уровня группы («Tip of My Tongue»). При этом он всегда старался избегать авторитарного стиля руководства, поощряя любое разумное творческое начало в коллективе. Хаос, царивший при записи альбома Get Back (Let it be), отчётливо иллюстрировал ту роль, которую играл в истории группы Джордж Мартин. Сам Мартин остался глубоко разочарован работой Фила Спектора, продюсировавшего этот альбом.

Пьеро Скаруффи писал о Мартине:

Он был истинным гением, стоявшим за музыкой The Beatles, способным обратить их снобистское отношение, их ребяческую самонадеянность, их мимолётный энтузиазм в музыкальные идеи. Он превращал их второраздрядные мелодии в монументальные и экстраординарные аранжировки.

Оригинальный текст (итал.)  

E' lui, in questo periodo, il vero genio musicale dei Beatles, capace di trasformare le loro pose snob, le loro puerili presunzioni, i loro effimeri entusiasmi, in idee musicali. E' lui a trasformare le loro melodie di seconda mano in monumenti di arrangiamenti eccentrici.

Оригинальный текст (англ.)  

He was the true genius behind the music of The Beatles. Martin transformed their snobbish disposition, their childish insolence, their fleeting enthusiasm into musical ideas. He converted their second hand melodies into monumental arrangements.

Джордж Мартин участвовал в подготовке всех альбомов The Beatles, кроме последнего. Он также работал над подготовкой первого релиза на компакт-дисках 1987 года. Однако, когда в 1995 году его пригласили принять участие в подготовке издания Anthology, он отказался из-за возникших с возрастом проблем со слухом.

Инструменты и работа в студии

	Инструменты и работа в студии, Награды и достижения
	Аудиоверсия данных глав
Помощь по воспроизведению

Марка гитары, на которой учился играть Леннон, достоверно не сохранилась в истории, но его вторая гитара (как и первый инструмент Харрисона) была подержанная испанская Gallatone Champion с металлическими струнами. Первая гитара Маккартни — голландская Rosetti Solid 7. Именно на ней он начал играть как правша, и перевернул струны на зеркальное расположение, заметив, что так ему гораздо удобнее. Первым профессиональным инструментом Маккартни была бас-гитара в форме скрипки Höfner. Начиная с 1964 года, когда группа стала проводить больше времени в студии, Пол стал всё чаще использовать другие инструменты. Он приобрёл электрогитару Epiphone Casino (впервые она использовалась для записи «Help!») и акустическую Epiphone Texan. В отдельных случаях Пол использовал гитару Rickenbacker. В ранние годы The Beatles Леннон в основном вёл партию ритм гитары на Rickenbacker Capri (была приобретена в 1960) и акустической Gibson Jimbo. В поздние годы он также играл на Epiphone Casino.

Джордж как соло-гитарист группы использовал широкую гамму инструментов. Он начинал играть на Gretsch Country Gentleman. В 1964 году он перешёл на 12-струнную гитару Rickenbacker. C 1965 года он использовал Fender Stratocaster (соло на ней можно например услышать в «Nowhere Man») и акустическую Ramírez, с нейлоновыми струнами. Ринго Стар начиная с 1963 года использовал ударную установку Ludwig Super-Classic. На клавишных в The Beatles играли Джон и Пол, в некоторых треках Джордж Мартин и сессионные музыканты. В качестве основного инструмента группа использовала Vox Continental и, позднее, студийный орган Hammond B-3. С современной точки зрения The Beatles начинали записывать и исполнять на весьма примитивной технике. В то время ещё не существовало мониторов и они не слышали себя во время концертов на стадионах. Первые два альбома The Beatles были записаны на двухдорожечном магнитофоне в монозвуке, при полностью живом исполнении (голос+инструменты). Обработка была минимальной. Тяжёлый концертный график группы не позволял уделять много внимания студийной работе. С 1963 года The Beatles начали практиковать раздельную запись на четыре дорожки. C 1968 года стала доступной техника, записывающая на 8 дорожках и The Beatles стали одними из первых, кто стал это использовать. С альбома «Help!» голос и инструменты стали записывать раздельно и музыканты сразу ощутили богатство и свободу возможностей того, что называется overdubbing (раздельная запись и наложение треков). The Beatles полностью отошли от условного стандарта «гитарной группы» (бас-, лидер-, ритм-гитара + ударные). Теперь не обязательно было собираться всем вместе для записи, и музыканты могли отдельно отшлифовывать каждый свою партию. Расширились возможности по записи необычных в практике рок-музыкантов инструментов: ситара, свармандала, меллотрона и даже стеклянной бутылки.

С 1965 года EMI отдала студию на Эбби Роуд в неограниченный доступ группе, и они могли работать там столько, сколько считали нужным. Одними из первых The Beatles стали широко использовать электронные устройства и эффекты: запись с разными скоростями, в разных направлениях и в кольце; семплы для подготовки треков; fuzz-box (дисторшн), синтезатор Moog. В композиции «I Feel Fine» впервые был использован эффект feedback (обратной связи). Во время записи Revolver инженер студии Кен Таунсенд изобрёл приём ADT, который в дальнейшем стал широко использоваться музыкантами.. Музыканты постоянно искали новое, изучали возможности студийной техники и расширяли диапазон возможностей. Маккартни вспоминал:

Мы всегда говорили: «Попробуйте, просто попробуйте. Будет звучать плохо — ладно, забудем. Но ведь может выйти хорошо». Мы всегда стремились вперёд: громче, глубже, дольше, больше, иначе.

Оригинальный текст (англ.)  

We would say, 'Try it. Just try it for us. If it sounds crappy, OK, we'll lose it. But it might just sound good.' We were always pushing ahead: Louder, further, longer, more, different.

Награды и достижения

В списке Rolling Stone 500 первое место занимает альбом The Beatles Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band. Ещё четыре альбома группы в числе первых пятнадцати: Revolver, Rubber Soul, The Beatles, Abbey Road — заняв соответственно 3-е, 5-е, 10-е и 14-е места. The Beatles также занимают первое место в списке 50 величайших исполнителей. Группа завоевала десять наград Грэмми. Фильм Let it Be, на музыку The Beatles, получил премию Оскар.
В честь группы названы улицы и площади некоторых городов. Так имя группы носит площадь в Гамбурге, в районе Репербан.
В 1988 году группа была принята в Зал славы рок-н-ролла.

В списке журнал Rolling Stone 500 лучших песен всех времён и народов больше всего песен The Beatles — 23. К 1994 году песня Пола Маккартни «Yesterday» более 6 миллионов раз исполнялась на радиостанциях в США. К 1986 году было известно о более чем 2000 кавер-версий этой композиции.
Hey Jude занимает 8-е место в списке Rolling Stones 500 Greatest Songs. Она 9 недель находилась на первой позиции чартов Billboard (дольше чем любая другая песня группы) и как сингл была продана в количестве около 8 миллионов копий.
В период с 1964 по 1966 год синглы The Beatles 17 раз попадали в чарт top 50 британского журнала Melody Maker и 46 раз в чарт top 100 американского Billboard. Продажи альбома The Beatles в США достигли 19 миллионов экземпляров. Всего 6 альбомов группы (включая компилляции) получили статус «бриллиантового» (продажи свыше 10 миллионов). По этому показателю к The Beatles приближается только Led Zeppelin (5 альбомов). The Beatles заняли первое место в юбилейном чарте Billboard Hot 100 за 50 лет его существования.
В 1998 году вся группа попала в список журнала Time Герои и кумиры XX века.
В 2001 году день 16 января объявлен ЮНЕСКО днём «Битлз».
В январе 2014 года Пол Маккартни и Ринго Старр получили почётную премию Грэмми за вклад в развитие популярной музыки XX века.

Состав группы

• Джон Леннон — вокал, бэк-вокал, гитара, бас-гитара, фортепиано, клавишные, губная гармоника, звуковые эффекты (1960—1970);
• Пол Маккартни — вокал, бэк-вокал, бас-гитара, фортепиано, гитара, ударные, некоторые духовые инструменты (1960—1970);
• Джордж Харрисон — вокал, бэк-вокал, гитара, ситар, бас-гитара, перкуссия, звуковые эффекты (1960—1970);
• Ринго Старр — вокал, бэк-вокал, ударные, перкусионные инструменты (1962—1970).

Временные участники

• Стюарт Сатклифф — бас-гитара (1960—1961);
• Пит Бест — ударные (1960—1962);
• Джимми Никол — ударные (1964).

Дискография

Указаны только официальные студийные альбомы, изданные в Великобритании во время существования группы; более подробная дискография представлена в основной статье.

Год	Название	Примечания
1963	Please Please Me	Студийный альбом
1963	With The Beatles	Студийный альбом
1964	A Hard Day’s Night	Студийный альбом; саундтрек к одноимённому фильму
1964	Beatles For Sale	Студийный альбом
1965	Help!	Студийный альбом; саундтрек к одноимённому фильму
1965	Rubber Soul	Студийный альбом
1966	Revolver	Студийный альбом
1967	Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band	Студийный альбом
1967	Magical Mystery Tour	Студийный мини-альбом, звуковая дорожка к одноимённому фильму
1968	The Beatles	Студийный альбом (2 пластинки), известен также как «White Album» («Белый альбом»)
1969	Yellow Submarine	Студийный альбом, саундтрек к одноимённому фильму
1969	Abbey Road	Студийный альбом
1970	Let It Be	Студийный альбом, саундтрек к одноимённому фильму

Фильмография

В данном списке представлены официально выпущенные фильмы с участием The Beatles.

Год	Русское название	Оригинальное название	Примечания
1964	Вечер трудного дня	A Hard Day’s Night	Художественный кинофильм
1965	На помощь!	Help!	Художественный кинофильм
1967	Волшебное таинственное путешествие	Magical Mystery Tour	Художественный телефильм
1968	Жёлтая подводная лодка	Yellow Submarine	Мультипликационный фильм
1970	Пусть будет так	Let It Be	Документальный кинофильм
1995	Антология The Beatles	Anthology	Документально-биографический телефильм

См. также

► The Beatles

Примечания

Литература

На английском языке

• Brody J. [books.google.com/books?id=RK-JmVbv4OIC Rock and Roll: An Introduction]. — Cengage Learning, 2007. — С. 1. — 491 с. — 9780534642952 p.
• Inglis I. [books.google.com/books?id=Pv9cpViY56MC The Beatles, Popular Music and Society: A Thousand Voices]. — Palgrave Macmillan, 2000. — С. 2. — 234 с. — ISBN 9780312222369.
• Prown P., Harvey P. Newquist, Jon F. Eiche. [books.google.com/books?id=60Jde3l7WNwC Legends of Rock Guitar: The Essential Reference of Rock's Greatest Guitarists]. — Hal Leonard Corporation, 1997. — С. 3. — 264 с. — ISBN 9780793540426.
• Frith S. [books.google.com/books?id=5i6i5vb8A1gC Popular Music: Music and identity Biographies and Commentary]. — Routledge, 2004. — Т. 4. — С. 4. — 382 с. — ISBN 9780415299053.
• Everett W. [books.google.com/books?id=UmrVa2U7jB0C The Beatles as Musicians: The Quarry Men Through Rubber Soul]. — Oxford University Press, 2001. — С. 5. — 452 с. — ISBN 9780195141054.

