The Byrds

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
The Byrds

The Byrds, 1965 год
Слева направо: Дэвид Кросби, Джин Кларк, Майкл Кларк, Крис Хиллман, Роджер Макгуинн
Основная информация
Жанры

фолк-рок, бит, джангл-поп, психоделический рок, психоделический фолк, рага-рок, кантри-рок

Годы

1964 — 1973; 1989 — 1991; 2000

Страна

США США

Город

Лос-Анджелес
(штат Калифорния)

Лейблы

Columbia, Asylum, Elektra

Бывшие
участники

Роджер Макгуинн
Джин Кларк
Дэвид Кросби
Майкл Кларк
Крис Хиллман
Кевин Келли
Грэм Парсонс
Кларенс Уайт
Джин Парсонс
Джон Йорк
Скип Баттин

Другие
проекты

The Jet Set
The Beefeaters
The Flying Burrito Brothers
Crosby, Stills, Nash & Young
Firefall
McGuinn, Clark & Hillman
The Desert Rose Band
Souther–Hillman–Furay Band

[www.thebyrds.com/ Официальный сайт]

The Byrds (МФА: [bɜrdz]) — американская рок-группа, сформированная в Лос-Анджелесе в 1964. Состав группы неоднократно менялся, фронтмен Роджер Макгуинн — единственный постоянный член группы, игравший в ней с начала и до распада группы в 1973.

Группа известна прежде всего своими кавер-версиями песен Боба Дилана: «Mr. Tambourine Man» и «My Back Pages», Пита Сигера: «Turn! Turn! Turn!», а также собственными хитами «I’ll Feel a Whole Lot Better», «Eight Miles High» и «So You Want to Be a Rock 'n' Roll Star».

«The Byrds» были популярной и влиятельной группой с середины 1960-х до начала 1970-х. Изначально группа играла фолк-рок с влиянием поп и фолк музыки групп Британского вторжения. Позже они расширили своё звучание такими жанрами как спейс-рок, психоделический рок, а на альбоме 1968 года «Sweetheart of the Rodeo» кантри-рок.

В 1991 году «The Byrds» были включены в Зал славы рок-н-ролла. В 2004 году в рейтинге «50 величайших исполнителей всех времён по версии журнала Rolling Stone» группа заняла 45 место.





1964—1965

Группа была создана в 1964 году в Лос-Анджелесе начинающими калифорнийскими музыкантами — Роджером Макгинном, Дэвидом Кросби и Джином Кларком. Поначалу они именовали себя The Beefeaters. Молодых музыкантов вдохновляли поэтичные тексты Боба Дилана и энергичный мерси-бит The Beatles. Их мечтою было скрестить Дилана с Ленноном, фолк-музыку с роком. После некоторых размышлений трио остановилось на названии The Byrds — искажённое написание английского слова «птицы». В этом отразился интерес основателей группы к авиации: авиационные темы легли в основу целого ряда их песен. Вскоре в коллектив влились басист/мандолинист Крис Хиллмэн и ударник Майкл Кларк, которому по причине нехватки средств приходилось репетировать на картонных коробках вместо ударных. В январе 1965 г. группа записала первый сингл: на новейшую песню Дилана «Mr. Tambourine Man» было наложено нестройное бренчание двенадцатиструнной гитары и вокальные гармонии в стиле Beach Boys. Замысловатые слова песни вкупе с непривычным звучанием электрических инструментов («джэнгл-поп») сделали из неё первый хит фолк-рока. Вскоре песня заняла первую строчку хит-парадов продаж по обе стороны Атлантики, а о The Byrds стали писать как об «американском ответе The Beatles».

В июне 1965 г. в продажу поступил дебютный альбом группы, «Mr. Tambourine Man», в который вошли как оригинальные работы, так и перепевки народных песен. Вдохновлённая успехом этой пластинки, звукозаписывающая компания потребовала, чтобы до конца года музыканты выпустили новый альбом. Этот диск был записан наспех и появился на прилавках музыкальных магазинов уже в декабре. Вышедшая синглом песня Пита Сигера «Turn! Turn! Turn!», будучи начинена ветхозаветными цитатами, вернула The Byrds на первое место в Billboard Hot 100.

1966—1967

В начале 1966 года The Byrds — как самая успешная рок-группа Америки — решили отправиться с гастролями в цитадель новомодной рок-музыки — Лондон. Перелёт через океан навеял Кларку загадочные, импрессионистические слова песни «Eight Miles High», которая вошла в историю как первый шедевр психоделического рока. Звучание этой песни казалось странным, однако лишь немногие распознали тут влияние индийской музыки — большинство наблюдателей приписало загадочность слов и музыки наркотическому дурману. По этой причине «Eight Miles High» была запрещена на многих радиостанциях Америки и Европы, а сопутствовавший ей альбом «Fifth Dimension» (июль 1966 г.) показал более скромные цифры продаж, чем его предшественники.

