The Kingston Trio

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
The Kingston Trio

The Kingston Trio в 1957 году
Основная информация
Годы

1957 - 1967

Страна

США США

Город

Паоло-Альто, Калифорния

Лейблы

Capitol Records
Decca Records

Бывшие
участники

Dave Guard
Bob Shane
Nick Reynolds
John Stewart
Roger Gambill
Bob Haworth

Другие
проекты

Whiskeyhill Singers
The New Kingston Trio

[www.kingstontrio.com/ www.kingstontrio.com]
The Kingston TrioThe Kingston Trio

The Kingston Trio — американское поп-/фолк-трио, образовавшееся в 1957 году в Паоло-Альто, Калифорния и сыгравшее существенно важную роль в развитии фолк-сцены 1960-х годов, в частности, в превращении её из узкого, элитарного движения в массовое явление. The Kingston Trio — Дэйв Гард, Боб Шейн и Ник Рейнольдс — имели феноменальный для представителей своего жанра коммерческий успех, чем (согласно Allmusic) во многом изменили само направление развития американской поп-культуры 1960-х годов[1].





История группы

Основатели группы Дэйв Гард и Боб Шейн были знакомы со школьной скамьи; оба учились в Punahou School (Гонолулу, Гавайи, играли на укулеле в музыкальном классе и интересовались творчеством местного инструменталиста Габби Пахинуи (Gabby Pahinui)[2] Будучи учеником средней школы в Гонолулу, Шейн научился играть на шестиструнной гитаре и научил товарища[3], после чего дуэт начал выступать на школьных вечерах, исполняя калипсо, гавайские и таитянские мелодии.

Трио сформировалось в Паоло-Алто, Калифорния, в 1957 году, когда к Шейну и Гарду присоединился Ник Рейнольдс (Nick Reynolds, 1933—2008); последний познакомился с Шейном случайно, застав того однажды спящим в пустой аудитории. Гард и Шейн обучили нового коллегу гавайскому репертуару и группа стала выступать в местной таверне, давая по два концерта в неделю. На некоторое время Шейн вернулся на Гавайи, где некоторое время пытался заявить о себе как о «местном Элвисе». В эти дни Гард и Рейнольдс выступали с басистом Джо Гэнноном (Joe Gannon) и певицей Барбару Бог (Barbara Bogue) под названием Dave Guard & the Calypsonians. Ни тот, ни другой проект, однако, не оправдал себя; вскоре Шейн вернулся — в качестве участника нового коллектива, Kingston Trio[1].

Группа стала регулярно появляться на сцене сан-францисского ночного клуба Purple Onion, где сначала выступала в первом отделении комедийной актрисы Филлис Диллер, затем — с июня по декабрь 1957 года — давала сольные концерты. Летом того же года, увидев трио на сцене клуба, семилетний контракт с ним подписал для Capitol Records продюсер Войл Гилмор (Voyle Gilmore), прежде записывавший Фрэнка Синатру и Four Freshmen. Следующие несколько месяцев The Kingston Trio провели в непрерывных репетициях, отрабатывая комедийный аспект сценического шоу, а также своеобразный алгоритм действий, позволявший каждому новому исполнению уже неоднократно звучавшей песни придавать ощущение свежести и спонтанности. Затем музыканты выши в турне, проведя успешные концерты в клубах Чикаго и Нью-Йорка, после чего в течение всего трёх дней записали именной альбом, куда вошли песни, которые приобрели впоследствии большую известность: «Scotch and Soda», «Hard, Ain’t It Hard», «Tom Dooley».

Значение

The Kingston Trio остались в истории одним из очень немногих коллективов, которым удалось (согласно Allmusic) «в критический момент создать новое представление о сути музыкальной культуры», и после которых «само пространство популярной музыки и определения, с ней связанные, радикально переменились». Именно The Kingston Trio, как отмечает Брюс Эдер, преобразовали «фолк-музыку в ходовой товар и создали на него спрос, которого до них не существовало вовсе». Только после них «молодые мужчины (иногда — женщины), наигрывающие на гитарах или банджо и распевающие на многие голоса песни народные или сделанне под народные», обрели массового слушателя[1].