• Johansson K.G. [musikforskning.se/stmonline/vol_2/KGJO/Johansson.pdf The Harmonic Language of The Beatles] (англ.) // Luleå University of Technology; School of Music in Piteå. — 1999. — P. 8.
• Mark A. Runco. [books.google.com/books?id=nJlfKE-meqEC Creativity: Theories and Themes : Research, Development, and Practice Biographies and Commentary]. — Academic Press, 2007. — С. 12. — 492 с. — ISBN 9780126024005.
• Ingham C. [books.google.com/books?id=htl2U1fPq8QC The Rough Guide to the Beatles]. — Rough Guides, 2003. — С. 13. — 403 с. — ISBN 9781843531401.
• Everett W. [books.google.com/books?id=1CAvwZPKTkoC The Beatles As Musicians: Revolver Through the Anthology]. — Oxford University Press, 1999. — С. 15. — 416 с. — ISBN 9780199880935.
• Murry R. Nelson. [books.google.com/books?id=croxYiKYxz0C The Rolling Stones: A Musical Biography]. — ABC-CLIO, 2010. — С. 16. — 159 с. — ISBN 9780313380341.
• Womack K., Todd F. Davis. [books.google.com/books?id=_8Ob1bL_ongC Reading The Beatles: Cultural Studies, Literary Criticism, And the Fab Four]. — SUNY Press, 2006. — С. 22. — 249 с. — ISBN 9780791467152.
• Elliot J. Huntley. [books.google.com/books?id=rcg50S6jLnoC Mystical One: George Harrison: After the Breakup of The Beatles]. — Guernica Editions, 2004. — Т. 51. — С. 23. — 300 с. — ISBN 9781550711974.
• Perry R. [books.google.com/books?id=vX5SckOt3jEC Northern Songs: The True Story of The Beatles Song Publishing Empire]. — Music Sales Group, 2008. — Т. 51. — С. 25. — 300 с. — ISBN 9780857120274.
• Flanagan L. [books.google.com/books?id=xe8OJg4aCyUC Sir George Martin: The Fifth Beatle or the Architect of the Phenomenon of The Beatles?]. — Music Sales Group, 2012. — С. 26.
• Pilato B. [books.google.com/books?id=d9VdI8umhxYC The Beatles play to win] (англ.) // ABA Journal. — 1990. — No. Jul. — P. 27. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0747-0088&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0747-0088].
• Horn D., Laing D., Oliver P., Wicke P. Part 1 Media, Industry, Society // [books.google.com/books?id=0tz5YpijuksC Continuum Encyclopedia of Popular Music of the World]. — Continuum International Publishing Group, 2003. — Т. 1. — С. 28. — 832 с. — ISBN 9780826463210.
• Jackson A.G. [books.google.com/books?id=9FGakXDmNOoC Still the Greatest: The Essential Songs of The Beatles' Solo Careers]. — Scarecrow Press, 2012. — С. 30. — 288 с. — ISBN 9780810882232.
• Jackson A.G. [books.google.com/books?ei=3CVOULmXA-T-4QTFkoGgBg&hl=ru&id=xHk3AQAAIAAJ The Mammoth Book of The Beatles]. — Mammoth Series, 2009. — С. 31. — 594 с. — ISBN 9781845299439.
• Urish B, Kenneth G. Bielen. [books.google.com/books?id=LJ9Y0YgSE1oC The Words and Music of John Lennon]. — Greenwood Publishing Group, 2007. — С. 33. — 187 с. — ISBN 9780275991807.
• Julien O. [books.google.com/books?id=vZ-SB57WBo8C Sgt. Pepper and The Beatles: It Was Forty Years Ago Today]. — Ashgate Publishing, 2008. — С. 39. — 190 с. — ISBN 9780754667087.
• Hull G. [books.google.com/books?id=d1Jc5sQppqwC The Recording Industry]. — Routledge, 2004. — С. 40. — 352 с. — ISBN 9780415968027.
• Scott R.J. [books.google.com/books?id=wr6cpR0tGMkC Chord Progressions For Songwriters]. — iUniverse, 2003. — С. 41. — 512 с. — ISBN 9780595263844.
• Wertheimer R. [books.google.com/books?id=z0QFKpI6p7AC The New York Times Television Reviews 2000]. — Routledge, 2003. — С. 42. — 1000 с. — ISBN 9781579580605.
• Ryan K., Kehew B. [books.google.com/books?ei=DYhpUND_NLLZ4QTDt4H4DQ&hl=ru&id=MY8IAQAAMAAJ The New York Times Television Reviews 2000]. — Curvebender, 2006. — С. 43. — 537 с. — ISBN 9780978520007.
• Lewisohn M. [books.google.com/books?id=70I5AQAAIAAJ The Beatles recording sessions]. — Harmony Books, 1990. — С. 44. — 204 с.
• Pesselnick J. [books.google.com/books?id=fBAEAAAAMBAJ July 2000, Certification] (англ.) // Billboard. — 2000. — Vol. 112, no. 33. — P. 45. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0006-2510&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0006-2510].
• Lefcowitz E. [books.google.com/books?id=szUPXR2RwhEC Monkee Business: The Revolutionary Made-For-TV Band]. — Retrofuture, 2011. — С. 47. — 258 с. — ISBN 9780943249018.
• Astley J. [books.google.com/books/about/Why_Don_t_We_Do_It_in_the_Road.html?id=JZzwWc6bOlIC Why Don’t We Do It in the Road?]. — Information Architects, 2006. — 240 с. — ISBN 0955183472.
• Lewisohn M. [books.google.com/books/about/The_complete_Beatles_chronicles.html?id=LXYIAQAAMAAJ The Complete Beatles Chronicle]. — Harmony Books, 1992. — 365 с. — ISBN 978-0600600336.
• Bradford E. Loker. [books.google.com/books?id=2ktN0IS1vFQC History with The Beatles]. — Dog Ear, 2009. — 412 с. — ISBN 1608440397.
• Hoffman F. [books.google.com/books?id=xV6tghvO0oMC&pg=PR12 Encyclopedia of Recorded Sound]. — Taylor & Francis, 2004. — Т. 1. — pages с. — ISBN 9780203484272.
• MacFarlane T. [books.google.com/books?id=LAdkW1wjTPkC The Beatles' Abbey Road Medley: Extended Forms in Popular Music]. — Scarecrow Press, 2007. — 218 с. — ISBN 9781461736592.
• Ryan D.S. [books.google.com/books?id=uWy8AAAAQBAJ John Lennon's Secret]. — Kozmik press, 2013. — 251 с. — ISBN 9780905116082.
• McMillian J. [books.google.com/books?id=ZX-YAQAAQBAJ&pg=PA89 Beatles Vs. Stones]. — ил. — Simon and Schuster, 2013. — С. 54. — 304 с. — ISBN 9781439159699.
• Prados J. [books.google.kz/books?id=EjkATqFhpwgC How the Cold War Ended Issues in the History of American Foreign Relations]. — Potomac Books, 2010. — С. 4. — 301 с. — ISBN 9781597976121.
• Woodhead L. [books.google.kz/books?id=WDwbhJGuu9QC How the Beatles Rocked the Kremlin: The Untold Story of a Noisy Revolution]. — Bloomsbury Publishing, 2013. — С. 5. — pages с. — ISBN 9781408840436.
• Sabrina P. Ramet. [books.google.kz/books?ei=TC7tUpzWK6bh4QSn0IHQCQ&id=rJOfAAAAMAAJ Rocking the state: rock music and politics in Eastern Europe and Russia]. — ил. — Westview Press, 1994. — С. 2. — 317 с. — ISBN 9780813317625.
• Eric Partridge. [books.google.kz/books?id=VPBMA1ciCNgC A Dictionary of Slang and Unconventional English]. — Psychology Press, 1984. — 1400 с. — ISBN 9780415065689.

На русском языке

• Богословский, Н. В. Из жизни «пчел» и навозных «жуков» // Литературная газета. — 1964. — № 12. — С. 1.</span>
• Бондаровский, П. The Beatles, спецвыпуск // Студенческий меридиан : журнал. — 1991. — Июнь. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0321-3803&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0321-3803].</span>
• Дэвис, Х. Авторизованная биография Битлз = The Beatles: The Authorised Biography / Пер. с англ. В. Н. Чемберджи, В. В. Познера. — М. : Радуга, 1990. — 448 с. — ISBN 5-05-002569-9.</span>
• Жучки-ударники и жук-претендент // Крокодил. — 1964. — № 20/03. — С. 11.</span>
• Капитановский, М. В. [books.google.kz/books?id=Jk0UAQAAIAAJ Во всем виноваты «Битлз»]. — Вагриус, 2006. — С. 12. — 380 с. : ил. — ISBN 9785969702554.</span>
• Новые «идолы» // Музыкальная жизнь. — 1964. — № 9. — С. 9.</span>
• Троицкий, А. К. [books.google.kz/books?id=dy2CAAAACAAJ Рок в Союзе: 60-е, 70-е, 80-е]. — М. : Искусство, 1991. — С. 3. — 215 с. — ISBN 9785210024763.</span>
• Шмидель, Г. Битлз. Жизнь и песни / пер. Н. А. Якубовой. — М. : Музыка, 1990. — 157 с.</span>

Ссылки

• [www.beatles.com/ Официальный сайт] (англ.). Проверено 5 апреля 2014.
• [www.beatles.ru/ Beatles.ru — Официальный клуб поклонников в России]. Проверено 5 апреля 2014.
• [www.beatlesvinyl.com.ua/ Наиболее полная информация о пластинках The Beatles (и бывших участников), изданных в СССР и России]. Проверено 5 апреля 2014.
• [music-facts.ru/artist/The_Beatles/ Полный справочник инструментов и исполнителей, звучащий на записях Битлз]. Проверено 5 апреля 2014.
• [www.vz.ru/news/2008/11/24/231944.html Le Monde: Ватикан признал популярность Beatles]. Взгляд. Деловая газета. Проверено 5 апреля 2014.
• [beiunsinhamburg.de/2010/музей-«beatlemania»/ Статья о музее «Beatlemania» в Гамбурге]. Проверено 5 апреля 2014.
• [www.bbc.co.uk/russian/society/2014/10/141022_where_the_beatles_lived_liverpool Битлз: где в Ливерпуле жили члены знаменитой группы?]. Проверено 22 октября 2014.