Сильным ударом по группе обернулся уход из неё Джина Кларка, который написал большую часть её репертуара. Несколько лет спустя он было вернулся в коллектив, но продержался в его составе лишь три недели: панический страх авиаперелётов исключал его участие в концертных турах. В феврале 1967 г. оставшиеся участники записали четвёртый альбом «Younger Than Yesterday», в который вошло несколько откровенно посредственных треков. В этот период в группе обострилась борьба за главенство, на которое претендовал Дэвид Кросби. Его поведение вызывало неприятие у других участников группы: так, на фестивале в Монтерее он потребовал, чтобы всем женщинам и детям был роздан LSD, а затем стал выступать вместе с главными конкурентами The Byrds на ниве фолк-рока — группой Buffalo Springfield.

Последние годы и распад группы (1968—1973)

Внутренние разногласия привели к исключению Кросби из состава команды. Его уход, впрочем, никак не отразился на качестве концептуального альбома «The Notorious Byrd Brothers» (январь 1968), который принято считать едва ли не самым последовательным и гармоничным диском The Byrds. Вместо Кросби к участию в группе был привлечён гитарист/клавишник Грэм Парсонс — ближайший друг Кита Ричардса из The Rolling Stones. Под его влиянием музыканты окунулись в новую для себя стихию кантри-рока. Они были первой рок-группой, выступившей в Нэшвилле — столице музыки кантри. Выход записанного с Парсонсом альбома «Sweetheart at the Rodeo» вызвал отчуждение части поклонников. Под нажимом лейбла вокал Парсонса был стёрт с дорожек этой пластинки, а сам Грэм спешно покинул группу.

После ухода основных участников классического состава середины 1960-х The Byrds фактически превратились в вывеску, под которой выходили сольные работы Макгинна. В 1969 году МакГуинн, объединившись с Джином Кларком, под своим именем записал две песни для саундтрека к культовому фильму «Беспечный ездок». Одна из них, "Ballad Of Easy Rider", была позднее перезаписана новым составом The Byrds и дала название очередному альбому. В смысле коммерческого и творческого успеха возглавляемый Макгинном коллектив уступал не только The Flying Burrito Brothers (совместному проекту Хиллмэна и Парсонса), но и супергруппе Crosby, Stills, Nash & Young (у истоков которой стояли Дэвид Кросби и Стефен Стиллз). В 1973 г. члены классического состава предприняли неудачную попытку воссоединения, после чего группа The Byrds была распущена, на этот раз уже окончательно.

После распада и McGuinn Clark & Hillman (1973-1981)

По джентльменскому устному соглашению марку The Byrds в дальнейшем музыканты могли использовать лишь при согласии всех пяти участников оригинального состава. Прощальным реверансом стало участие 4\5 (МакГуинн, Хилманн, Кросби и Майкл Кларк) участников классического состава в записи трека My New Woman для дебютного сольного альбома МакГуина в 1973 году.

В начале 1977 года МакГуинн, Хилманн и Джин Кларк стали периодически объединять усилия для совместных концертных выступлений. Выступая каждый с сольной программой во время одного отделения, во время последнего все трое объединялись для совместного исполнения хитов Byrds. Шестого декабря 1977 года в совместном концерте МакГуинна и Джина Кларка принял участие Дэвид Кросби, а в апреле 1979 года с трио на нескольких выступлениях играл и Марк Кларк. В конце 1978 года был подписан контракт со звукозаписывающей фирмой фирмой Capitol и в следующем году появился дебютный альбом трио McGuinn Clark & Hillman, оказавшийся в Top 40 США, как и ведущий сингл Don't You Write Her Off. Стилистика проекта, правда, коренным образом отличалась от того, что исполняли Byrds. В данном случае это был высококлассный софт-рок, вызывающий аналогии больше с Crosby Stills & Nash и Eagles, чем бывшим коллективом участников. Во время записи второго альбома у Кларка опять начались проблемы с ментальным здоровьем и группа начала разваливаться. Capitol потеряли веру в проект и второй альбом City (1980) практически не получил необходимой поддержки по продвижению и прошел незамеченным.

МакГуинн и Хиллман еще раз испытали судьбу выпустив в 1981 году совместный диск McGuinn-Hillman, но пластинка оказалась настолько еще более нетипичной по сравнению с предыдущими работами музыкантов, что даже не попала в хит-парады.