Дискография

Альбомы

Год выпуска Заголовок Billboard Лейбл
1958 The Kingston Trio 1 Capitol
1959 ...from the Hungry i (live) 2
Stereo Concert (live) 15
At Large 1
Here We Go Again! 1
1960 Sold Out 1
String Along 1
The Last Month of the Year 11
1961 Make Way 2
Goin' Places 3
Close-Up 3
1962 College Concert (live) 3
Something Special 7
New Frontier 16
1963 The Kingston Trio No. 16 4
Sunny Side! 7
Time to Think 18
1964 Back in Town (live) 22
The Kingston Trio 53 Decca
1965 Stay Awhile 126
Somethin' Else
1966 Children of the Morning
1969 Once Upon a Time (live double album) 163 Tetragrammaton
1973 The World Needs a Melody (The New Kingston Trio) Longines Symphonette
1979 Aspen Gold] Nautilus Records
1983 Looking for the Sunshine Xerxes
1989 Everybody’s Talking Folk Era
1994 An Evening with The Kingston Trio Folk Era
Live at Newport Vanguard
Live at the Crazy Horse- 2006
Live! at the Historic Yuma Theater (live with DVD) Kingston Trio LLC
2007 The Lost 1967 Album: Rarities Vol. 1 Collector’s Choice
The Final Concert
Live at the Santa Monica Civic Auditorium
2008 On a Cold Winter’s Night (live) Kingston Trio LLC
Turning Like Forever: Rarities Vol. 2 Collector’s Choice
2009 Flashback! 1963 (live) Folk Era

Напишите отзыв о статье "The Kingston Trio"

Примечания

  1. 1 2 3 Eder, Bruce [www.allmusic.com/artist/the-kingston-trio-p2038/biography Biography of The Kingston Trio]. AllMusic. Проверено 17 июля 2009. [www.webcitation.org/68t2X4lzg Архивировано из первоисточника 3 июля 2012].
  2. The Kingston Trio On Record, p. 54
  3. Wilson, Elizabeth (Spring, 1991). «[www.kingstontrioplace.com/dgs91p21.htm Dave Guard Interview]». Popular Folk Music Today. Проверено July 16, 2009.

Ссылки

  • [www.kingstontrio.com/ www.kingstontrio.com]. — Официальный сайт The Kingston Trio.
  • [www.kingstontrioplace.com/ The Kingston Trio Place] (фэн-страница)
  • [www.folkusa.org/ Folk U.S.A.] — Архивный сборник аудио- и видеоклипов Kingston Trio.
  • [pisigin.ru/books/ocherki-ob-anglo-amerikanskoj-muzyke-tom2 Валерий Писигин. Очерки об англо-американской музыке пятидесятых и шестидесятых годов ХХ века. Том 2. Глава 4. Америка. -М.: 2004.С.238-244.]