The Beatles

Отрывок, характеризующий The Beatles

Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.
– Ну, скажи ты этому болвану, – отвечал он на запрос от вотчинного департамента, – чтоб он оставался караулить свои бумаги. Ну что ты спрашиваешь вздор о пожарной команде? Есть лошади – пускай едут во Владимир. Не французам оставлять.
– Ваше сиятельство, приехал надзиратель из сумасшедшего дома, как прикажете?
– Как прикажу? Пускай едут все, вот и всё… А сумасшедших выпустить в городе. Когда у нас сумасшедшие армиями командуют, так этим и бог велел.
На вопрос о колодниках, которые сидели в яме, граф сердито крикнул на смотрителя:
– Что ж, тебе два батальона конвоя дать, которого нет? Пустить их, и всё!
– Ваше сиятельство, есть политические: Мешков, Верещагин.
– Верещагин! Он еще не повешен? – крикнул Растопчин. – Привести его ко мне.


К девяти часам утра, когда войска уже двинулись через Москву, никто больше не приходил спрашивать распоряжений графа. Все, кто мог ехать, ехали сами собой; те, кто оставались, решали сами с собой, что им надо было делать.
Граф велел подавать лошадей, чтобы ехать в Сокольники, и, нахмуренный, желтый и молчаливый, сложив руки, сидел в своем кабинете.
Каждому администратору в спокойное, не бурное время кажется, что только его усилиями движется всо ему подведомственное народонаселение, и в этом сознании своей необходимости каждый администратор чувствует главную награду за свои труды и усилия. Понятно, что до тех пор, пока историческое море спокойно, правителю администратору, с своей утлой лодочкой упирающемуся шестом в корабль народа и самому двигающемуся, должно казаться, что его усилиями двигается корабль, в который он упирается. Но стоит подняться буре, взволноваться морю и двинуться самому кораблю, и тогда уж заблуждение невозможно. Корабль идет своим громадным, независимым ходом, шест не достает до двинувшегося корабля, и правитель вдруг из положения властителя, источника силы, переходит в ничтожного, бесполезного и слабого человека.
Растопчин чувствовал это, и это то раздражало его. Полицеймейстер, которого остановила толпа, вместе с адъютантом, который пришел доложить, что лошади готовы, вошли к графу. Оба были бледны, и полицеймейстер, передав об исполнении своего поручения, сообщил, что на дворе графа стояла огромная толпа народа, желавшая его видеть.
Растопчин, ни слова не отвечая, встал и быстрыми шагами направился в свою роскошную светлую гостиную, подошел к двери балкона, взялся за ручку, оставил ее и перешел к окну, из которого виднее была вся толпа. Высокий малый стоял в передних рядах и с строгим лицом, размахивая рукой, говорил что то. Окровавленный кузнец с мрачным видом стоял подле него. Сквозь закрытые окна слышен был гул голосов.
– Готов экипаж? – сказал Растопчин, отходя от окна.
– Готов, ваше сиятельство, – сказал адъютант.
Растопчин опять подошел к двери балкона.
– Да чего они хотят? – спросил он у полицеймейстера.
– Ваше сиятельство, они говорят, что собрались идти на французов по вашему приказанью, про измену что то кричали. Но буйная толпа, ваше сиятельство. Я насилу уехал. Ваше сиятельство, осмелюсь предложить…
– Извольте идти, я без вас знаю, что делать, – сердито крикнул Растопчин. Он стоял у двери балкона, глядя на толпу. «Вот что они сделали с Россией! Вот что они сделали со мной!» – думал Растопчин, чувствуя поднимающийся в своей душе неудержимый гнев против кого то того, кому можно было приписать причину всего случившегося. Как это часто бывает с горячими людьми, гнев уже владел им, но он искал еще для него предмета. «La voila la populace, la lie du peuple, – думал он, глядя на толпу, – la plebe qu'ils ont soulevee par leur sottise. Il leur faut une victime, [„Вот он, народец, эти подонки народонаселения, плебеи, которых они подняли своею глупостью! Им нужна жертва“.] – пришло ему в голову, глядя на размахивающего рукой высокого малого. И по тому самому это пришло ему в голову, что ему самому нужна была эта жертва, этот предмет для своего гнева.
– Готов экипаж? – в другой раз спросил он.
– Готов, ваше сиятельство. Что прикажете насчет Верещагина? Он ждет у крыльца, – отвечал адъютант.
– А! – вскрикнул Растопчин, как пораженный каким то неожиданным воспоминанием.
И, быстро отворив дверь, он вышел решительными шагами на балкон. Говор вдруг умолк, шапки и картузы снялись, и все глаза поднялись к вышедшему графу.
– Здравствуйте, ребята! – сказал граф быстро и громко. – Спасибо, что пришли. Я сейчас выйду к вам, но прежде всего нам надо управиться с злодеем. Нам надо наказать злодея, от которого погибла Москва. Подождите меня! – И граф так же быстро вернулся в покои, крепко хлопнув дверью.
По толпе пробежал одобрительный ропот удовольствия. «Он, значит, злодеев управит усех! А ты говоришь француз… он тебе всю дистанцию развяжет!» – говорили люди, как будто упрекая друг друга в своем маловерии.
Через несколько минут из парадных дверей поспешно вышел офицер, приказал что то, и драгуны вытянулись. Толпа от балкона жадно подвинулась к крыльцу. Выйдя гневно быстрыми шагами на крыльцо, Растопчин поспешно оглянулся вокруг себя, как бы отыскивая кого то.
– Где он? – сказал граф, и в ту же минуту, как он сказал это, он увидал из за угла дома выходившего между, двух драгун молодого человека с длинной тонкой шеей, с до половины выбритой и заросшей головой. Молодой человек этот был одет в когда то щегольской, крытый синим сукном, потертый лисий тулупчик и в грязные посконные арестантские шаровары, засунутые в нечищеные, стоптанные тонкие сапоги. На тонких, слабых ногах тяжело висели кандалы, затруднявшие нерешительную походку молодого человека.
– А ! – сказал Растопчин, поспешно отворачивая свой взгляд от молодого человека в лисьем тулупчике и указывая на нижнюю ступеньку крыльца. – Поставьте его сюда! – Молодой человек, брянча кандалами, тяжело переступил на указываемую ступеньку, придержав пальцем нажимавший воротник тулупчика, повернул два раза длинной шеей и, вздохнув, покорным жестом сложил перед животом тонкие, нерабочие руки.
Несколько секунд, пока молодой человек устанавливался на ступеньке, продолжалось молчание. Только в задних рядах сдавливающихся к одному месту людей слышались кряхтенье, стоны, толчки и топот переставляемых ног.
Растопчин, ожидая того, чтобы он остановился на указанном месте, хмурясь потирал рукою лицо.
– Ребята! – сказал Растопчин металлически звонким голосом, – этот человек, Верещагин – тот самый мерзавец, от которого погибла Москва.
Молодой человек в лисьем тулупчике стоял в покорной позе, сложив кисти рук вместе перед животом и немного согнувшись. Исхудалое, с безнадежным выражением, изуродованное бритою головой молодое лицо его было опущено вниз. При первых словах графа он медленно поднял голову и поглядел снизу на графа, как бы желая что то сказать ему или хоть встретить его взгляд. Но Растопчин не смотрел на него. На длинной тонкой шее молодого человека, как веревка, напружилась и посинела жила за ухом, и вдруг покраснело лицо.
Все глаза были устремлены на него. Он посмотрел на толпу, и, как бы обнадеженный тем выражением, которое он прочел на лицах людей, он печально и робко улыбнулся и, опять опустив голову, поправился ногами на ступеньке.
– Он изменил своему царю и отечеству, он передался Бонапарту, он один из всех русских осрамил имя русского, и от него погибает Москва, – говорил Растопчин ровным, резким голосом; но вдруг быстро взглянул вниз на Верещагина, продолжавшего стоять в той же покорной позе. Как будто взгляд этот взорвал его, он, подняв руку, закричал почти, обращаясь к народу: – Своим судом расправляйтесь с ним! отдаю его вам!
Народ молчал и только все теснее и теснее нажимал друг на друга. Держать друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего то неизвестного, непонятного и страшного становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие все то, что происходило перед ними, все с испуганно широко раскрытыми глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
– Бей его!.. Пускай погибнет изменник и не срамит имя русского! – закричал Растопчин. – Руби! Я приказываю! – Услыхав не слова, но гневные звуки голоса Растопчина, толпа застонала и надвинулась, но опять остановилась.
– Граф!.. – проговорил среди опять наступившей минутной тишины робкий и вместе театральный голос Верещагина. – Граф, один бог над нами… – сказал Верещагин, подняв голову, и опять налилась кровью толстая жила на его тонкой шее, и краска быстро выступила и сбежала с его лица. Он не договорил того, что хотел сказать.
– Руби его! Я приказываю!.. – прокричал Растопчин, вдруг побледнев так же, как Верещагин.
– Сабли вон! – крикнул офицер драгунам, сам вынимая саблю.
Другая еще сильнейшая волна взмыла по народу, и, добежав до передних рядов, волна эта сдвинула переднии, шатая, поднесла к самым ступеням крыльца. Высокий малый, с окаменелым выражением лица и с остановившейся поднятой рукой, стоял рядом с Верещагиным.
– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.
Слегка покачиваясь на мягких рессорах экипажа и не слыша более страшных звуков толпы, Растопчин физически успокоился, и, как это всегда бывает, одновременно с физическим успокоением ум подделал для него и причины нравственного успокоения. Мысль, успокоившая Растопчина, была не новая. С тех пор как существует мир и люди убивают друг друга, никогда ни один человек не совершил преступления над себе подобным, не успокоивая себя этой самой мыслью. Мысль эта есть le bien publique [общественное благо], предполагаемое благо других людей.
Для человека, не одержимого страстью, благо это никогда не известно; но человек, совершающий преступление, всегда верно знает, в чем состоит это благо. И Растопчин теперь знал это.
Он не только в рассуждениях своих не упрекал себя в сделанном им поступке, но находил причины самодовольства в том, что он так удачно умел воспользоваться этим a propos [удобным случаем] – наказать преступника и вместе с тем успокоить толпу.
«Верещагин был судим и приговорен к смертной казни, – думал Растопчин (хотя Верещагин сенатом был только приговорен к каторжной работе). – Он был предатель и изменник; я не мог оставить его безнаказанным, и потом je faisais d'une pierre deux coups [одним камнем делал два удара]; я для успокоения отдавал жертву народу и казнил злодея».
Приехав в свой загородный дом и занявшись домашними распоряжениями, граф совершенно успокоился.
Через полчаса граф ехал на быстрых лошадях через Сокольничье поле, уже не вспоминая о том, что было, и думая и соображая только о том, что будет. Он ехал теперь к Яузскому мосту, где, ему сказали, был Кутузов. Граф Растопчин готовил в своем воображении те гневные в колкие упреки, которые он выскажет Кутузову за его обман. Он даст почувствовать этой старой придворной лисице, что ответственность за все несчастия, имеющие произойти от оставления столицы, от погибели России (как думал Растопчин), ляжет на одну его выжившую из ума старую голову. Обдумывая вперед то, что он скажет ему, Растопчин гневно поворачивался в коляске и сердито оглядывался по сторонам.
Сокольничье поле было пустынно. Только в конце его, у богадельни и желтого дома, виднелась кучки людей в белых одеждах и несколько одиноких, таких же людей, которые шли по полю, что то крича и размахивая руками.
Один вз них бежал наперерез коляске графа Растопчина. И сам граф Растопчин, и его кучер, и драгуны, все смотрели с смутным чувством ужаса и любопытства на этих выпущенных сумасшедших и в особенности на того, который подбегал к вим.
Шатаясь на своих длинных худых ногах, в развевающемся халате, сумасшедший этот стремительно бежал, не спуская глаз с Растопчина, крича ему что то хриплым голосом и делая знаки, чтобы он остановился. Обросшее неровными клочками бороды, сумрачное и торжественное лицо сумасшедшего было худо и желто. Черные агатовые зрачки его бегали низко и тревожно по шафранно желтым белкам.
– Стой! Остановись! Я говорю! – вскрикивал он пронзительно и опять что то, задыхаясь, кричал с внушительными интонациями в жестами.
Он поравнялся с коляской и бежал с ней рядом.
– Трижды убили меня, трижды воскресал из мертвых. Они побили каменьями, распяли меня… Я воскресну… воскресну… воскресну. Растерзали мое тело. Царствие божие разрушится… Трижды разрушу и трижды воздвигну его, – кричал он, все возвышая и возвышая голос. Граф Растопчин вдруг побледнел так, как он побледнел тогда, когда толпа бросилась на Верещагина. Он отвернулся.
– Пош… пошел скорее! – крикнул он на кучера дрожащим голосом.
Коляска помчалась во все ноги лошадей; но долго еще позади себя граф Растопчин слышал отдаляющийся безумный, отчаянный крик, а перед глазами видел одно удивленно испуганное, окровавленное лицо изменника в меховом тулупчике.
Как ни свежо было это воспоминание, Растопчин чувствовал теперь, что оно глубоко, до крови, врезалось в его сердце. Он ясно чувствовал теперь, что кровавый след этого воспоминания никогда не заживет, но что, напротив, чем дальше, тем злее, мучительнее будет жить до конца жизни это страшное воспоминание в его сердце. Он слышал, ему казалось теперь, звуки своих слов:
«Руби его, вы головой ответите мне!» – «Зачем я сказал эти слова! Как то нечаянно сказал… Я мог не сказать их (думал он): тогда ничего бы не было». Он видел испуганное и потом вдруг ожесточившееся лицо ударившего драгуна и взгляд молчаливого, робкого упрека, который бросил на него этот мальчик в лисьем тулупе… «Но я не для себя сделал это. Я должен был поступить так. La plebe, le traitre… le bien publique», [Чернь, злодей… общественное благо.] – думал он.
У Яузского моста все еще теснилось войско. Было жарко. Кутузов, нахмуренный, унылый, сидел на лавке около моста и плетью играл по песку, когда с шумом подскакала к нему коляска. Человек в генеральском мундире, в шляпе с плюмажем, с бегающими не то гневными, не то испуганными глазами подошел к Кутузову и стал по французски говорить ему что то. Это был граф Растопчин. Он говорил Кутузову, что явился сюда, потому что Москвы и столицы нет больше и есть одна армия.
– Было бы другое, ежели бы ваша светлость не сказали мне, что вы не сдадите Москвы, не давши еще сражения: всего этого не было бы! – сказал он.
Кутузов глядел на Растопчина и, как будто не понимая значения обращенных к нему слов, старательно усиливался прочесть что то особенное, написанное в эту минуту на лице говорившего с ним человека. Растопчин, смутившись, замолчал. Кутузов слегка покачал головой и, не спуская испытующего взгляда с лица Растопчина, тихо проговорил:
– Да, я не отдам Москвы, не дав сражения.
Думал ли Кутузов совершенно о другом, говоря эти слова, или нарочно, зная их бессмысленность, сказал их, но граф Растопчин ничего не ответил и поспешно отошел от Кутузова. И странное дело! Главнокомандующий Москвы, гордый граф Растопчин, взяв в руки нагайку, подошел к мосту и стал с криком разгонять столпившиеся повозки.