The Byrds Джина Кларка (1984-1988)

В 1984 году Джин Кларк попытался восстановить The Byrds, но МакГуинн и Хилманн отказались принимать участие, а Кросби, в тот момент, был более озабочен решением проблем с законом. Тем не менее, к участию в группе он сумел привлечь бывших участников Byrds Майка Кларка и Джона Йорка, гитаристов Рика Робертса, ранее игравшего в Flying Burrito Brothers c Хиллманом и Firefall, Блонди Чаплина из Beach Boys и бас-гитариста The Band Рика Данко. Шоу коллектива, изначально заявленное как A 20th Anniversary Tribute to the Byrds, многими промоутерами представлялось как концерт Byrds. Оставшаяся троица со снисхождением воспринимала гастрольную деятельность коллектива и Джин Кларк все чаще самолично стал использовать название Byrds для рекламы концертов. В ноябре 1985 года состав покинул Майкл Кларк и его заменил Грег Томас, ранее записывавшийся с МакГуинном и McGuinn Clark & Hillman. Вместо Рика Данко, ушедшего чтобы принять участие в очередном реюнионе The Band, и Блонди Чаплина пришли Карлос Бернал, бывший в 60х гг. роуди Byrds и рассматривавшийся тогда как вероятная замена покинувшему группу Грэму Парсонсу, Билли Дарнелл, игравший с МакГуинном в 70х, и прославленный клавишник Ники Хопкинс. Уже месяц спустя Byrds покинул Робертс, не намного дольше задержался и Хопкинс, а осенью 1987 года Бернала заменил Майкл Куртис. В апреле 1988 года Джин Кларк попал в больницу в связи с язвой и коллектив дал несколько выступлений без последнего участника исходного состава. После выздоровления, проведя еще несколько концертов для погашения больничных счетов, Джин Кларк решает отказаться от названия The Byrds и коллектив продолжил выступления под названиями Gene Clark And The Firebyrds, либо, когда Кларк отсутствовал, Maps.

Две версии The Byrds (1989-1993)

В декабре 1988 года МакГуинн, Хиллман и Кросби объявили, что дадут три концерта под вывеской The Byrds, боясь в дальнейшем потерять права на столь раскрученную торговую марку. Основанием к этому послужило, готовящееся турне бывшего барабанщика оригинального состава Майка Кларка под названием The Byrds featuring Michael Clarke. Состав дополнили Джон Джоргенсон и Стив Дункан из The Desert Rose Band Хиллмана. В свою же версию группы Марк Кларк привлек Скипа Баттина, Карлоса Бернала, а также ранее не имевших отношения к истории группы гитаристов Терри Джонса Роджерса и Джерри Сорна. Одновременно с этим во время турне Кларк незатейливо терял на афише последнюю букву в написании своей фамилии, обманом намекая на присутствие Джина Кларка в составе для непривередливого зрителя (Clarke соответветственно становилось Clark). Сам же Джин Кларк, стараясь сохранить хорошие отношения с обеими сторонами, в данный момент находился вне игры. Неудивительно, что 14 апреля 1989 года МакГуинн, Хиллман и Кросби подали в суд на Майка Кларка в суд, обвиняя в нечестной рекламе, и попытались добиться приорететного использования названия группы. Свою позицию, словами Дэвида Кросби, они обозначили так: "Изначально Джин собрал очень плохой коллектив и назвал The Byrds. Пускай. Джин был одним из фронтменов и писал львиную долю материала и, хотя его группа была ужасной, он вполне мог называть себя неотемлемой частью The Byrds как любой из нас. Но когда дело касается барабанщика Майкла Кларка, не написавшего и не спевшего ни ноты, но собравшего еще более худший ансамбль и постоянно его рекламируя как "настоящих The Byrds", то он должен думать, что это не пройдет для него безнаказанно... Сейчас это кучка алкоголиков, пытающихся заработать на автобусный билет до дома. Они смешивают имя группы с грязью". На моральные и этические доводы МакГуинна, Хиллмана и Кросби защита Марка Кларка аргументировала тем, что Кларк "был секс символом The Byrds и его лицо помогало продавать пластинки не хуже авторского материала и вокальных гармоний остальных участников". Решение суда же было основано на более прозаических доводах - с 1984 года Майкл Кларк провел более 300 концертов как участник Byrds, не вызывая неудовольствия и исков со стороны остальных членов группы. Так версия Byrds от Марка Кларка получила право на существование, тем более, что посреди тура, Бернала заменил Джон Йорк. Правда, в октябре 1989 года он ушел и состав сократился до квартета.