Отрывок, характеризующий The Kingston Trio

«Горести, видно, общий удел наш, милый и нежный друг Julieie».
«Ваша потеря так ужасна, что я иначе не могу себе объяснить ее, как особенную милость Бога, Который хочет испытать – любя вас – вас и вашу превосходную мать. Ах, мой друг, религия, и только одна религия, может нас, уже не говорю утешить, но избавить от отчаяния; одна религия может объяснить нам то, чего без ее помощи не может понять человек: для чего, зачем существа добрые, возвышенные, умеющие находить счастие в жизни, никому не только не вредящие, но необходимые для счастия других – призываются к Богу, а остаются жить злые, бесполезные, вредные, или такие, которые в тягость себе и другим. Первая смерть, которую я видела и которую никогда не забуду – смерть моей милой невестки, произвела на меня такое впечатление. Точно так же как вы спрашиваете судьбу, для чего было умирать вашему прекрасному брату, точно так же спрашивала я, для чего было умирать этому ангелу Лизе, которая не только не сделала какого нибудь зла человеку, но никогда кроме добрых мыслей не имела в своей душе. И что ж, мой друг, вот прошло с тех пор пять лет, и я, с своим ничтожным умом, уже начинаю ясно понимать, для чего ей нужно было умереть, и каким образом эта смерть была только выражением бесконечной благости Творца, все действия Которого, хотя мы их большею частью не понимаем, суть только проявления Его бесконечной любви к Своему творению. Может быть, я часто думаю, она была слишком ангельски невинна для того, чтобы иметь силу перенести все обязанности матери. Она была безупречна, как молодая жена; может быть, она не могла бы быть такою матерью. Теперь, мало того, что она оставила нам, и в особенности князю Андрею, самое чистое сожаление и воспоминание, она там вероятно получит то место, которого я не смею надеяться для себя. Но, не говоря уже о ней одной, эта ранняя и страшная смерть имела самое благотворное влияние, несмотря на всю печаль, на меня и на брата. Тогда, в минуту потери, эти мысли не могли притти мне; тогда я с ужасом отогнала бы их, но теперь это так ясно и несомненно. Пишу всё это вам, мой друг, только для того, чтобы убедить вас в евангельской истине, сделавшейся для меня жизненным правилом: ни один волос с головы не упадет без Его воли. А воля Его руководствуется только одною беспредельною любовью к нам, и потому всё, что ни случается с нами, всё для нашего блага. Вы спрашиваете, проведем ли мы следующую зиму в Москве? Несмотря на всё желание вас видеть, не думаю и не желаю этого. И вы удивитесь, что причиною тому Буонапарте. И вот почему: здоровье отца моего заметно слабеет: он не может переносить противоречий и делается раздражителен. Раздражительность эта, как вы знаете, обращена преимущественно на политические дела. Он не может перенести мысли о том, что Буонапарте ведет дело как с равными, со всеми государями Европы и в особенности с нашим, внуком Великой Екатерины! Как вы знаете, я совершенно равнодушна к политическим делам, но из слов моего отца и разговоров его с Михаилом Ивановичем, я знаю всё, что делается в мире, и в особенности все почести, воздаваемые Буонапарте, которого, как кажется, еще только в Лысых Горах на всем земном шаре не признают ни великим человеком, ни еще менее французским императором. И мой отец не может переносить этого. Мне кажется, что мой отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него будут, вследствие его манеры, не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву. Всё, что он выиграет от лечения, он потеряет вследствие споров о Буонапарте, которые неминуемы. Во всяком случае это решится очень скоро. Семейная жизнь наша идет по старому, за исключением присутствия брата Андрея. Он, как я уже писала вам, очень изменился последнее время. После его горя, он теперь только, в нынешнем году, совершенно нравственно ожил. Он стал таким, каким я его знала ребенком: добрым, нежным, с тем золотым сердцем, которому я не знаю равного. Он понял, как мне кажется, что жизнь для него не кончена. Но вместе с этой нравственной переменой, он физически очень ослабел. Он стал худее чем прежде, нервнее. Я боюсь за него и рада, что он предпринял эту поездку за границу, которую доктора уже давно предписывали ему. Я надеюсь, что это поправит его. Вы мне пишете, что в Петербурге о нем говорят, как об одном из самых деятельных, образованных и умных молодых людей. Простите за самолюбие родства – я никогда в этом не сомневалась. Нельзя счесть добро, которое он здесь сделал всем, начиная с своих мужиков и до дворян. Приехав в Петербург, он взял только то, что ему следовало. Удивляюсь, каким образом вообще доходят слухи из Петербурга в Москву и особенно такие неверные, как тот, о котором вы мне пишете, – слух о мнимой женитьбе брата на маленькой Ростовой. Я не думаю, чтобы Андрей когда нибудь женился на ком бы то ни было и в особенности на ней. И вот почему: во первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда нибудь он решился дать ей преемницу и мачеху нашему маленькому ангелу. Во вторых потому, что, сколько я знаю, эта девушка не из того разряда женщин, которые могут нравиться князю Андрею. Не думаю, чтобы князь Андрей выбрал ее своею женою, и откровенно скажу: я не желаю этого. Но я заболталась, кончаю свой второй листок. Прощайте, мой милый друг; да сохранит вас Бог под Своим святым и могучим покровом. Моя милая подруга, mademoiselle Bourienne, целует вас.
Мари».


В середине лета, княжна Марья получила неожиданное письмо от князя Андрея из Швейцарии, в котором он сообщал ей странную и неожиданную новость. Князь Андрей объявлял о своей помолвке с Ростовой. Всё письмо его дышало любовной восторженностью к своей невесте и нежной дружбой и доверием к сестре. Он писал, что никогда не любил так, как любит теперь, и что теперь только понял и узнал жизнь; он просил сестру простить его за то, что в свой приезд в Лысые Горы он ничего не сказал ей об этом решении, хотя и говорил об этом с отцом. Он не сказал ей этого потому, что княжна Марья стала бы просить отца дать свое согласие, и не достигнув бы цели, раздражила бы отца, и на себе бы понесла всю тяжесть его неудовольствия. Впрочем, писал он, тогда еще дело не было так окончательно решено, как теперь. «Тогда отец назначил мне срок, год, и вот уже шесть месяцев, половина прошло из назначенного срока, и я остаюсь более, чем когда нибудь тверд в своем решении. Ежели бы доктора не задерживали меня здесь, на водах, я бы сам был в России, но теперь возвращение мое я должен отложить еще на три месяца. Ты знаешь меня и мои отношения с отцом. Мне ничего от него не нужно, я был и буду всегда независим, но сделать противное его воле, заслужить его гнев, когда может быть так недолго осталось ему быть с нами, разрушило бы наполовину мое счастие. Я пишу теперь ему письмо о том же и прошу тебя, выбрав добрую минуту, передать ему письмо и известить меня о том, как он смотрит на всё это и есть ли надежда на то, чтобы он согласился сократить срок на три месяца».