В четвертом часу пополудни войска Мюрата вступали в Москву. Впереди ехал отряд виртембергских гусар, позади верхом, с большой свитой, ехал сам неаполитанский король.
Около середины Арбата, близ Николы Явленного, Мюрат остановился, ожидая известия от передового отряда о том, в каком положении находилась городская крепость «le Kremlin».
Вокруг Мюрата собралась небольшая кучка людей из остававшихся в Москве жителей. Все с робким недоумением смотрели на странного, изукрашенного перьями и золотом длинноволосого начальника.
– Что ж, это сам, что ли, царь ихний? Ничево! – слышались тихие голоса.
Переводчик подъехал к кучке народа.
– Шапку то сними… шапку то, – заговорили в толпе, обращаясь друг к другу. Переводчик обратился к одному старому дворнику и спросил, далеко ли до Кремля? Дворник, прислушиваясь с недоумением к чуждому ему польскому акценту и не признавая звуков говора переводчика за русскую речь, не понимал, что ему говорили, и прятался за других.
Мюрат подвинулся к переводчику в велел спросить, где русские войска. Один из русских людей понял, чего у него спрашивали, и несколько голосов вдруг стали отвечать переводчику. Французский офицер из передового отряда подъехал к Мюрату и доложил, что ворота в крепость заделаны и что, вероятно, там засада.
– Хорошо, – сказал Мюрат и, обратившись к одному из господ своей свиты, приказал выдвинуть четыре легких орудия и обстрелять ворота.
Артиллерия на рысях выехала из за колонны, шедшей за Мюратом, и поехала по Арбату. Спустившись до конца Вздвиженки, артиллерия остановилась и выстроилась на площади. Несколько французских офицеров распоряжались пушками, расстанавливая их, и смотрели в Кремль в зрительную трубу.
В Кремле раздавался благовест к вечерне, и этот звон смущал французов. Они предполагали, что это был призыв к оружию. Несколько человек пехотных солдат побежали к Кутафьевским воротам. В воротах лежали бревна и тесовые щиты. Два ружейные выстрела раздались из под ворот, как только офицер с командой стал подбегать к ним. Генерал, стоявший у пушек, крикнул офицеру командные слова, и офицер с солдатами побежал назад.
Послышалось еще три выстрела из ворот.
Один выстрел задел в ногу французского солдата, и странный крик немногих голосов послышался из за щитов. На лицах французского генерала, офицеров и солдат одновременно, как по команде, прежнее выражение веселости и спокойствия заменилось упорным, сосредоточенным выражением готовности на борьбу и страдания. Для них всех, начиная от маршала и до последнего солдата, это место не было Вздвиженка, Моховая, Кутафья и Троицкие ворота, а это была новая местность нового поля, вероятно, кровопролитного сражения. И все приготовились к этому сражению. Крики из ворот затихли. Орудия были выдвинуты. Артиллеристы сдули нагоревшие пальники. Офицер скомандовал «feu!» [пали!], и два свистящие звука жестянок раздались один за другим. Картечные пули затрещали по камню ворот, бревнам и щитам; и два облака дыма заколебались на площади.
Несколько мгновений после того, как затихли перекаты выстрелов по каменному Кремлю, странный звук послышался над головами французов. Огромная стая галок поднялась над стенами и, каркая и шумя тысячами крыл, закружилась в воздухе. Вместе с этим звуком раздался человеческий одинокий крик в воротах, и из за дыма появилась фигура человека без шапки, в кафтане. Держа ружье, он целился во французов. Feu! – повторил артиллерийский офицер, и в одно и то же время раздались один ружейный и два орудийных выстрела. Дым опять закрыл ворота.
За щитами больше ничего не шевелилось, и пехотные французские солдаты с офицерами пошли к воротам. В воротах лежало три раненых и четыре убитых человека. Два человека в кафтанах убегали низом, вдоль стен, к Знаменке.
– Enlevez moi ca, [Уберите это,] – сказал офицер, указывая на бревна и трупы; и французы, добив раненых, перебросили трупы вниз за ограду. Кто были эти люди, никто не знал. «Enlevez moi ca», – сказано только про них, и их выбросили и прибрали потом, чтобы они не воняли. Один Тьер посвятил их памяти несколько красноречивых строк: «Ces miserables avaient envahi la citadelle sacree, s'etaient empares des fusils de l'arsenal, et tiraient (ces miserables) sur les Francais. On en sabra quelques'uns et on purgea le Kremlin de leur presence. [Эти несчастные наполнили священную крепость, овладели ружьями арсенала и стреляли во французов. Некоторых из них порубили саблями, и очистили Кремль от их присутствия.]
Мюрату было доложено, что путь расчищен. Французы вошли в ворота и стали размещаться лагерем на Сенатской площади. Солдаты выкидывали стулья из окон сената на площадь и раскладывали огни.
Другие отряды проходили через Кремль и размещались по Маросейке, Лубянке, Покровке. Третьи размещались по Вздвиженке, Знаменке, Никольской, Тверской. Везде, не находя хозяев, французы размещались не как в городе на квартирах, а как в лагере, который расположен в городе.
Хотя и оборванные, голодные, измученные и уменьшенные до 1/3 части своей прежней численности, французские солдаты вступили в Москву еще в стройном порядке. Это было измученное, истощенное, но еще боевое и грозное войско. Но это было войско только до той минуты, пока солдаты этого войска не разошлись по квартирам. Как только люди полков стали расходиться по пустым и богатым домам, так навсегда уничтожалось войско и образовались не жители и не солдаты, а что то среднее, называемое мародерами. Когда, через пять недель, те же самые люди вышли из Москвы, они уже не составляли более войска. Это была толпа мародеров, из которых каждый вез или нес с собой кучу вещей, которые ему казались ценны и нужны. Цель каждого из этих людей при выходе из Москвы не состояла, как прежде, в том, чтобы завоевать, а только в том, чтобы удержать приобретенное. Подобно той обезьяне, которая, запустив руку в узкое горло кувшина и захватив горсть орехов, не разжимает кулака, чтобы не потерять схваченного, и этим губит себя, французы, при выходе из Москвы, очевидно, должны были погибнуть вследствие того, что они тащили с собой награбленное, но бросить это награбленное им было так же невозможно, как невозможно обезьяне разжать горсть с орехами. Через десять минут после вступления каждого французского полка в какой нибудь квартал Москвы, не оставалось ни одного солдата и офицера. В окнах домов видны были люди в шинелях и штиблетах, смеясь прохаживающиеся по комнатам; в погребах, в подвалах такие же люди хозяйничали с провизией; на дворах такие же люди отпирали или отбивали ворота сараев и конюшен; в кухнях раскладывали огни, с засученными руками пекли, месили и варили, пугали, смешили и ласкали женщин и детей. И этих людей везде, и по лавкам и по домам, было много; но войска уже не было.
В тот же день приказ за приказом отдавались французскими начальниками о том, чтобы запретить войскам расходиться по городу, строго запретить насилия жителей и мародерство, о том, чтобы нынче же вечером сделать общую перекличку; но, несмотря ни на какие меры. люди, прежде составлявшие войско, расплывались по богатому, обильному удобствами и запасами, пустому городу. Как голодное стадо идет в куче по голому полю, но тотчас же неудержимо разбредается, как только нападает на богатые пастбища, так же неудержимо разбредалось и войско по богатому городу.
Жителей в Москве не было, и солдаты, как вода в песок, всачивались в нее и неудержимой звездой расплывались во все стороны от Кремля, в который они вошли прежде всего. Солдаты кавалеристы, входя в оставленный со всем добром купеческий дом и находя стойла не только для своих лошадей, но и лишние, все таки шли рядом занимать другой дом, который им казался лучше. Многие занимали несколько домов, надписывая мелом, кем он занят, и спорили и даже дрались с другими командами. Не успев поместиться еще, солдаты бежали на улицу осматривать город и, по слуху о том, что все брошено, стремились туда, где можно было забрать даром ценные вещи. Начальники ходили останавливать солдат и сами вовлекались невольно в те же действия. В Каретном ряду оставались лавки с экипажами, и генералы толпились там, выбирая себе коляски и кареты. Остававшиеся жители приглашали к себе начальников, надеясь тем обеспечиться от грабежа. Богатств было пропасть, и конца им не видно было; везде, кругом того места, которое заняли французы, были еще неизведанные, незанятые места, в которых, как казалось французам, было еще больше богатств. И Москва все дальше и дальше всасывала их в себя. Точно, как вследствие того, что нальется вода на сухую землю, исчезает вода и сухая земля; точно так же вследствие того, что голодное войско вошло в обильный, пустой город, уничтожилось войско, и уничтожился обильный город; и сделалась грязь, сделались пожары и мародерство.