Одновременно, более преемственная версия The Byrds МакГинна, Хиллмана и Кросби приняла участие в мемориальном концерте памяти Роя Орбисона, а в августе 1990 года записала 4 новых композиции, вошедших в состав The Byrds Boxed Set. В январе 1991 года, во многом благодаря стараниям Джина, удалось на время сгладить конфликт между участниками и The Byrds в первозданном виде выступили на церемонии введения группы в Зал Славы Рок-Н-Ролла. Но Майкл Кларк будучи пьяным, поставил под вопрос планы о воссоединении в первоначальном виде для полномасштабного турне. Смерть же Джина 24 мая 1991 года поставила точку в этом вопросе.

МакГуинн, Хиллман и Кросби продолжили заниматься своими сторонними и сольными проектами, тогда как The Byrds Майкла Кларка продолжала гастролировать, несмотря на данное ранее обещание вывести из обращения название группы. В середине 1992 года Баттин покинул коллектив, но в конце года ансамблю даже удалось выпустить альбом Eight Miles High. Сами же музыканты практически не просыхали, что закончилось более чем трагически: Майкл Кларк умер от цирроза печени 19 декабря 1993 года.

Byrds Celebration (1994-н.в.)

Но как оказалось, на этом история эрзацев The Byrds не закончилась. Летом 1994 года Баттин и Терри Роджерс возродили состав под вывеской Byrds Celebration, дополнив состав гитаристом Скоттом Ниенхаусом и, для большей легитимности, Джином Парсонсом. Правда, по окончании первого турне Парсонс ушел в отставку и был заменен на Винни Барранко, позже замененный на Тима Политта. Баттин, последний человек, имевший хоть какое-то отношение к первому периоду существования The Byrds, ушел в 1997 году из-за проблемам со здоровьем и его сменил Майкл Куртис, игравший уже в группе версии Джина Кларка. В 2002 году Кросби выкупил торговую марку The Byrds, тем не менее последние продолжают выступать вплоть до сегодняшнего дня под названием Younger Than Yesterday — A Tribute To The Byrds.

Состав

Оригинальный состав

  • Джин Кларк — вокал, перкуссия, тамбурин, губная гармоника, гитара (1964—1966, 1967, 1972—1973, 1991)
  • Роджер Макгуинн — гитара, банджо, вокал (1964—1973, 1989—1991, 2000)
  • Крис Хиллман — бас-гитара, мандолина, вокал (1964—1968, 1972—1973, 1991)
  • Дэвид Кросби — вокал, гитара (1964—1967,1972-1973, 1989—1991, 2000)
  • Майкл Кларк — ударные (1964—1967, 1972—1973, 1991)

Прочие участники

  • Кевин Келли — ударные (1968)
  • Грэм Парсонс — вокал, гитара, электроорган (1968)
  • Кларенс Уайт — гитара, мандолина, вокал (1968—1973)
  • Джин Парсонс — ударные, губная гармоника, банджо, гитара, вокал (1968—1972)
  • Джон Йорк — бас-гитара, вокал (1968—1969)
  • Скип Баттин — бас-гитара, вокал (1969—1973)

Временная шкала

<timeline> ImageSize = width:700 height:auto barincrement:20 PlotArea = left:100 bottom:60 top:10 right:50 Alignbars = justify DateFormat = mm/dd/yyyy Period = from:01/01/1964 till:01/01/1974 TimeAxis = orientation:horizontal format:yyyy

Colors =

 id:Vocals          value:red     legend:Вокал
 id:Guitar1               value:green     legend:Ведущая_гитара
 id:Tambourine          value:blue     legend:Тамбурин
 id:Guitar2             value:teal      legend:Ритм_гитара
 id:Drums          value:black     legend:Ударные
 id:Bass                value:purple legend:Бас

Legend = orientation:horizontal position:bottom

ScaleMajor = increment:1 start:01/01/1964 ScaleMinor = increment:1 start:01/01/1964

LineData =

 at:04/01/1964 color:black layer:back width:0.1
 at:10/22/1965 color:black layer:back width:0.1
 at:02/21/1966 color:black layer:back width:0.1
 at:10/09/1967 color:black layer:back width:0.1
 at:11/01/1967 color:black layer:back width:0.1
 at:01/01/1968 color:black layer:back width:0.1
 at:02/12/1968 color:black layer:back width:0.1
 at:07/09/1968 color:black layer:back width:0.1
 at:07/25/1968 color:black layer:back width:0.1
 at:09/02/1968 color:black layer:back width:0.1
 at:09/18/1968 color:black layer:back width:0.1
 at:10/11/1969 color:black layer:back width:0.1
 at:07/15/1972 color:black layer:back width:0.1
 at:10/03/1972 color:black layer:back width:0.1
 at:02/10/1973 color:black layer:back width:0.1
 at:02/24/1973 color:black layer:back width:0.1
 at:04/30/1973 color:black layer:back width:0.1
 at:01/01/1974 color:black layer:back width:0.1