Французы приписывали пожар Москвы au patriotisme feroce de Rastopchine [дикому патриотизму Растопчина]; русские – изуверству французов. В сущности же, причин пожара Москвы в том смысле, чтобы отнести пожар этот на ответственность одного или несколько лиц, таких причин не было и не могло быть. Москва сгорела вследствие того, что она была поставлена в такие условия, при которых всякий деревянный город должен сгореть, независимо от того, имеются ли или не имеются в городе сто тридцать плохих пожарных труб. Москва должна была сгореть вследствие того, что из нее выехали жители, и так же неизбежно, как должна загореться куча стружек, на которую в продолжение нескольких дней будут сыпаться искры огня. Деревянный город, в котором при жителях владельцах домов и при полиции бывают летом почти каждый день пожары, не может не сгореть, когда в нем нет жителей, а живут войска, курящие трубки, раскладывающие костры на Сенатской площади из сенатских стульев и варящие себе есть два раза в день. Стоит в мирное время войскам расположиться на квартирах по деревням в известной местности, и количество пожаров в этой местности тотчас увеличивается. В какой же степени должна увеличиться вероятность пожаров в пустом деревянном городе, в котором расположится чужое войско? Le patriotisme feroce de Rastopchine и изуверство французов тут ни в чем не виноваты. Москва загорелась от трубок, от кухонь, от костров, от неряшливости неприятельских солдат, жителей – не хозяев домов. Ежели и были поджоги (что весьма сомнительно, потому что поджигать никому не было никакой причины, а, во всяком случае, хлопотливо и опасно), то поджоги нельзя принять за причину, так как без поджогов было бы то же самое.
Как ни лестно было французам обвинять зверство Растопчина и русским обвинять злодея Бонапарта или потом влагать героический факел в руки своего народа, нельзя не видеть, что такой непосредственной причины пожара не могло быть, потому что Москва должна была сгореть, как должна сгореть каждая деревня, фабрика, всякий дом, из которого выйдут хозяева и в который пустят хозяйничать и варить себе кашу чужих людей. Москва сожжена жителями, это правда; но не теми жителями, которые оставались в ней, а теми, которые выехали из нее. Москва, занятая неприятелем, не осталась цела, как Берлин, Вена и другие города, только вследствие того, что жители ее не подносили хлеба соли и ключей французам, а выехали из нее.


Расходившееся звездой по Москве всачивание французов в день 2 го сентября достигло квартала, в котором жил теперь Пьер, только к вечеру.
Пьер находился после двух последних, уединенно и необычайно проведенных дней в состоянии, близком к сумасшествию. Всем существом его овладела одна неотвязная мысль. Он сам не знал, как и когда, но мысль эта овладела им теперь так, что он ничего не помнил из прошедшего, ничего не понимал из настоящего; и все, что он видел и слышал, происходило перед ним как во сне.
Пьер ушел из своего дома только для того, чтобы избавиться от сложной путаницы требований жизни, охватившей его, и которую он, в тогдашнем состоянии, но в силах был распутать. Он поехал на квартиру Иосифа Алексеевича под предлогом разбора книг и бумаг покойного только потому, что он искал успокоения от жизненной тревоги, – а с воспоминанием об Иосифе Алексеевиче связывался в его душе мир вечных, спокойных и торжественных мыслей, совершенно противоположных тревожной путанице, в которую он чувствовал себя втягиваемым. Он искал тихого убежища и действительно нашел его в кабинете Иосифа Алексеевича. Когда он, в мертвой тишине кабинета, сел, облокотившись на руки, над запыленным письменным столом покойника, в его воображении спокойно и значительно, одно за другим, стали представляться воспоминания последних дней, в особенности Бородинского сражения и того неопределимого для него ощущения своей ничтожности и лживости в сравнении с правдой, простотой и силой того разряда людей, которые отпечатались у него в душе под названием они. Когда Герасим разбудил его от его задумчивости, Пьеру пришла мысль о том, что он примет участие в предполагаемой – как он знал – народной защите Москвы. И с этой целью он тотчас же попросил Герасима достать ему кафтан и пистолет и объявил ему свое намерение, скрывая свое имя, остаться в доме Иосифа Алексеевича. Потом, в продолжение первого уединенно и праздно проведенного дня (Пьер несколько раз пытался и не мог остановить своего внимания на масонских рукописях), ему несколько раз смутно представлялось и прежде приходившая мысль о кабалистическом значении своего имени в связи с именем Бонапарта; но мысль эта о том, что ему, l'Russe Besuhof, предназначено положить предел власти зверя, приходила ему еще только как одно из мечтаний, которые беспричинно и бесследно пробегают в воображении.
Когда, купив кафтан (с целью только участвовать в народной защите Москвы), Пьер встретил Ростовых и Наташа сказала ему: «Вы остаетесь? Ах, как это хорошо!» – в голове его мелькнула мысль, что действительно хорошо бы было, даже ежели бы и взяли Москву, ему остаться в ней и исполнить то, что ему предопределено.
На другой день он, с одною мыслию не жалеть себя и не отставать ни в чем от них, ходил с народом за Трехгорную заставу. Но когда он вернулся домой, убедившись, что Москву защищать не будут, он вдруг почувствовал, что то, что ему прежде представлялось только возможностью, теперь сделалось необходимостью и неизбежностью. Он должен был, скрывая свое имя, остаться в Москве, встретить Наполеона и убить его с тем, чтобы или погибнуть, или прекратить несчастье всей Европы, происходившее, по мнению Пьера, от одного Наполеона.
Пьер знал все подробности покушении немецкого студента на жизнь Бонапарта в Вене в 1809 м году и знал то, что студент этот был расстрелян. И та опасность, которой он подвергал свою жизнь при исполнении своего намерения, еще сильнее возбуждала его.
Два одинаково сильные чувства неотразимо привлекали Пьера к его намерению. Первое было чувство потребности жертвы и страдания при сознании общего несчастия, то чувство, вследствие которого он 25 го поехал в Можайск и заехал в самый пыл сражения, теперь убежал из своего дома и, вместо привычной роскоши и удобств жизни, спал, не раздеваясь, на жестком диване и ел одну пищу с Герасимом; другое – было то неопределенное, исключительно русское чувство презрения ко всему условному, искусственному, человеческому, ко всему тому, что считается большинством людей высшим благом мира. В первый раз Пьер испытал это странное и обаятельное чувство в Слободском дворце, когда он вдруг почувствовал, что и богатство, и власть, и жизнь, все, что с таким старанием устроивают и берегут люди, – все это ежели и стоит чего нибудь, то только по тому наслаждению, с которым все это можно бросить.
Это было то чувство, вследствие которого охотник рекрут пропивает последнюю копейку, запивший человек перебивает зеркала и стекла без всякой видимой причины и зная, что это будет стоить ему его последних денег; то чувство, вследствие которого человек, совершая (в пошлом смысле) безумные дела, как бы пробует свою личную власть и силу, заявляя присутствие высшего, стоящего вне человеческих условий, суда над жизнью.
С самого того дня, как Пьер в первый раз испытал это чувство в Слободском дворце, он непрестанно находился под его влиянием, но теперь только нашел ему полное удовлетворение. Кроме того, в настоящую минуту Пьера поддерживало в его намерении и лишало возможности отречься от него то, что уже было им сделано на этом пути. И его бегство из дома, и его кафтан, и пистолет, и его заявление Ростовым, что он остается в Москве, – все потеряло бы не только смысл, но все это было бы презренно и смешно (к чему Пьер был чувствителен), ежели бы он после всего этого, так же как и другие, уехал из Москвы.
Физическое состояние Пьера, как и всегда это бывает, совпадало с нравственным. Непривычная грубая пища, водка, которую он пил эти дни, отсутствие вина и сигар, грязное, неперемененное белье, наполовину бессонные две ночи, проведенные на коротком диване без постели, – все это поддерживало Пьера в состоянии раздражения, близком к помешательству.

Был уже второй час после полудня. Французы уже вступили в Москву. Пьер знал это, но, вместо того чтобы действовать, он думал только о своем предприятии, перебирая все его малейшие будущие подробности. Пьер в своих мечтаниях не представлял себе живо ни самого процесса нанесения удара, ни смерти Наполеона, но с необыкновенною яркостью и с грустным наслаждением представлял себе свою погибель и свое геройское мужество.
«Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть! – думал он. – Да, я подойду… и потом вдруг… Пистолетом или кинжалом? – думал Пьер. – Впрочем, все равно. Не я, а рука провидения казнит тебя, скажу я (думал Пьер слова, которые он произнесет, убивая Наполеона). Ну что ж, берите, казните меня», – говорил дальше сам себе Пьер, с грустным, но твердым выражением на лице, опуская голову.
В то время как Пьер, стоя посередине комнаты, рассуждал с собой таким образом, дверь кабинета отворилась, и на пороге показалась совершенно изменившаяся фигура всегда прежде робкого Макара Алексеевича. Халат его был распахнут. Лицо было красно и безобразно. Он, очевидно, был пьян. Увидав Пьера, он смутился в первую минуту, но, заметив смущение и на лице Пьера, тотчас ободрился и шатающимися тонкими ногами вышел на середину комнаты.
– Они оробели, – сказал он хриплым, доверчивым голосом. – Я говорю: не сдамся, я говорю… так ли, господин? – Он задумался и вдруг, увидав пистолет на столе, неожиданно быстро схватил его и выбежал в коридор.
Герасим и дворник, шедшие следом за Макар Алексеичем, остановили его в сенях и стали отнимать пистолет. Пьер, выйдя в коридор, с жалостью и отвращением смотрел на этого полусумасшедшего старика. Макар Алексеич, морщась от усилий, удерживал пистолет и кричал хриплый голосом, видимо, себе воображая что то торжественное.
– К оружию! На абордаж! Врешь, не отнимешь! – кричал он.
– Будет, пожалуйста, будет. Сделайте милость, пожалуйста, оставьте. Ну, пожалуйста, барин… – говорил Герасим, осторожно за локти стараясь поворотить Макар Алексеича к двери.
– Ты кто? Бонапарт!.. – кричал Макар Алексеич.
– Это нехорошо, сударь. Вы пожалуйте в комнаты, вы отдохните. Пожалуйте пистолетик.
– Прочь, раб презренный! Не прикасайся! Видел? – кричал Макар Алексеич, потрясая пистолетом. – На абордаж!
– Берись, – шепнул Герасим дворнику.
Макара Алексеича схватили за руки и потащили к двери.
Сени наполнились безобразными звуками возни и пьяными хрипящими звуками запыхавшегося голоса.
Вдруг новый, пронзительный женский крик раздался от крыльца, и кухарка вбежала в сени.
– Они! Батюшки родимые!.. Ей богу, они. Четверо, конные!.. – кричала она.
Герасим и дворник выпустили из рук Макар Алексеича, и в затихшем коридоре ясно послышался стук нескольких рук во входную дверь.


Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]
До такой степени капитан был наивно и добродушно весел, и целен, и доволен собой, что Пьер чуть чуть сам не подмигнул, весело глядя на него. Вероятно, слово «galant» навело капитана на мысль о положении Москвы.
– A propos, dites, donc, est ce vrai que toutes les femmes ont quitte Moscou? Une drole d'idee! Qu'avaient elles a craindre? [Кстати, скажите, пожалуйста, правда ли, что все женщины уехали из Москвы? Странная мысль, чего они боялись?]
– Est ce que les dames francaises ne quitteraient pas Paris si les Russes y entraient? [Разве французские дамы не уехали бы из Парижа, если бы русские вошли в него?] – сказал Пьер.
– Ah, ah, ah!.. – Француз весело, сангвинически расхохотался, трепля по плечу Пьера. – Ah! elle est forte celle la, – проговорил он. – Paris? Mais Paris Paris… [Ха, ха, ха!.. А вот сказал штуку. Париж?.. Но Париж… Париж…]
– Paris la capitale du monde… [Париж – столица мира…] – сказал Пьер, доканчивая его речь.
Капитан посмотрел на Пьера. Он имел привычку в середине разговора остановиться и поглядеть пристально смеющимися, ласковыми глазами.
– Eh bien, si vous ne m'aviez pas dit que vous etes Russe, j'aurai parie que vous etes Parisien. Vous avez ce je ne sais, quoi, ce… [Ну, если б вы мне не сказали, что вы русский, я бы побился об заклад, что вы парижанин. В вас что то есть, эта…] – и, сказав этот комплимент, он опять молча посмотрел.
– J'ai ete a Paris, j'y ai passe des annees, [Я был в Париже, я провел там целые годы,] – сказал Пьер.
– Oh ca se voit bien. Paris!.. Un homme qui ne connait pas Paris, est un sauvage. Un Parisien, ca se sent a deux lieux. Paris, s'est Talma, la Duschenois, Potier, la Sorbonne, les boulevards, – и заметив, что заключение слабее предыдущего, он поспешно прибавил: – Il n'y a qu'un Paris au monde. Vous avez ete a Paris et vous etes reste Busse. Eh bien, je ne vous en estime pas moins. [О, это видно. Париж!.. Человек, который не знает Парижа, – дикарь. Парижанина узнаешь за две мили. Париж – это Тальма, Дюшенуа, Потье, Сорбонна, бульвары… Во всем мире один Париж. Вы были в Париже и остались русским. Ну что же, я вас за то не менее уважаю.]
Под влиянием выпитого вина и после дней, проведенных в уединении с своими мрачными мыслями, Пьер испытывал невольное удовольствие в разговоре с этим веселым и добродушным человеком.
– Pour en revenir a vos dames, on les dit bien belles. Quelle fichue idee d'aller s'enterrer dans les steppes, quand l'armee francaise est a Moscou. Quelle chance elles ont manque celles la. Vos moujiks c'est autre chose, mais voua autres gens civilises vous devriez nous connaitre mieux que ca. Nous avons pris Vienne, Berlin, Madrid, Naples, Rome, Varsovie, toutes les capitales du monde… On nous craint, mais on nous aime. Nous sommes bons a connaitre. Et puis l'Empereur! [Но воротимся к вашим дамам: говорят, что они очень красивы. Что за дурацкая мысль поехать зарыться в степи, когда французская армия в Москве! Они пропустили чудесный случай. Ваши мужики, я понимаю, но вы – люди образованные – должны бы были знать нас лучше этого. Мы брали Вену, Берлин, Мадрид, Неаполь, Рим, Варшаву, все столицы мира. Нас боятся, но нас любят. Не вредно знать нас поближе. И потом император…] – начал он, но Пьер перебил его.
– L'Empereur, – повторил Пьер, и лицо его вдруг привяло грустное и сконфуженное выражение. – Est ce que l'Empereur?.. [Император… Что император?..]
– L'Empereur? C'est la generosite, la clemence, la justice, l'ordre, le genie, voila l'Empereur! C'est moi, Ram ball, qui vous le dit. Tel que vous me voyez, j'etais son ennemi il y a encore huit ans. Mon pere a ete comte emigre… Mais il m'a vaincu, cet homme. Il m'a empoigne. Je n'ai pas pu resister au spectacle de grandeur et de gloire dont il couvrait la France. Quand j'ai compris ce qu'il voulait, quand j'ai vu qu'il nous faisait une litiere de lauriers, voyez vous, je me suis dit: voila un souverain, et je me suis donne a lui. Eh voila! Oh, oui, mon cher, c'est le plus grand homme des siecles passes et a venir. [Император? Это великодушие, милосердие, справедливость, порядок, гений – вот что такое император! Это я, Рамбаль, говорю вам. Таким, каким вы меня видите, я был его врагом тому назад восемь лет. Мой отец был граф и эмигрант. Но он победил меня, этот человек. Он завладел мною. Я не мог устоять перед зрелищем величия и славы, которым он покрывал Францию. Когда я понял, чего он хотел, когда я увидал, что он готовит для нас ложе лавров, я сказал себе: вот государь, и я отдался ему. И вот! О да, мой милый, это самый великий человек прошедших и будущих веков.]
– Est il a Moscou? [Что, он в Москве?] – замявшись и с преступным лицом сказал Пьер.
Француз посмотрел на преступное лицо Пьера и усмехнулся.
– Non, il fera son entree demain, [Нет, он сделает свой въезд завтра,] – сказал он и продолжал свои рассказы.
Разговор их был прерван криком нескольких голосов у ворот и приходом Мореля, который пришел объявить капитану, что приехали виртембергские гусары и хотят ставить лошадей на тот же двор, на котором стояли лошади капитана. Затруднение происходило преимущественно оттого, что гусары не понимали того, что им говорили.
Капитан велел позвать к себе старшего унтер офицера в строгим голосом спросил у него, к какому полку он принадлежит, кто их начальник и на каком основании он позволяет себе занимать квартиру, которая уже занята. На первые два вопроса немец, плохо понимавший по французски, назвал свой полк и своего начальника; но на последний вопрос он, не поняв его, вставляя ломаные французские слова в немецкую речь, отвечал, что он квартиргер полка и что ему ведено от начальника занимать все дома подряд, Пьер, знавший по немецки, перевел капитану то, что говорил немец, и ответ капитана передал по немецки виртембергскому гусару. Поняв то, что ему говорили, немец сдался и увел своих людей. Капитан вышел на крыльцо, громким голосом отдавая какие то приказания.
Когда он вернулся назад в комнату, Пьер сидел на том же месте, где он сидел прежде, опустив руки на голову. Лицо его выражало страдание. Он действительно страдал в эту минуту. Когда капитан вышел и Пьер остался один, он вдруг опомнился и сознал то положение, в котором находился. Не то, что Москва была взята, и не то, что эти счастливые победители хозяйничали в ней и покровительствовали ему, – как ни тяжело чувствовал это Пьер, не это мучило его в настоящую минуту. Его мучило сознание своей слабости. Несколько стаканов выпитого вина, разговор с этим добродушным человеком уничтожили сосредоточенно мрачное расположение духа, в котором жил Пьер эти последние дни и которое было необходимо для исполнения его намерения. Пистолет, и кинжал, и армяк были готовы, Наполеон въезжал завтра. Пьер точно так же считал полезным и достойным убить злодея; но он чувствовал, что теперь он не сделает этого. Почему? – он не знал, но предчувствовал как будто, что он не исполнит своего намерения. Он боролся против сознания своей слабости, но смутно чувствовал, что ему не одолеть ее, что прежний мрачный строй мыслей о мщенье, убийстве и самопожертвовании разлетелся, как прах, при прикосновении первого человека.
Капитан, слегка прихрамывая и насвистывая что то, вошел в комнату.
Забавлявшая прежде Пьера болтовня француза теперь показалась ему противна. И насвистываемая песенка, и походка, и жест покручиванья усов – все казалось теперь оскорбительным Пьеру.
«Я сейчас уйду, я ни слова больше не скажу с ним», – думал Пьер. Он думал это, а между тем сидел все на том же месте. Какое то странное чувство слабости приковало его к своему месту: он хотел и не мог встать и уйти.
Капитан, напротив, казался очень весел. Он прошелся два раза по комнате. Глаза его блестели, и усы слегка подергивались, как будто он улыбался сам с собой какой то забавной выдумке.
– Charmant, – сказал он вдруг, – le colonel de ces Wurtembourgeois! C'est un Allemand; mais brave garcon, s'il en fut. Mais Allemand. [Прелестно, полковник этих вюртембергцев! Он немец; но славный малый, несмотря на это. Но немец.]
Он сел против Пьера.
– A propos, vous savez donc l'allemand, vous? [Кстати, вы, стало быть, знаете по немецки?]
Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]
Наконец последний эпизод в Польше, еще свежий в памяти капитана, который он рассказывал с быстрыми жестами и разгоревшимся лицом, состоял в том, что он спас жизнь одному поляку (вообще в рассказах капитана эпизод спасения жизни встречался беспрестанно) и поляк этот вверил ему свою обворожительную жену (Parisienne de c?ur [парижанку сердцем]), в то время как сам поступил во французскую службу. Капитан был счастлив, обворожительная полька хотела бежать с ним; но, движимый великодушием, капитан возвратил мужу жену, при этом сказав ему: «Je vous ai sauve la vie et je sauve votre honneur!» [Я спас вашу жизнь и спасаю вашу честь!] Повторив эти слова, капитан протер глаза и встряхнулся, как бы отгоняя от себя охватившую его слабость при этом трогательном воспоминании.
Слушая рассказы капитана, как это часто бывает в позднюю вечернюю пору и под влиянием вина, Пьер следил за всем тем, что говорил капитан, понимал все и вместе с тем следил за рядом личных воспоминаний, вдруг почему то представших его воображению. Когда он слушал эти рассказы любви, его собственная любовь к Наташе неожиданно вдруг вспомнилась ему, и, перебирая в своем воображении картины этой любви, он мысленно сравнивал их с рассказами Рамбаля. Следя за рассказом о борьбе долга с любовью, Пьер видел пред собою все малейшие подробности своей последней встречи с предметом своей любви у Сухаревой башни. Тогда эта встреча не произвела на него влияния; он даже ни разу не вспомнил о ней. Но теперь ему казалось, что встреча эта имела что то очень значительное и поэтическое.
«Петр Кирилыч, идите сюда, я узнала», – слышал он теперь сказанные сю слова, видел пред собой ее глаза, улыбку, дорожный чепчик, выбившуюся прядь волос… и что то трогательное, умиляющее представлялось ему во всем этом.
Окончив свой рассказ об обворожительной польке, капитан обратился к Пьеру с вопросом, испытывал ли он подобное чувство самопожертвования для любви и зависти к законному мужу.
Вызванный этим вопросом, Пьер поднял голову и почувствовал необходимость высказать занимавшие его мысли; он стал объяснять, как он несколько иначе понимает любовь к женщине. Он сказал, что он во всю свою жизнь любил и любит только одну женщину и что эта женщина никогда не может принадлежать ему.
– Tiens! [Вишь ты!] – сказал капитан.
Потом Пьер объяснил, что он любил эту женщину с самых юных лет; но не смел думать о ней, потому что она была слишком молода, а он был незаконный сын без имени. Потом же, когда он получил имя и богатство, он не смел думать о ней, потому что слишком любил ее, слишком высоко ставил ее над всем миром и потому, тем более, над самим собою. Дойдя до этого места своего рассказа, Пьер обратился к капитану с вопросом: понимает ли он это?
Капитан сделал жест, выражающий то, что ежели бы он не понимал, то он все таки просит продолжать.
– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.
– А ведь это, братцы, другой пожар, – сказал денщик.
Все обратили внимание на зарево.
– Да ведь, сказывали, Малые Мытищи мамоновские казаки зажгли.
– Они! Нет, это не Мытищи, это дале.
– Глянь ка, точно в Москве.
Двое из людей сошли с крыльца, зашли за карету и присели на подножку.
– Это левей! Как же, Мытищи вон где, а это вовсе в другой стороне.
Несколько людей присоединились к первым.
– Вишь, полыхает, – сказал один, – это, господа, в Москве пожар: либо в Сущевской, либо в Рогожской.
Никто не ответил на это замечание. И довольно долго все эти люди молча смотрели на далекое разгоравшееся пламя нового пожара.
Старик, графский камердинер (как его называли), Данило Терентьич подошел к толпе и крикнул Мишку.
– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.
– Наташа, разденься, голубушка, ложись на мою постель. (Только графине одной была постелена постель на кровати; m me Schoss и обе барышни должны были спать на полу на сене.)
– Нет, мама, я лягу тут, на полу, – сердито сказала Наташа, подошла к окну и отворила его. Стон адъютанта из открытого окна послышался явственнее. Она высунула голову в сырой воздух ночи, и графиня видела, как тонкие плечи ее тряслись от рыданий и бились о раму. Наташа знала, что стонал не князь Андрей. Она знала, что князь Андрей лежал в той же связи, где они были, в другой избе через сени; но этот страшный неумолкавший стон заставил зарыдать ее. Графиня переглянулась с Соней.
– Ложись, голубушка, ложись, мой дружок, – сказала графиня, слегка дотрогиваясь рукой до плеча Наташи. – Ну, ложись же.
– Ах, да… Я сейчас, сейчас лягу, – сказала Наташа, поспешно раздеваясь и обрывая завязки юбок. Скинув платье и надев кофту, она, подвернув ноги, села на приготовленную на полу постель и, перекинув через плечо наперед свою недлинную тонкую косу, стала переплетать ее. Тонкие длинные привычные пальцы быстро, ловко разбирали, плели, завязывали косу. Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в другую сторону, но глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо. Когда ночной костюм был окончен, Наташа тихо опустилась на простыню, постланную на сено с края от двери.
– Наташа, ты в середину ляг, – сказала Соня.
– Нет, я тут, – проговорила Наташа. – Да ложитесь же, – прибавила она с досадой. И она зарылась лицом в подушку.
Графиня, m me Schoss и Соня поспешно разделись и легли. Одна лампадка осталась в комнате. Но на дворе светлело от пожара Малых Мытищ за две версты, и гудели пьяные крики народа в кабаке, который разбили мамоновские казаки, на перекоске, на улице, и все слышался неумолкаемый стон адъютанта.
Долго прислушивалась Наташа к внутренним и внешним звукам, доносившимся до нее, и не шевелилась. Она слышала сначала молитву и вздохи матери, трещание под ней ее кровати, знакомый с свистом храп m me Schoss, тихое дыханье Сони. Потом графиня окликнула Наташу. Наташа не отвечала ей.
– Кажется, спит, мама, – тихо отвечала Соня. Графиня, помолчав немного, окликнула еще раз, но уже никто ей не откликнулся.
Скоро после этого Наташа услышала ровное дыхание матери. Наташа не шевелилась, несмотря на то, что ее маленькая босая нога, выбившись из под одеяла, зябла на голом полу.
Как бы празднуя победу над всеми, в щели закричал сверчок. Пропел петух далеко, откликнулись близкие. В кабаке затихли крики, только слышался тот же стой адъютанта. Наташа приподнялась.
– Соня? ты спишь? Мама? – прошептала она. Никто не ответил. Наташа медленно и осторожно встала, перекрестилась и ступила осторожно узкой и гибкой босой ступней на грязный холодный пол. Скрипнула половица. Она, быстро перебирая ногами, пробежала, как котенок, несколько шагов и взялась за холодную скобку двери.
Ей казалось, что то тяжелое, равномерно ударяя, стучит во все стены избы: это билось ее замиравшее от страха, от ужаса и любви разрывающееся сердце.
Она отворила дверь, перешагнула порог и ступила на сырую, холодную землю сеней. Обхвативший холод освежил ее. Она ощупала босой ногой спящего человека, перешагнула через него и отворила дверь в избу, где лежал князь Андрей. В избе этой было темно. В заднем углу у кровати, на которой лежало что то, на лавке стояла нагоревшая большим грибом сальная свечка.
Наташа с утра еще, когда ей сказали про рану и присутствие князя Андрея, решила, что она должна видеть его. Она не знала, для чего это должно было, но она знала, что свидание будет мучительно, и тем более она была убеждена, что оно было необходимо.
Весь день она жила только надеждой того, что ночью она уввдит его. Но теперь, когда наступила эта минута, на нее нашел ужас того, что она увидит. Как он был изуродован? Что оставалось от него? Такой ли он был, какой был этот неумолкавший стон адъютанта? Да, он был такой. Он был в ее воображении олицетворение этого ужасного стона. Когда она увидала неясную массу в углу и приняла его поднятые под одеялом колени за его плечи, она представила себе какое то ужасное тело и в ужасе остановилась. Но непреодолимая сила влекла ее вперед. Она осторожно ступила один шаг, другой и очутилась на середине небольшой загроможденной избы. В избе под образами лежал на лавках другой человек (это был Тимохин), и на полу лежали еще два какие то человека (это были доктор и камердинер).
Камердинер приподнялся и прошептал что то. Тимохин, страдая от боли в раненой ноге, не спал и во все глаза смотрел на странное явление девушки в бедой рубашке, кофте и вечном чепчике. Сонные и испуганные слова камердинера; «Чего вам, зачем?» – только заставили скорее Наташу подойти и тому, что лежало в углу. Как ни страшно, ни непохоже на человеческое было это тело, она должна была его видеть. Она миновала камердинера: нагоревший гриб свечки свалился, и она ясно увидала лежащего с выпростанными руками на одеяле князя Андрея, такого, каким она его всегда видела.
Он был таков же, как всегда; но воспаленный цвет его лица, блестящие глаза, устремленные восторженно на нее, а в особенности нежная детская шея, выступавшая из отложенного воротника рубашки, давали ему особый, невинный, ребяческий вид, которого, однако, она никогда не видала в князе Андрее. Она подошла к нему и быстрым, гибким, молодым движением стала на колени.
Он улыбнулся и протянул ей руку.