BarData =

 bar:McGuinn text:"Роджер Макгуин"
 bar:Clark text:"Джин Кларк"
 bar:Crosby text:"Дэвид Кросби"
 bar:Clarke  text:"Майкл Кларк"
 bar:Hillman text:"Крис Хиллман"
 bar:Kelley text:"Кевин Келли"
 bar:Parsons1 text:"Грэм Парсонс"
 bar:White text:"Кларенс Уайт"
 bar:Parsons2 text:"Джин Парсонс"
 bar:York text:"Джон Йорк"
 bar:Battin text:"Скип Баттин"


PlotData=

 width:10 textcolor:black align:left anchor:from shift:(10,-4)
 bar:McGuinn from:04/01/1964 till:04/30/1973 color:Guitar1
 bar:McGuinn from:04/01/1964 till:04/30/1973 color:Vocals width:3
 bar:Clark from:04/01/1964 till:02/21/1966 color:Tambourine
 bar:Clark from:04/01/1964 till:02/21/1966 color:Vocals width:3
 bar:Clark from:10/09/1967 till:11/01/1967 color:Guitar2
 bar:Clark from:10/09/1967 till:11/01/1967 color:Vocals width:3
 bar:Clark from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Tambourine
 bar:Clark from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Vocals width:3
 bar:Crosby from:04/01/1964 till:10/05/1967 color:Guitar2
 bar:Crosby from:04/01/1964 till:10/05/1967 color:Vocals width:3
 bar:Crosby from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Guitar2
 bar:Crosby from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Vocals width:3
 bar:Clarke from:06/01/1964 till:12/22/1967 color:Drums
 bar:Clarke from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Drums
 bar:Hillman from:10/01/1964 till:09/15/1968 color:Bass
 bar:Hillman from:10/22/1965 till:09/15/1968 color:Vocals width:3
 bar:Hillman from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Bass
 bar:Hillman from:10/03/1972 till:04/30/1973 color:Vocals width:3
 bar:Kelley from:01/01/1968 till:08/30/1968 color:Drums
 bar:Parsons1 from:02/12/1968 till:07/09/1968 color:Guitar2
 bar:Parsons1 from:02/12/1968 till:07/09/1968 color:Vocals width:3
 bar:White from:07/25/1968 till:02/24/1973 color:Guitar1
 bar:White from:07/25/1968 till:02/24/1973 color:Vocals width:3
 bar:Parsons2 from:09/02/1968 till:07/15/1972 color:Drums
 bar:Parsons2 from:09/02/1968 till:07/15/1972 color:Vocals width:3
 bar:York from:09/18/1968 till:10/11/1969 color:Bass
 bar:York from:09/18/1968 till:10/11/1969 color:Vocals width:3
 bar:Battin from:10/13/1969 till:02/10/1973 color:Bass
 bar:Battin from:10/13/1969 till:02/10/1973 color:Vocals width:3

</timeline>

Дискография

Год Название Примечания
1965 Mr. Tambourine Man Студийный альбом
1965 Turn! Turn! Turn! Студийный альбом
1966 Fifth Dimension Студийный альбом
1967 Younger Than Yesterday Студийный альбом
1968 The Notorious Byrd Brothers Студийный альбом
1968 Sweetheart of the Rodeo Студийный альбом
1969 Dr. Byrds & Mr. Hyde Студийный альбом
1969 Ballad of Easy Rider Студийный альбом
1970 (Untitled) Концертный альбом
1971 Byrdmaniax Студийный альбом
1971 Farther Along Студийный альбом
1973 Byrds Студийный альбом

Напишите отзыв о статье "The Byrds"