Для князя Андрея прошло семь дней с того времени, как он очнулся на перевязочном пункте Бородинского поля. Все это время он находился почти в постояниом беспамятстве. Горячечное состояние и воспаление кишок, которые были повреждены, по мнению доктора, ехавшего с раненым, должны были унести его. Но на седьмой день он с удовольствием съел ломоть хлеба с чаем, и доктор заметил, что общий жар уменьшился. Князь Андрей поутру пришел в сознание. Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтобы его вынесли и чтобы ему дали чаю. Боль, причиненная ему переноской в избу, заставила князя Андрея громко стонать и потерять опять сознание. Когда его уложили на походной кровати, он долго лежал с закрытыми глазами без движения. Потом он открыл их и тихо прошептал: «Что же чаю?» Памятливость эта к мелким подробностям жизни поразила доктора. Он пощупал пульс и, к удивлению и неудовольствию своему, заметил, что пульс был лучше. К неудовольствию своему это заметил доктор потому, что он по опыту своему был убежден, что жить князь Андрей не может и что ежели он не умрет теперь, то он только с большими страданиями умрет несколько времени после. С князем Андреем везли присоединившегося к ним в Москве майора его полка Тимохина с красным носиком, раненного в ногу в том же Бородинском сражении. При них ехал доктор, камердинер князя, его кучер и два денщика.
Князю Андрею дали чаю. Он жадно пил, лихорадочными глазами глядя вперед себя на дверь, как бы стараясь что то понять и припомнить.
– Не хочу больше. Тимохин тут? – спросил он. Тимохин подполз к нему по лавке.
– Я здесь, ваше сиятельство.
– Как рана?
– Моя то с? Ничего. Вот вы то? – Князь Андрей опять задумался, как будто припоминая что то.
– Нельзя ли достать книгу? – сказал он.
– Какую книгу?
– Евангелие! У меня нет.
Доктор обещался достать и стал расспрашивать князя о том, что он чувствует. Князь Андрей неохотно, но разумно отвечал на все вопросы доктора и потом сказал, что ему надо бы подложить валик, а то неловко и очень больно. Доктор и камердинер подняли шинель, которою он был накрыт, и, морщась от тяжкого запаха гнилого мяса, распространявшегося от раны, стали рассматривать это страшное место. Доктор чем то очень остался недоволен, что то иначе переделал, перевернул раненого так, что тот опять застонал и от боли во время поворачивания опять потерял сознание и стал бредить. Он все говорил о том, чтобы ему достали поскорее эту книгу и подложили бы ее туда.
– И что это вам стоит! – говорил он. – У меня ее нет, – достаньте, пожалуйста, подложите на минуточку, – говорил он жалким голосом.
Доктор вышел в сени, чтобы умыть руки.
– Ах, бессовестные, право, – говорил доктор камердинеру, лившему ему воду на руки. – Только на минуту не досмотрел. Ведь вы его прямо на рану положили. Ведь это такая боль, что я удивляюсь, как он терпит.
– Мы, кажется, подложили, господи Иисусе Христе, – говорил камердинер.
В первый раз князь Андрей понял, где он был и что с ним было, и вспомнил то, что он был ранен и как в ту минуту, когда коляска остановилась в Мытищах, он попросился в избу. Спутавшись опять от боли, он опомнился другой раз в избе, когда пил чай, и тут опять, повторив в своем воспоминании все, что с ним было, он живее всего представил себе ту минуту на перевязочном пункте, когда, при виде страданий нелюбимого им человека, ему пришли эти новые, сулившие ему счастие мысли. И мысли эти, хотя и неясно и неопределенно, теперь опять овладели его душой. Он вспомнил, что у него было теперь новое счастье и что это счастье имело что то такое общее с Евангелием. Потому то он попросил Евангелие. Но дурное положение, которое дали его ране, новое переворачиванье опять смешали его мысли, и он в третий раз очнулся к жизни уже в совершенной тишине ночи. Все спали вокруг него. Сверчок кричал через сени, на улице кто то кричал и пел, тараканы шелестели по столу и образам, в осенняя толстая муха билась у него по изголовью и около сальной свечи, нагоревшей большим грибом и стоявшей подле него.
Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человек обыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количестве предметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этом ряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минуту глубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшему человеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не в нормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее, яснее, чем когда нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразные мысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начинала работать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была в силах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, она обрывалась, заменялась каким нибудь неожиданным представлением, и не было сил возвратиться к ней.
«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека, – думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно раскрытыми, остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, вне материальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви! Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мот только один бог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этих оборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности он слышит это), услыхал какой то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший: „И пити пити питии“ потом „и ти тии“ опять „и пити пити питии“ опять „и ти ти“. Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что над лицом его, над самой серединой воздвигалось какое то странное воздушное здание из тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), что ему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшееся здание это не завалилось; но оно все таки заваливалось и опять медленно воздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется! растягивается и все тянется“, – говорил себе князь Андрей. Вместе с прислушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося здания из иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечки и слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его. И всякий раз, как муха прикасалась к егв лицу, она производила жгучее ощущение; но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегося на лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одно важное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давила его.
«Но, может быть, это моя рубашка на столе, – думал князь Андрей, – а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается и пити пити пити и ти ти – и пити пити пити… – Довольно, перестань, пожалуйста, оставь, – тяжело просил кого то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль и чувство с необыкновенной ясностью и силой.
«Да, любовь, – думал он опять с совершенной ясностью), но не та любовь, которая любит за что нибудь, для чего нибудь или почему нибудь, но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своего врага и все таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самая сущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю это блаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить – любить бога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью; но только врага можно любить любовью божеской. И от этого то я испытал такую радость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он… Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божеская любовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Она есть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всех людей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представил себе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью, радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял ее чувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняд всю жестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мне было возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза, сказать…»
И пити пити пити и ти ти, и пити пити – бум, ударилась муха… И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, в котором что то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось, не разрушаясь, здание, все так же тянулось что то, так же с красным кругом горела свечка, та же рубашка сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого, что то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явился пред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза той самой Наташи, о которой он сейчас думал.
«О, как тяжел этот неперестающий бред!» – подумал князь Андрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стояло пред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотел вернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его в свою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что то давило, тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы, чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазах помутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда он очнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему более всего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперь открыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая, настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях, испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживая рыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепетало что то.
Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянул руку.
– Вы? – сказал он. – Как счастливо!
Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к нему на коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целовать ее, чуть дотрогиваясь губами.
– Простите! – сказала она шепотом, подняв голову и взглядывая на него. – Простите меня!
– Я вас люблю, – сказал князь Андрей.
– Простите…
– Что простить? – спросил князь Андрей.
– Простите меня за то, что я сделала, – чуть слышным, прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами, целовать руку.
– Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, – сказал князь Андрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.
Глаза эти, налитые счастливыми слезами, робко, сострадательно и радостно любовно смотрели на него. Худое и бледное лицо Наташи с распухшими губами было более чем некрасиво, оно было страшно. Но князь Андрей не видел этого лица, он видел сияющие глаза, которые были прекрасны. Сзади их послышался говор.
Петр камердинер, теперь совсем очнувшийся от сна, разбудил доктора. Тимохин, не спавший все время от боли в ноге, давно уже видел все, что делалось, и, старательно закрывая простыней свое неодетое тело, ежился на лавке.
– Это что такое? – сказал доктор, приподнявшись с своего ложа. – Извольте идти, сударыня.
В это же время в дверь стучалась девушка, посланная графиней, хватившейся дочери.
Как сомнамбулка, которую разбудили в середине ее сна, Наташа вышла из комнаты и, вернувшись в свою избу, рыдая упала на свою постель.

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.
Фигура Пьера с ребенком на руках теперь была еще более замечательна, чем прежде, и около него собралось несколько человек русских мужчин и женщин.
– Или потерял кого, милый человек? Сами вы из благородных, что ли? Чей ребенок то? – спрашивали у него.
Пьер отвечал, что ребенок принадлежал женщине и черном салопе, которая сидела с детьми на этом месте, и спрашивал, не знает ли кто ее и куда она перешла.
– Ведь это Анферовы должны быть, – сказал старый дьякон, обращаясь к рябой бабе. – Господи помилуй, господи помилуй, – прибавил он привычным басом.
– Где Анферовы! – сказала баба. – Анферовы еще с утра уехали. А это либо Марьи Николавны, либо Ивановы.
– Он говорит – женщина, а Марья Николавна – барыня, – сказал дворовый человек.
– Да вы знаете ее, зубы длинные, худая, – говорил Пьер.
– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».