Отрывок, характеризующий The Byrds

Пьер после сватовства князя Андрея и Наташи, без всякой очевидной причины, вдруг почувствовал невозможность продолжать прежнюю жизнь. Как ни твердо он был убежден в истинах, открытых ему его благодетелем, как ни радостно ему было то первое время увлечения внутренней работой самосовершенствования, которой он предался с таким жаром, после помолвки князя Андрея с Наташей и после смерти Иосифа Алексеевича, о которой он получил известие почти в то же время, – вся прелесть этой прежней жизни вдруг пропала для него. Остался один остов жизни: его дом с блестящею женой, пользовавшеюся теперь милостями одного важного лица, знакомство со всем Петербургом и служба с скучными формальностями. И эта прежняя жизнь вдруг с неожиданной мерзостью представилась Пьеру. Он перестал писать свой дневник, избегал общества братьев, стал опять ездить в клуб, стал опять много пить, опять сблизился с холостыми компаниями и начал вести такую жизнь, что графиня Елена Васильевна сочла нужным сделать ему строгое замечание. Пьер почувствовав, что она была права, и чтобы не компрометировать свою жену, уехал в Москву.
В Москве, как только он въехал в свой огромный дом с засохшими и засыхающими княжнами, с громадной дворней, как только он увидал – проехав по городу – эту Иверскую часовню с бесчисленными огнями свеч перед золотыми ризами, эту Кремлевскую площадь с незаезженным снегом, этих извозчиков и лачужки Сивцева Вражка, увидал стариков московских, ничего не желающих и никуда не спеша доживающих свой век, увидал старушек, московских барынь, московские балы и Московский Английский клуб, – он почувствовал себя дома, в тихом пристанище. Ему стало в Москве покойно, тепло, привычно и грязно, как в старом халате.
Московское общество всё, начиная от старух до детей, как своего давно жданного гостя, которого место всегда было готово и не занято, – приняло Пьера. Для московского света, Пьер был самым милым, добрым, умным веселым, великодушным чудаком, рассеянным и душевным, русским, старого покроя, барином. Кошелек его всегда был пуст, потому что открыт для всех.
Бенефисы, дурные картины, статуи, благотворительные общества, цыгане, школы, подписные обеды, кутежи, масоны, церкви, книги – никто и ничто не получало отказа, и ежели бы не два его друга, занявшие у него много денег и взявшие его под свою опеку, он бы всё роздал. В клубе не было ни обеда, ни вечера без него. Как только он приваливался на свое место на диване после двух бутылок Марго, его окружали, и завязывались толки, споры, шутки. Где ссорились, он – одной своей доброй улыбкой и кстати сказанной шуткой, мирил. Масонские столовые ложи были скучны и вялы, ежели его не было.
Когда после холостого ужина он, с доброй и сладкой улыбкой, сдаваясь на просьбы веселой компании, поднимался, чтобы ехать с ними, между молодежью раздавались радостные, торжественные крики. На балах он танцовал, если не доставало кавалера. Молодые дамы и барышни любили его за то, что он, не ухаживая ни за кем, был со всеми одинаково любезен, особенно после ужина. «Il est charmant, il n'a pas de seхе», [Он очень мил, но не имеет пола,] говорили про него.
Пьер был тем отставным добродушно доживающим свой век в Москве камергером, каких были сотни.
Как бы он ужаснулся, ежели бы семь лет тому назад, когда он только приехал из за границы, кто нибудь сказал бы ему, что ему ничего не нужно искать и выдумывать, что его колея давно пробита, определена предвечно, и что, как он ни вертись, он будет тем, чем были все в его положении. Он не мог бы поверить этому! Разве не он всей душой желал, то произвести республику в России, то самому быть Наполеоном, то философом, то тактиком, победителем Наполеона? Разве не он видел возможность и страстно желал переродить порочный род человеческий и самого себя довести до высшей степени совершенства? Разве не он учреждал и школы и больницы и отпускал своих крестьян на волю?
А вместо всего этого, вот он, богатый муж неверной жены, камергер в отставке, любящий покушать, выпить и расстегнувшись побранить легко правительство, член Московского Английского клуба и всеми любимый член московского общества. Он долго не мог помириться с той мыслью, что он есть тот самый отставной московский камергер, тип которого он так глубоко презирал семь лет тому назад.
Иногда он утешал себя мыслями, что это только так, покамест, он ведет эту жизнь; но потом его ужасала другая мысль, что так, покамест, уже сколько людей входили, как он, со всеми зубами и волосами в эту жизнь и в этот клуб и выходили оттуда без одного зуба и волоса.
В минуты гордости, когда он думал о своем положении, ему казалось, что он совсем другой, особенный от тех отставных камергеров, которых он презирал прежде, что те были пошлые и глупые, довольные и успокоенные своим положением, «а я и теперь всё недоволен, всё мне хочется сделать что то для человечества», – говорил он себе в минуты гордости. «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой то новой, своей дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, той стихийной силой, против которой не властен человек, были приведены туда же, куда и я», говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
На Пьера не находили, как прежде, минуты отчаяния, хандры и отвращения к жизни; но та же болезнь, выражавшаяся прежде резкими припадками, была вогнана внутрь и ни на мгновенье не покидала его. «К чему? Зачем? Что такое творится на свете?» спрашивал он себя с недоумением по нескольку раз в день, невольно начиная вдумываться в смысл явлений жизни; но опытом зная, что на вопросы эти не было ответов, он поспешно старался отвернуться от них, брался за книгу, или спешил в клуб, или к Аполлону Николаевичу болтать о городских сплетнях.
«Елена Васильевна, никогда ничего не любившая кроме своего тела и одна из самых глупых женщин в мире, – думал Пьер – представляется людям верхом ума и утонченности, и перед ней преклоняются. Наполеон Бонапарт был презираем всеми до тех пор, пока он был велик, и с тех пор как он стал жалким комедиантом – император Франц добивается предложить ему свою дочь в незаконные супруги. Испанцы воссылают мольбы Богу через католическое духовенство в благодарность за то, что они победили 14 го июня французов, а французы воссылают мольбы через то же католическое духовенство о том, что они 14 го июня победили испанцев. Братья мои масоны клянутся кровью в том, что они всем готовы жертвовать для ближнего, а не платят по одному рублю на сборы бедных и интригуют Астрея против Ищущих манны, и хлопочут о настоящем Шотландском ковре и об акте, смысла которого не знает и тот, кто писал его, и которого никому не нужно. Все мы исповедуем христианский закон прощения обид и любви к ближнему – закон, вследствие которого мы воздвигли в Москве сорок сороков церквей, а вчера засекли кнутом бежавшего человека, и служитель того же самого закона любви и прощения, священник, давал целовать солдату крест перед казнью». Так думал Пьер, и эта вся, общая, всеми признаваемая ложь, как он ни привык к ней, как будто что то новое, всякий раз изумляла его. – «Я понимаю эту ложь и путаницу, думал он, – но как мне рассказать им всё, что я понимаю? Я пробовал и всегда находил, что и они в глубине души понимают то же, что и я, но стараются только не видеть ее . Стало быть так надо! Но мне то, мне куда деваться?» думал Пьер. Он испытывал несчастную способность многих, особенно русских людей, – способность видеть и верить в возможность добра и правды, и слишком ясно видеть зло и ложь жизни, для того чтобы быть в силах принимать в ней серьезное участие. Всякая область труда в глазах его соединялась со злом и обманом. Чем он ни пробовал быть, за что он ни брался – зло и ложь отталкивали его и загораживали ему все пути деятельности. А между тем надо было жить, надо было быть заняту. Слишком страшно было быть под гнетом этих неразрешимых вопросов жизни, и он отдавался первым увлечениям, чтобы только забыть их. Он ездил во всевозможные общества, много пил, покупал картины и строил, а главное читал.
Он читал и читал всё, что попадалось под руку, и читал так что, приехав домой, когда лакеи еще раздевали его, он, уже взяв книгу, читал – и от чтения переходил ко сну, и от сна к болтовне в гостиных и клубе, от болтовни к кутежу и женщинам, от кутежа опять к болтовне, чтению и вину. Пить вино для него становилось всё больше и больше физической и вместе нравственной потребностью. Несмотря на то, что доктора говорили ему, что с его корпуленцией, вино для него опасно, он очень много пил. Ему становилось вполне хорошо только тогда, когда он, сам не замечая как, опрокинув в свой большой рот несколько стаканов вина, испытывал приятную теплоту в теле, нежность ко всем своим ближним и готовность ума поверхностно отзываться на всякую мысль, не углубляясь в сущность ее. Только выпив бутылку и две вина, он смутно сознавал, что тот запутанный, страшный узел жизни, который ужасал его прежде, не так страшен, как ему казалось. С шумом в голове, болтая, слушая разговоры или читая после обеда и ужина, он беспрестанно видел этот узел, какой нибудь стороной его. Но только под влиянием вина он говорил себе: «Это ничего. Это я распутаю – вот у меня и готово объяснение. Но теперь некогда, – я после обдумаю всё это!» Но это после никогда не приходило.
Натощак, поутру, все прежние вопросы представлялись столь же неразрешимыми и страшными, и Пьер торопливо хватался за книгу и радовался, когда кто нибудь приходил к нему.
Иногда Пьер вспоминал о слышанном им рассказе о том, как на войне солдаты, находясь под выстрелами в прикрытии, когда им делать нечего, старательно изыскивают себе занятие, для того чтобы легче переносить опасность. И Пьеру все люди представлялись такими солдатами, спасающимися от жизни: кто честолюбием, кто картами, кто писанием законов, кто женщинами, кто игрушками, кто лошадьми, кто политикой, кто охотой, кто вином, кто государственными делами. «Нет ни ничтожного, ни важного, всё равно: только бы спастись от нее как умею»! думал Пьер. – «Только бы не видать ее , эту страшную ее ».


В начале зимы, князь Николай Андреич Болконский с дочерью приехали в Москву. По своему прошедшему, по своему уму и оригинальности, в особенности по ослаблению на ту пору восторга к царствованию императора Александра, и по тому анти французскому и патриотическому направлению, которое царствовало в то время в Москве, князь Николай Андреич сделался тотчас же предметом особенной почтительности москвичей и центром московской оппозиции правительству.
Князь очень постарел в этот год. В нем появились резкие признаки старости: неожиданные засыпанья, забывчивость ближайших по времени событий и памятливость к давнишним, и детское тщеславие, с которым он принимал роль главы московской оппозиции. Несмотря на то, когда старик, особенно по вечерам, выходил к чаю в своей шубке и пудренном парике, и начинал, затронутый кем нибудь, свои отрывистые рассказы о прошедшем, или еще более отрывистые и резкие суждения о настоящем, он возбуждал во всех своих гостях одинаковое чувство почтительного уважения. Для посетителей весь этот старинный дом с огромными трюмо, дореволюционной мебелью, этими лакеями в пудре, и сам прошлого века крутой и умный старик с его кроткою дочерью и хорошенькой француженкой, которые благоговели перед ним, – представлял величественно приятное зрелище. Но посетители не думали о том, что кроме этих двух трех часов, во время которых они видели хозяев, было еще 22 часа в сутки, во время которых шла тайная внутренняя жизнь дома.
В последнее время в Москве эта внутренняя жизнь сделалась очень тяжела для княжны Марьи. Она была лишена в Москве тех своих лучших радостей – бесед с божьими людьми и уединения, – которые освежали ее в Лысых Горах, и не имела никаких выгод и радостей столичной жизни. В свет она не ездила; все знали, что отец не пускает ее без себя, а сам он по нездоровью не мог ездить, и ее уже не приглашали на обеды и вечера. Надежду на замужество княжна Марья совсем оставила. Она видела ту холодность и озлобление, с которыми князь Николай Андреич принимал и спроваживал от себя молодых людей, могущих быть женихами, иногда являвшихся в их дом. Друзей у княжны Марьи не было: в этот приезд в Москву она разочаровалась в своих двух самых близких людях. М lle Bourienne, с которой она и прежде не могла быть вполне откровенна, теперь стала ей неприятна и она по некоторым причинам стала отдаляться от нее. Жюли, которая была в Москве и к которой княжна Марья писала пять лет сряду, оказалась совершенно чужою ей, когда княжна Марья вновь сошлась с нею лично. Жюли в это время, по случаю смерти братьев сделавшись одной из самых богатых невест в Москве, находилась во всем разгаре светских удовольствий. Она была окружена молодыми людьми, которые, как она думала, вдруг оценили ее достоинства. Жюли находилась в том периоде стареющейся светской барышни, которая чувствует, что наступил последний шанс замужества, и теперь или никогда должна решиться ее участь. Княжна Марья с грустной улыбкой вспоминала по четвергам, что ей теперь писать не к кому, так как Жюли, Жюли, от присутствия которой ей не было никакой радости, была здесь и виделась с нею каждую неделю. Она, как старый эмигрант, отказавшийся жениться на даме, у которой он проводил несколько лет свои вечера, жалела о том, что Жюли была здесь и ей некому писать. Княжне Марье в Москве не с кем было поговорить, некому поверить своего горя, а горя много прибавилось нового за это время. Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому отца не только не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего не в духе. Новое горе, прибавившееся в последнее время для княжны Марьи, были уроки, которые она давала шестилетнему племяннику. В своих отношениях с Николушкой она с ужасом узнавала в себе свойство раздражительности своего отца. Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот вот тетя рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол. Поставив его в угол, она сама начинала плакать над своей злой, дурной натурой, и Николушка, подражая ей рыданьями, без позволенья выходил из угла, подходил к ней и отдергивал от лица ее мокрые руки, и утешал ее. Но более, более всего горя доставляла княжне раздражительность ее отца, всегда направленная против дочери и дошедшая в последнее время до жестокости. Ежели бы он заставлял ее все ночи класть поклоны, ежели бы он бил ее, заставлял таскать дрова и воду, – ей бы и в голову не пришло, что ее положение трудно; но этот любящий мучитель, самый жестокий от того, что он любил и за то мучил себя и ее, – умышленно умел не только оскорбить, унизить ее, но и доказать ей, что она всегда и во всем была виновата. В последнее время в нем появилась новая черта, более всего мучившая княжну Марью – это было его большее сближение с m lle Bourienne. Пришедшая ему, в первую минуту по получении известия о намерении своего сына, мысль шутка о том, что ежели Андрей женится, то и он сам женится на Bourienne, – видимо понравилась ему, и он с упорством последнее время (как казалось княжне Марье) только для того, чтобы ее оскорбить, выказывал особенную ласку к m lle Bоurienne и выказывал свое недовольство к дочери выказываньем любви к Bourienne.
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.
На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.